Дублет из коллекции Бонвивана - Ольбик Александр Степанович - Страница 22

По дороге домой Рощинский заглянул в валютный пункт и поменял доллары, которые принесла ему Авдеева, после чего зашел в мясную лавку. Себе взял лопаточную часть говядины, Форду — две мозговых кости и кусок телячьей требухи. В бакалейном магазине набил полную сумку спагетти, крупами и серыми сухарями.

Домой он шел до предела загруженный всякой снедью и сам себе казался баржой, которая медленно плывет мимо скалистого и совершенно пустынного острова.

Глава десятая

Лелька Волкогонова, выпив полторы бутылки коньяка, спала мертвым сном. Рядом с ней, пристроившись на самом краю тахты, суетился Ройтс. Он только что принял таблетку севредола, ловя кайф, пытался его усугубить за счет секса. Однако его сожительница была более статична, чем отсыревшая колода, на которой рубят дрова. Он снял с нее черные, с узенькими тесемками трусики и удивился, что Лелька, практически не бывая на пляже, имеет нежный ровный загар…

Однако у Ройтса вышла затормозка: его руки перестали ему подчиняться и, хотя его душа наркотически ликовала, тело просило отдыха. Так он и заснул, лежа головой на драгоценном месте Волкогоновой.

Его привел в чувство звонок. Это пришел Пуглов. Он был возбужден и, оттолкнув от себя одуревшего Ройтса, вошел в комнату и сразу же — к бару. Налил полстакана джина, одним махом выпил и грохнулся на стул.

— Буди Лельку! — приказал он Игорю. — Разбуди и дай ей ударную дозу сердечных капель. И нашатыря…

— Ты, Алик, случайно, не с хрена свалился?

— Заткнись, Таракаша! Нас ищет полиция. Во всяком случае, фоторобот Лельки вчера показывали по телевизору.

— Она уже в курсе, потому и нажралась. Хотела повеситься, но не нашла в доме подходящей веревки, — Ройтс осклабился, его вело в стороны.

— Что будем делать? — у Пуглова впервые дрогнул голос. — Дело только во времени, скоро и наши с тобой фотки появятся на милицейских стендах.

— Не фурычь, Алик, мне мозги! Откуда им взяться, нас что — кто-нибудь видел? Или мы свои фотографии с автографом кому-то дарили?

— А кто Лельку видел?

— Ну это вообще детский вопрос, она заходила, причем дважды, с Симчиком в бар…

— А мы с тобой болтались возле магазина и даже заходили в него, когда собирались в гости к Симчику…Помнишь или ты все свои извилины запломбировал наркотой?

— Хватит! Заткнись, Алик, мне и без тебя блевать хочется, — Ройтс рубанул ребром ладони воздух. — Не пыли, и так жить тошно…Давай лучше смотаемся к Монтане, она в советское время работала в золотой скупке и знает всех оценщиков.

— А какого хрена ты об этом раньше молчал?! — Пуглов отставил стакан.

— Забыл, а вот сейчас, по ассоциации с Лелькиной задницей, вспомнил. У Монтаны корма, что боеголовка стратегической ракеты. Трахальщица всех времен и народов.

— А ты уверен, что она нас не пошлет по тупику молодых Коммунаров? Позвони ей, узнай, — Альфонс вытащил из кармана мобильник и протянул его Ройтсу. — Тот, стараясь не промахнуться, опустился в кресло и стал набирать номер. Слушал трубку, курил и мутным взглядом ошаривал лежащую полуобнаженную Лельку.

— Эта шлюха не отвечает, — Ройтс сбросил мобилу на стол. — Давай нанесем ей неофициальный визит вежливости. Чем мы рискуем, а?

— Тебе нетерпеж встретиться со старой любовью?

— Со старинной шлюхой, — Ройтс оскалил свой красивый рот и поднялся с кресла.

— Ну что ж, Игорек, совместим приятное с полезным…

Пуглов снял с вешалки халат и прикрыл им Лельку. Та не пошевелилась, а лишь на мгновение открыла глаза, повела ими и снова уплыла в сны.

Вскоре они на «опеле» Ройтса миновали центр города и въехали в зеленую зону, застроенную индивидуальными коттеджами. Таракан подрулил к кирпичному одноэтажному дому, стоящему за высоким металлическим забором. От ворот к особняку вела садовая гаревая дорожка, по сторонам которой росли рододендроны, шикарные кусты роз и старые туи.

Монтана была одна. На ней — какого-то балахонного вида шелковый халат с красными павлинами, с тремя разрезами, открывающими загорелое сытое тело. В руках она держала томик в черной обложке, с зажатым между страниц указательным пальцем.

Они зашли в просторный холл, где стоял внушительных размеров концертный рояль «стенвей». Монтана подошла к инструменту и положила на его зеркально отполированную поверхность книгу. Ройтс, шедший за ней, ради любопытства, взял томик в руки и прочитал оглавление.

— Вторую неделю мучаю Бирса, — кокетничая произнесла женщина. — Однако я бы не хотела, Игорек, чтобы вы здесь встретились с Юриком.

— Неужели ты все же прилипла к Королю?

— А чем он хуже тебя?

— А чем он лучше меня?

— А хотя бы тем, что в отличие от тебя, он не приходящий муж.

Ройтс поморщился и бросил книжку на рояль.

— Это старая, как ты сама, песня, — Ройтс явно терял чувство меры и Пуглов это почувствовал.

— Да не слушай ты Игоря, он с дикого бодуна.

— А это и заметно…Мог бы с таким настроением сидеть дома…

Пуглов подошел к Монтане.

— Извини, Нора, нам нужен хороший ювелир, — сказал он, — а Игорь говорит, что ты когда-то терлась среди этой публики.

Монтана взглянула на Ройтса, но тот, как ни в чем не бывало, рассматривал свое отражение в стоящем напротив трюмо.

— Нам нужен классный оценщик, — сказал Пуглов.

— По-моему, Боря Аперман, которого даже менты приглашали для наиболее сложных экспертиз, самый подходящий для этого человека.

— Как нам на него выйти?

Монтана перестала манерничать и, подойдя к телефону, набрала номер. Однако ей никто не ответил и она, положив трубку, взялась за сигарету.

Пуглов, чтобы не торчать столбом посреди гостиной, без приглашения уселся в кожаное кресло — глубокое, неудобное. Спинка была скошена назад и встать с такого кресла довольно непростое дело.

Ройтс, облокотясь о крышку рояля, курил и бездумно смотрел на липы за окном.

Никто из них не заметил, как в дом вошел Юрка Королев. Приземистый, с бычьей шеей и круглой, как футбольный мяч, головой, он напоминал рассерженного носорога. Он обвел присутствующих тяжелым взглядом и на скулах его зловеще заходили желваки. Ему явно не нравились гости и его лицо наливалось опасной бледностью. Он, разумеется, знал о былых амурных делах между Монтаной и Ройтсом, на что, по его разумению, срока давности не существует.

— Юра, одну минутку, сейчас будем обедать, — Монтана забыла о своей роли светской дамы, отчего голос, жесты и походка ее приобрели натуральный вид.

Однако в душе Короля уже закручивался смерч, и Ройтс пошел ему навстречу.

— Ну чего ты, король, распушил хвост? — Игорь отлип от рояля и лицом повернулся к Королеву.

— Я тебе не король! — на придыхе бросил Юрка. И тут же Монтане: — Не цепляйся, говорю! — и вразвалку, словно под ним и впрямь качало, пошел на Ройтса. И хотя он был ниже ростом и уступал в весе, плечи, руки и вся его животная стать выдавала в нем упрямую, не щадящую мощь.

Король встал лицом к гостю и не в силах сдерживать себя, брызгая слюной, истерически закричал:

— Это ты, пикадор, развратил мою бабу, сделал из нее проблядь! Я тебе сейчас все яйца пообстригаю!

— Папочка, не надо! — закудахтала Монтана, стараясь встать между ними. — Алик, Игорь, уходите!

— Да на твоей Норе до меня уже некуда было ставить клейма, — с вызовом выпалил Ройтс.

Бес взыграл в глазах Короля. Запоздалая, накопленная ревность резанула по жилам. И хотя он был тяжеловат, однако, сноровисто подцепил челюсть Ройтса на костяшки кулака. Игорь отлетел к роялю и элегантный «стенвей» издал жалобный, несвойственный ему звук. Ройтс, хоть и с наркопохмелья, а елозить перед хозяином дома не собирался. Он шибанул ногой Короля в живот и Юрка едва удержал равновесие, чтобы не распластаться на собственном цветном паркете. Последовала серия невыразительных обменов зуботычинами, пока инициатива не перешла к более озлобленному хозяину дома. Ему, видимо, надоело оббивать руки о зубы Игоря и потому, схватив с тумбочки портативный магнитофончик, Король запустил им в голову Ройтса. И попал туда, куда надо.