Семеро против Ривза - Олдингтон Ричард - Страница 28

— Нет, нет, ни в коем случае, — взвизгнул Энси. — Да ну же, Берти! Нельзя быть таким скучным злюкой. Сыграй нам то, что ты уже написал из своей оперы. — Он повернулся к миссис Фэддимен-Фиш. — Вы не считаете, что он должен сыграть нам что-нибудь из своей оперы, дорогая? Заставьте его. Скажите, чтобы он сыграл. Он стал такой капризный и упрямый.

— Мы будем рады послушать вас, Берти, — устало промолвила миссис Фэддимен-Фиш. Ей все это уже надоело, к тому же от шума разболелась голова. В следующий раз, решила она, надо взять в протеже какого-нибудь тихоню — альпиниста или скульптора, который уж никак не мог бы выступать в гостиной.

— Но на рояле получится не тот эффект, — возразил мистер Хиггинс-Рэгг, — в оркестре все звучит иначе.

«Слава богу», — с преждевременным оптимизмом подумал мистер Ривз.

— Однако раз вы так настаиваете, — поспешил добавить мистер Хиггинс-Рэгг, хотя никто и слова не сказал, — я попробую. Не стану сообщать вам название (его еще не было) или рассказывать либретто (его не существовало), могу только заверить вас, что это целиком про Англию.

Шепот одобрения.

— С Англией же, естественно, связано представление о море, — сказал мистер Хиггинс-Рэгг, — это и является главным мотивом увертюры к первому акту…

И он исторгнул из рояля несколько потрясающе дисгармоничных аккордов, так что мистеру Ривзу снова показалось, будто кто-то скребет по аспидной доске.

— Эту тему ведут главным образом скрипки, альты и кларнеты, — пояснил мистер Хиггинс-Рэгг, останавливаясь. — А потом в тумане слышна сирена — это тема гобоев и тромбонов. Она звучит так.

Раздалось два диссонирующих аккорда, один за другим; мистер Ривз представил себе, что будет, когда во всю мощь взвоют тромбоны и гобои.

А мистер Хиггинс-Рэгг уже барабанил дальше. Была там тема флота, «для которой я использовал старые морские песни», тема армады, сопровождавшаяся страшным истязанием рояля; потом тема Трафальгарской битвы, во время которой среди ада кромешного умер Нельсон; тема доков, в которой мистер Хиггинс-Рэгг попытался передать пулеметный стрекот клепальных машин, грохот кранов, глухой стук опускаемых контейнеров, шум перекатываемых бочек, шуршанье угля, ссыпаемого в бункера; затем возникла, «как я ее назвал, матросская тема», звучавшая для непосвященного уха мистера Ривза как звонкая разухабистая джига. Были там и другие темы, одни из них пианиссимо, другие фортиссимо, но мистер Ривз уже перестал вслушиваться — звуки долетали до него лишь постольку, поскольку он не мог их не слышать. Он забился подальше в свой темный уголок, склонил на грудь голову, накрепко заткнул уши пальцами и попытался забыть, где он. Голова у него трещала, хотелось пить, левую ногу свело судорогой…

Наконец грохот вроде бы прекратился. Но, может быть, это еще один пассаж пианиссимо? Мистер Ривз слегка приоткрыл ухо и послушал. Однако рояль молчал, а в комнате стоял гул голосов. Благодарный, счастливый, мистер Ривз распрямился, похлопал глазами, вытянул ноги и глубоко перевел дух. Ах, вот бы сейчас таблетку-другую аспирина! Он заметил, что женщина-обезьяна с короной на голове повернулась в его сторону, и перегнулся к ней.

— Вы шлышали? — низким, грудным голосом задала она совершенно излишний, по мнению мистера Ривза, вопрос. — Потррясающе, прравда?

— М-м, — помедлил мистер Ривз. — Мне бы это больше понравилось, будь там побольше мелодии.

Женщина-обезьяна высокомерно и презрительно воззрилась на него.

— В хоррошей мужике не бывает меллодии! — безапелляционно заявила она и повернулась к нему спиной.

А огорченный мистер Ривз снова поспешно уполз в свой угол.

Как и все вечера, даже самые унылые, этот вечер тоже пришел к концу, и мистер Ривз, утомленный, но счастливый, поднялся наверх, к себе в спальню. Он принял две таблетки аспирина и, не раздеваясь, сразу же лег.

— Что с тобой, душа моя? — мгновенно став вся нежность и внимание, спросила миссис Ривз. — Ты себя плохо чувствуешь?

— Голова болит, — отрезал мистер Ривз.

— Ах, как мне тебя жаль! Хочешь, я смочу платок одеколоном и положу на твою бедную голову? Нет? Вот ведь обида! Эта головная боль, наверно, испортила тебе все удовольствие от этой дивной музыки.

— Как раз от этого чертова грохота, который ты называешь «музыкой», она у меня и разболелась, — раздраженно заявил мистер Ривз.

— Ах, душа моя, как ты можешь так говорить? — За этот вечер миссис Ривз явно подверглась изрядной обработке и, будучи обработанной, стремилась теперь обработать и мужа.

— Могу, потому что это правда, — огрызнулся мистер Ривз.

— А я уверена, что ты ошибаешься, душа моя. Если бы ты лучше себя чувствовал, я уверена, что тебе бы это понравилось. Это было дивно,

— Тебе это понравилось? — в изумлении спросил мистер Ривз.

— Конечно, понравилось! Как и всем остальным, — все говорили, что он поразительный гений.

— Хм, — сказал мистер Ривз, — о вкусах не спорят. Я же считаю, что это самый отвратительный идиотский грохот, какой я когда-либо слышал.

— Джон! — Миссис Ривз была шокирована, ибо она была искренне убеждена, что музыка ей понравилась. — Да ведь все эти люди, которые были сегодня здесь, знатоки в музыке…

— Тогда мне жаль музыку.

— Но, Джон, душа моя, как же ты можешь свой неискушенный вкус сравнивать с их вкусом? Ты ведь знаешь, какая мы отсталая в музыкальном отношения нация…

— Вот как? Я знаю только одно: мне это не нравится, и мне не нравится этот мистер Хиггинс Как-Бишь-Его.

— Ну, хорошо, душа моя, не будем сейчас об этом спорить, — примирительно сказала миссис Ривз. — Раздевайся, ложись в постель и постарайся как следует отдохнуть. А завтра мы с тобой поговорим. — И, сгорая от нетерпения, она неосмотрительно добавила: — И тогда, я уверена, ты согласишься со мной, что мы должны помочь этому великому английскому гению…

— Что?! — воскликнул мистер Ривз, садясь в постели. — Еще и денег ему давать?

— Ну да, дружок. Подумай только, какая это будет для нас честь, когда он станет мировой знаменитостью. Подумай только…

— Ни за что! — гневно заявил мистер Ривз, ударяя кулаком по подушке. — Ни за что! Ни за что!…

ВОСЕМЬ

В воскресенье мистер Ривз спустился к завтраку, уже несколько поколебленный в своем решении. Еще пока он был в постели, ему пришлось выдержать новое, сладкозвучно-ядовитое наступление Джейн. Сначала она объяснила ему, какой он эгоист, какой упрямый, какой неблагодарный, как он не ценит то, что для него делается; слова свои она подкрепляла фактами, — об одних мистер Ривз начисто забыл и потому ничего не мог возразить, а другие были, по его мнению, столь фантастически искажены, что от удивления он не мог слова вымолвить. Мимоходом Джейн ловко ввернула, что он понятия не имеет, куда потратить свой досуг, — этого он не мог отрицать. Тогда она снова — хотя все так же тщетно — попыталась пробудить в мистере Ривзе интерес к светской жизни. При этом она особо остановилась на одном из тезисов Энси о необходимости приобщения к культуре. «Путем снабжения деньгами его и его дружков?» — саркастически осведомился мистер Ривз. Миссис Ривз сказала, что он скареда, если не просто плохой человек. Она напомнила ему, что он ведь ровным счетом ни в чем не разбирается, кроме своих дел, еды и гольфа. Ни один защитник ортодоксального мнения не мог бы с большим пылом обличать порочность противопоставления своих личных суждений единодушным высказываниям собравшихся у Фэддимен-Фишей знатоков. Ну, неужели он не пожертвует какую-нибудь сумму в фонд Хиггинс-Рэгга хотя бы для того, чтобы доставить ей удовольствие?

Мистер Ривз снова ответил отрицательно, но уже с меньшим пылом.

После завтрака он выскользнул из дома и принялся в одиночестве бесцельно бродить по саду. В нос ему ударил острый запах свинарника, и он решил зайти туда, чтобы взглянуть еще раз на свиней. Теперь при домике его мечты, что «вдали от всей этой суеты», уютно разместится еще и свинарник. Отвалившись от сытного завтрака, свиньи лежали на солнце — одни щурились, а другие спали, легонько похрюкивая и вознося хвалу поставщику помоев и творцу солнечного тепла. Одна огромная свинья лежала вытянувшись, раздутая, словно гигантская богиня материнства, в то время как многочисленный выводок пищал и дрался вокруг ее сосцов.