Дублет из коллекции Бонвивана - Ольбик Александр Степанович - Страница 18

— И этот, гусь, спекся, — прокомментировал Ройтс.

— И не он один, — Пуглову захотелось пить.

И вдруг по стадиону объявили, что в подбирающемся к старту «форде» под номером восемь, находится президент нефтяного транзита Борис Малинович. По кличке Комильфо. Услышав это сообщение, Ройтс аж слетел с лица.

— Вот это номера! Ты слышал? Я понимаю, мы с тобой ради пятидесяти штук можем рисковать башкой, а он-то, этот пикадор, что здесь забыл?

— А ты как будто не знаешь, что это шоу называется «авторулетка»? Проверка жилы…Во всяком случае, слабонервный эту дистанцию не пройдет. Кроме денег этим ребятам нужен еще понтяра…Экстрим!

Когда «форд» встал на старт, из него вышел еще довольно молодой черноволосый человек, в белом костюме, и взял из рук обслуги красный гоночный шлем. На нижних рядах раздались хлопки и крики: «Борис, ты прав! Боря, ты абсолютно прав!»

Движения Комильфо были размеренные и именно по ним можно было судить, насколько он собран и в то же время, насколько взвинчен.

— Я бы на этой марке не рискнул, — сказал Ройтс. — У «форда» очень сильный накат и система управления не та, что у немецких тачек.

— Но ты, старик. Только посмотри, как пылит это «форд»! — Пуглов аж приподнялся со скамейки и подался вперед.

— Это только начало, а нам интереснее финиш, — Игорь тоже встал, его жгло нетерпение.

Они увидели, как машина, ведомая Комильфо, преодолев 300-метровую полосу, стала входить в коридорчик из цветных планок и ленточек. По стадиону прокатился клич: «Боря, даешь рулетку!» И все, кто обременял своими задницами трибуны, вскочили с мест и диким ревом стали сопровождать гонку.

Машина преодолела три умопомрачительных поворота, но впереди ее ждало еще столько же. Это был высший пилотаж, симфония слаженности движений механизма и человека. Весь стадион понимал, что судьба этого заезда зависит от одного-единственного мгновения, от крохотной выщерблины, от микроскопического доворота баранки. И потому трибуны, как помешанные, скандировали: «Боря, финиш! Даешь финиш без тормозов!»

— Этот парень мне нравится, — сказал Ройтс и судорожным движением выхватил из пачки сигарету. Однако прикуривать не стал.

На последней кривой, возможно, на крошечном камешке, «форд» вдруг бросило на синюю ограничительную рейку, и машина готова была врубиться в нее, но в последний момент Комильфо вывернул колеса и удержался в коридорчике. Правда, сделал он это несколько размашисто и потому машина встала на два боковых колеса и, накренившись, понеслась из колеи.

Из-за шума движка Комильфо не слышал ревущей толпы, отдельных истерических выкриков и свиста зрителей. Теперь весь стадион в едином порыве скандировал: «Даешь приз! Приз — восьмерке»! Однака толпа опережала события. С машиной вдруг что-то произошло невероятное: она, словно обо что-то споткнулась. Фары и бампер нырнули вниз, багажник взлетел вверх и в эти доли секунды из ее окон вырвались тугие снопы огня. Над трибунами прокатился раскатистый взрыв.

Стадион враз выключился. Наступившая тишина могла бы соперничать с мертвым сном.

Ройтс локтем толкнул Пуглова и показал на летящую, словно бумажный змей, дверцу «форда». Крыша от него упала за ангар, в котором разместилась оптовая строительная фирма.

Вечером, в передаче новостей, показали другой кадр, отснятый каким-то любителем: воздух прочерчивало что-то круглое — это был красный шлем Комильфо, но пустой или с частью его тела, телевидение не сообщало. Крупным планом — тела погибших при взрыве, дикая паника, плачущие женщины, уводящие со стадиона детей.

— Кажется, этот парень навсегда сошел с трамвая, — сказал Пуглов, не подозревая, какой серый оттенок приобрело его лицо. — Отсюда надо быстрее рвать, скоро приедут менты.

— Пойдем сначала попьем спрайта, — Ройтс чувствовал во рту невероятную сухость.

— Какой, к черту, спрайт, Таракаша! У меня в бардачке дура лежит. Рвем отсюда пока толпа в шоке…

На автостоянке уже шла заварушка. Видно, не у одного Пуглова в машине находились недозволенные вещи. Активнее всех локтями и кулаками работали люди Короля. Они пытались вывести со стоянки «Роллс-Ройс», но им мешали.

Ройтс кому-то дал по зубам, кого-то послал к такой-то матери. Пуглов, сжав челюсти, потным плечом пробивал дорогу и лишь изредка бросал: «С дороги, сучара!»

Когда они добрались к своей машине, увидели, как четверо бритоголовых оттаскивали их «опель» в сторону.

— Уберите эту паскуду! — орал взбешенный Король. Витек, беги за шефом! Возьми с собой Кузнеца. Отвечаете, падлы, головой!

Ройтс не стал разводить дипломатию: дверцу своей машины рванул с такой силой, что двое трущихся возле нее оглоедов Короля, враз были отброшены на газон.

— Убирайтесь, дешевки! — орал Ройтс и ногой ударил белым штанам в пах.

В расстройстве он никак не мог попасть ключом зажигания в замок и даже не отреагировал, когда кто-то из шустрил Короля звезданул бутылкой по лобовому стеклу. По нему пробежали трещины, но это уже никого не волновало.

Пуглов, отбиваясь от двух накаченных лбов, одетых, как близнецы, в джинсовые костюмы, забрался, наконец, на сиденье и, потирая ушибленное место, прохрипел:

— Вот тебе, Таракаша, и спрайт! Если можешь, покажи, пожалуйста, как быстро может бегать твоя тачка…

— Не бздырь, Алик, пока мы укладываемся в график.

Они помчались вдоль стадиона, но не в сторону центра, а по пыльной дороге, ведущей к городской свалке.

Ройтс то и дело зыркал в зеркало, слизывая с усов капельки пота.

— Сейчас перекроют все дороги, — Пуглов отщелкнул бардачок и вынул «парабеллум». — Возле той сосны остановись, я его тут где-нибудь приныкаю. Нет ли у тебя кусочка ветоши.

— На заднем сиденье целлофановый кулек…Кажется, сзади кто-то пылит. Пока не рыпайся, — тихо предупредил Ройтс.

— Игореха, стой! — Пуглов на ходу отмахнул дверцу и выбрался из резко затормозившей машины. Обошел ее с капота и направился к сосне, росшей в десятке метрах от дороги. Не нагибаясь, он бросил в траву пистолет, а сам вернулся к машине.

К ним приближался «линкольн — это было заметно по играющим в лучах солнца никелированным ободкам и бамперу. Широко расставленные фары блестели, словно надраенные алмазной крошкой.

Кто в городе не знает Бурина? Разве что слепой. Его портреты одно время не сходили с газетных полос. Это было в пору тротиловой войны, когда Бурин со своей командой завоевывал место в теневом бизнесе.

Пуглов знал Бурина — тот не раз захаживал к нему в кабак, однако, близких отношений между ними не сложилось. И сейчас он собственной персоной предстал перед ними.

На нем был бежевый костюм, на ногах светло-коричневые штиблеты. Из-за темных очков — ни холода, ни зноя. Аккуратные, но все же не такие элегантные, как у Ройтса, черные усики, неплохо гармонировали с цветом его машины.

Бурин, подойдя к стоящему у багажника Пуглову, спросил:

— Это вы сейчас, Алик, дрались? — он большим пальцем тыркнул в сторону стадиона.

— Не дрались, а хотели оттуда побыстрее смотаться.

— К чему такая спешка? Можно подумать, что ваше бегство как-то связано с покушением на Комильфо.

— Это все, что ты, Бура, хочешь нам сказать? — Пуглов жалел, что «парабеллум» сейчас очень некстати отдыхает не у него в кармане.

— Нет, не все! — Бурин подошел к задней дверце «линкольна» и широко распахнул ее. — Серый, вылазь, сменишь колеса…

Из машины вылез среднего роста, сухощавый, лет двадцати пяти, субъект. Он был в черных джинсах, в светлой льняной рубашке, поверх которой была надета кожаная безрукавка со множеством карманов. Пуглов отметил, что этот, в общем-то симпатичный типчик, не способен смотреть людям в глаза, и отчуждения в его повадках, наверное, больше, чем у Бурина денег. У парня тонкие губы, узкий лоб и сильно вздернута правая бровь. Такой крутой изгиб чаще всего присущ людям, которые часто вглядываются в оптический прицел снайперской винтовки…

— Отвезете этого парня в аэропорт и дождетесь пока он не улетит московским рейсом, — в тоне Бурина повелевала безапелляционность. Он взглянул на часы — До отлета осталось чуть больше восьми минут…И не дай Бог, сдать вам этого парня ментам. Кстати, Алик, у меня к тебе личная просьба — оставь Налима в покое.