Промах киллера - Ольбик Александр Степанович - Страница 21

Я зашел в кафе, вернулся с бутылкой «Наполеона» и водрузил ее на столик, за которым сидели эти намалеванные «ночные бабочки». Они встрепенулись и моментально притащили мне стул. Я так и плюхнулся на него с маху.

— Какое событие будем отмечать? — весело спросила та, что находилась справа от меня, с полными, ярко накрашенными губами.

Я взглянул на нее и увидел глаза — пустые и бездушные, и подумал, что мой винчестер более эмоционален, чем эти прости-господи.

Со стороны кафе «Йомас» снова послышалась музыка — оркестрик играл «Таганку» — «Все ночи, полные огня…» Совершенно интуитивно я повернул голову в сторону и увидел то, чего бы никогда видеть не хотел.

Из дверей парикмахерской выходил Шашлык, а с ним тот, что с родимым пятном, и еще один двухметрового роста верзила. Возможно, это и был Носорог, о котором говорила Велта. На харе Шашлыка еще отчетливо виднелись следы от моей монтировки. Наши взгляды встретились, значит, подумал я, интервью с ними не миновать. Я даже не попытался ни встать со стула, ни изменить позу: я смотрел Шашлыку в переносицу, словно брал в перекрестье прицела. Он отвел взгляд, продолжая вышагивать в мою сторону, что-то говоря Родимчику. Они начали брать меня в клещи. Шашлык отшвырнул одну из девиц, а за нею и всех остальных как ветром сдуло.

Не говоря ни слова, они уселись за стол. От них разило парикмахерской, но эти ароматы трансформировались для меня в совершенно иные: казалось, смердит болотная жижа с разложившимися в ней трупами.

— Если не возражаешь, Стрелок, сейчас съездим в одно местечко, — тихо, но с откровенной угрозой сказал Шашлык. Он положил свою мясистую ладонь мне на предплечье и сжал пальцы. — Давай наручники, — не поворачивая головы, сказал он Родимчику.

Родимчик, похлопав себя по карманам, с досадой воскликнул:

— Эй, Вол, сбегай за браслетами, они у меня в бардачке остались.

Значит, это был не Носорог, впрочем, в тот момент это не имело ни малейшего значения. Я попал впросак, влип, и это было так же очевидно, как и то, что оркестрик продолжал наяривать блатные мотивчики.

Но прежде чем тот здоровяк успел скрыться за углом, мой большой палец внезапным тычком почти по вторую фалангу вонзился в глазницу Шашлыка. Тот взвыл так, как, наверное, не воет ментовская машина, отправляющаяся на место убийства. Должно быть, боль была невыносимой: присев на корточки, он стонал, держась своими пальцами-сардельками за голову. Но и я тут же поплатился: Родимчик щечкой ботинка достал меня по затылку, да так, что я клюнул носом в белый столик. Однако все это уже было мелочью. Мои руки, казалось, действовали в каком-то автоматическом режиме. Я подхватил со стола непочатую бутылку «Наполеона» и, как кувалду, послал ее в лицо этого кареглазого красавчика.

Из-за угла появился Вол, но это уже был недобор. Пока Родимчик умывался кровью, я в крутом развороте нанес ему еще один, мой коронный, удар — в пах. Кто-то за соседними столиками вслух подумал о полиции. А я подумал о несущемся на меня двухметровом детине. Я метнул взгляд на его правую руку и заметил зажатое в кулаке «очко» наручников.

Встречи с Волом ждать я не стал и, бросив ему под ноги стул, рванул с места происшествия. Я бежал по улице Яунас, потом по Юрас и только возле кортов перешел на бег трусцой. Я был теперь трезв как стеклышко, хотя спринт после водки выше моих возможностей…

Возвращаясь в свою берлогу, я думал — куда они хотели меня отвезти? В лес, в район Бабите, где часто находят трупы молодых парней с простреленным затылком?

Хотелось есть, но в кафе я не пошел, а довольствовался тем, что оставалось в холодильнике. Жуя сырокопченую колбасу и запивая ее пивом, я на мгновение вновь почувствовал полноту жизни. Она, наверное, только и дает о себе знать на грани жизни и смерти.

Через полчаса я снова был в своей привычной форме и, взяв в руки карту Риги, стал составлять вечерний план. Инцидент у «Фламинго» так меня взбодрил, что хотелось устроить по этому поводу небольшой фейерверк в честь Заварзина. На набережной, где стоят его автоцистерны с бензином.

Электричкой, а потом автобусом я добрался до аэропорта и пошел в камеру хранения. Для маскировки купил большой букет гвоздик и со стороны вполне мог сойти за встречающего очередной рейс. Конечно, могли взять с поличным, когда я вытаскивал свою сумку из ячейки, но, видимо, дело до этого еще не дошло.

Я благополучно достал сумку, расстегнул молнию и выгреб с самого дна две гранаты Ф-1. Рисковал, конечно, но не более обычного. Затем отправился на автостоянку и, не приближаясь вплотную, осмотрел свою машину. Контролки были на месте, и я, положив букет на крышу «ниссана», полез в карман за ключами.

Выехал не на Юрмальскую магистраль, а двинул на имантский виадук: не терпелось взглянуть на дело своих рук. И то, что я увидел с моста, меня ободрило. Там, где сутки назад сияла и блистала огнями автозаправочная станция — чудо техники! — теперь лежало пятно цвета сажи с бурыми разводами. Вместо заправочных колонок зияли черные дыры. Рядом валялись вывернутые взрывом куски металла — остатки подземных емкостей.

«Ты сам на это напрашивался», — прошептали мои губы, хотя мозг в этом монологе участия не принимал. Но съезжая с Московского моста, я уже видел, что там, где недавно стоял автопоезд из бензоцистерн-спарок, теперь было пусто. Тем не менее я продолжал путь и даже выехал на набережную — по маршруту, которым проезжал накануне.

Ушли, слиняли, наверное, поняли, что их ожидает в этой точке земли. Лишь жирные мазутные пятна, следы от протекторов, пустые банки из-под пива, пачки из-под сигарет и огромное количество окурков говорили о том, что еще несколько часов назад здесь находилось целое автохозяйство.

Меня это не расстроило, я понял, что в войне с Заварзиным произошел перелом в мою пользу. Я был почти удовлетворен, но ребра жгли прихваченные в камере хранения две гранаты.

Я подъехал к офису Рэма, шикарному особняку, окна которого выходили в Верманский парк. Повернул на Тербатас, чтобы где-нибудь припарковаться, но всюду торчали задницы «вольво» и «мерседесов», и я, повернув на Бривибас, поехал в сторону Матвеевского рынка. Видимо, в тот день со мной рядом был не бог войны, а бог мира. Пусть греются в моих карманах рубчатые «черепашки», им еще придется поработать. Они для того и существуют, чтобы однажды из статичных комков металла превратиться в зверя с огненными крыльями.

Я направился к дому Сухарева. Мне нужно было с ним поговорить. Я вышел из машины и, перейдя Тербатас, подошел к мебельному магазину. Оттуда я полностью контролировал парадный подъезд…

По моим подсчетам, Сухарь был в отгуле — сутки дежурит, трое свободен. На лотке я купил килограмм бананов и успел умять половину, когда увидел контролера. Он, по всей видимости, возвращался из магазина: в руках нес целлофановый пакет, из которого выглядывали зеленые хвостики лука и сельдерея. Когда он меня увидел, показалось, что губы его посинели, а на висках затрепетали тонкие жилочки.

— Ну, что ты еще от меня хочешь? — довольно бесцеремонно отреагировал на мой визит Сухарь. Он понимал, что рано или поздно наш контакт с ним может закончиться худо.

— Не хами, Сухарик, — я старался быть ласковым и протянул ему банан.

— Спасибо, у меня у самого этого добра… — он потряс целлофановым пакетом. — Я, Стрелок, не хамлю, но, кажется, наш роман с тобой затянулся. Постарайся как-нибудь свои дела улаживать без меня, я человек семейный…

— Ты начинаешь меня злить, Сухарь. Ты же знаешь, что пока это невозможно. Я же у тебя не в долг прошу до получки, ты понял?

— Хочешь знать о реакции Заварзина на твой подарок?

— За тем и пришел.

— После ночного пересчета он напился коньяку и еще какой-то дряни и устроил мордобой. Избил до крови своих пацанов, а потом на запястье порезал себе вены.

— Что-то не похоже на него…

— Почему не похоже? Он же три раза тянул срок, и у него все замашки настоящего уголовника. Это не самоубийство, просто таким образом он давал клятву найти и снести башку тому, кто устроил из его бензоколонки Хатынь.