Кусатель ворон - Веркин Эдуард - Страница 22

Тег «Русские горки».

Запечатлевшись на фоне гулаговского колеса, немецкие представители отправились в настоящий двухэтажный «дом зажиточного горожанина» и не появлялись долго, поскольку внутри их немедленно развели на чай из самовара и кренделя; мне ни самовара ни кренделей не хотелось, я сел на скамеечку и стал смотреть.

Передо мной была довольно широкая полянка, с аккуратно посеянной травой, на полянке валялся разный отдыхающий столичный люд и всякие прочие иностранцы, все жевали пироги, пили медовуху и хрустели огурцами всех видов приготовления. Туда-сюда бродили дети и пара фольклорных ансамблей, которые за пятьсот рублей охотно исполняли желающим песни – от академической «любо, братцы, любо» до совсем здесь непредсказуемой «smell like teen spirit». Местные подростки, как я и предполагал, понуро впаривали желающим ржавые монеты времен России молодой и пряники России современной.

Остальные наши герои тоже нарисовались на поляне. Герасимов и Рокотова робко изучали мельницу. Иустинья Жохова прошлась справа налево, лакомясь облаком сахарной ваты, на всякий случай я заснял это безобразие. Пятахин шагал с ромашкой, нюхал ее и о чем-то размышлял, совсем вроде как настоящий поэт, сочиняющий бессмертный «Апрельский пал».

Выпил квасу, настоянного на огуречном цвете, ничего, напитки в Суздале делать умели. Из дома показались немцы, довольные, заевшие впечатления от колеса Гулага сырными плюшками и самодельными ирисками, меня, кстати, тоже угостили. Ириски были вкусом из давнего детства и застряли в зубах, как я понял, именно это качество немцы в них больше всех и оценили, повышенная вязкость свидетельствовала о повышенной же натуральности.

Снова проследовала Иустинья, с еще большим пучком сахарной ваты, казалось, что не она несет эту вату, а вата ведет ее, точно Иустинья никогда не ела ничего сладкого, только камни глодала, ну, еще немного хлеба из толченых акрид.

Счастливые немцы. Я хотел предложить им сходить к мельнице, купить каравай, испеченный по средневековым рецептам, но немцы неожиданно устремились в сторону вполне аутентичного плетня, возле которого с одобрительными возгласами толпился народ.

Как оказалось, народ не ошибался – у плетня проходила ежегодная выставка-ярмарка гусей боевой породы.

Выставка боевых гусей немцев немного озадачила.

– Это… – Александра указала на птиц мизинцем. – Это кто?

Мы не спеша перемещались вдоль невысоких загончиков, в которых теснились плотно сбитые мускулистые птицы с крепкими клювами и низкими лбами. Гуси неприветливо поглядывали исподлобья и, иногда впадая в боевую ярость, начинали грызть сетку загона.

Страшные твари, странно, что Иустинья ими не заинтересовалась, ей такого гуся не помешало бы иметь на подворье, травила бы им отступников и ренегатов.

Гуси шипели, публика была довольна, гуси выглядели страшно, готовы были сорваться и вспотрошить какого-нибудь врага.

– Кто это такие? – повторила Александра вопрос. – Птицы…

Пришлось вспоминать познания в родном языке.

– Вер… Верганза, – объяснил я как смог. – Тотенганц то есть… Гусь-бультерьер… Короче, свинье не товарищ.

– Зачем они? – непонимающе спросила Александра. – Они что делают?

Я хотел было объяснить наличие в Суздале фермы боевых гусей загадочной русской душой, но потом решил не разрушать очарования.

– Особая порода, – сказал я негромко, конспиративным шепотом. – Взрослый самец может заклевать до смерти конвойную овчарку. На лету сбивает человека. Может питаться березовой корой.

Немцы слушали, открыв рот, я продолжал:

– А вообще их кормят сырым мясом и натаскивают особым образом – чтобы гусь мог вырвать кусок голени на бегу. Они все состоят на учете ФСБ, между прочим. Вот так-то. А вы говорите Рейнеке-Лис.

Дитер переглянулся с Боленом. Болен пожал плечами, Дитер стал зарисовывать опасных птиц, разумеется, в своем неподражаемом стиле – изобразил концлагерь, вышки, колючую проволоку, а вместо злобных вертухайских псов – безжалостные вологодские гуси в строгих ошейниках.

– Да… – протянула Александра. – У нас таких гусей нет.

– Это что, – я махнул рукой на гуся. – У нас в городе собачий питомник есть…

– Знаю! – радостно воскликнула Александра. – Я передачу видела – там собак учат под танки кидаться!

– Не, – помотал я головой. – Это все вчерашний день, сейчас собак на другое натаскивают. Они должны…

– А Пятахин стоит на мосту и рыгает, – сказала откуда-то появившаяся Жохова.

Интересная девица эта Жохова, всегда неожиданно появляется, раз – и появилась. Уже без ваты, наелась уже, теперь у нее в руках был попкорн, целое ведро.

А в глазах решимость, неотвратимость и тому подобное счастье.

– Что делает? – не понял я.

Но Жохова не удостоила меня повтором, хмыкнула и стала кормить боевого гуся Ксеркса попкорном.

Пятахин рыгает на мосту. Вроде бы ничего страшного, но кто знает, во что это может вылиться? А вдруг мост рухнет? А на мосту делегация из Бразилии.

– Пойдемте к реке, – предложил я немцам. – Там цветут кувшинки, это очень красиво.

– Кувшинки? – улыбнулась Александра.

– Любимый цветок Пушкина, – сказал я. – Его отсюда прямо к императорскому двору возили в бочках. Русский лотос.

Любимый цветок Пушкина русский лотос возымел действие, немцы оторвались от кровавых гусей и направились к реке.

Там действительно было красиво, никаких кувшинок, конечно, но сама по себе река отличалась живописностью, луг на противоположном берегу, стена крепости и белые соборы, и старинный крепостной вал, и простор, обозначенный слева. Возле берега располагались мостки с самоварами и плетеными креслами, в которых сидели туристы, жевали баранки и производили гоголевское впечатление.

Через речку был перекинут невысокий мостик, мы направились к нему. Александра поинтересовалась, где кувшинки, я ответил, что они показываются не каждый день, а только при определенном атмосферном давлении, она поверила. Эти немцы как дети – удивляюсь, как их до сих пор какой-нибудь более практический народ не захватил. Вот если бы взять наш город и телепортировать его вдруг в Германию…

Месяца эта их Германия не продержалась бы.

– Кувшинок нет, пойдемте огурцов поедим, – предложил я. – Их у моста, наверное, продают. Тут недалеко.

– Мы и так наелись, – Александра похлопала себя по животу, Дитер и Болен последовали ее примеру, по своим похлопали.

– Огурцы как раз должны сверху упасть, – объяснил я. – Они вкусны и способствуют пищеварению. Это русская традиция – заедать огурцом.

Немцы переглянулись.

– Точно, – сказал я. – Точно, способствуют.

И мы двинулись к мосту.

Возле моста стояли коренные суздальцы, в основном пожилые тетеньки с небольшими бочонками на колесиках. В бочонках плавали соленые огурцы, десятка за штуку, на мой взгляд, цена вполне людоедская, но зато и вкусовые качества на высоте. То есть очень. Очень. Однажды дедушка привез нам целое ведро суздальских огурцов, я попробовал один и остановился только через пятнадцать штук, забыв и про Пятахина, и про бразильскую делегацию.

Суздальские огурцы в Суздале были еще вкуснее.

Взяли сразу по две штуки.

Суздальский соленый огурец…

Это стоит попробовать.

Я попробовал и сразу купил еще. Очень, очень вкусно, нигде больше не купите. Немцы тоже оценили, тоже взяли по второй паре. Стояли, хрустели сосредоточенно – где еще в мире такое встретишь?

Поедание огурцов сопровождалось веселой процедурой их добывания – огуречница вручала каждому гурману по небольшой остроге, привязанной к бамбуковой палке, этим инструментом следовало накалывать плавающие в рассоле огурцы. Огурцы уворачивались, немцы восторженно мычали, огуречница нахваливала товар, рассказывала, что ценители приезжают не только из Москвы, Петербурга и всего Центрального федерального округа, но даже из Объединенных Арабских Эмиратов. Нет, кроме шуток – шейхи обожают соленые суздальские огурцы…

Короче, мы съели по шесть штук каждый и немного устали, и сели на траву, так, по-нашему, по-древнерусски, в ленивой послеобеденной дреме. Захотелось спуститься к воде, упасть в кресло, к самовару…