Герда - Веркин Эдуард - Страница 40

Хотя ожидать, наверное, уже было можно.

Необычности начинались еще на подходе.

Возле нашего дома болтался народ. Какие-то люди, которых я никогда не видел, довольно угрюмые, одетые не очень хорошо, и, судя по недорогим автомобилям, из Торфяного, это поселок недалеко от нас. Они стояли, курили, переговаривались и смотрели на наши ворота. Ворота, кстати, до сих пор были не починены, оставались на треть в открытом положении, заходи и бери что хочешь.

Подъехать к воротам не получилось, я вышел из такси и направился к дому мимо всех этих посетителей. На меня смотрели как-то странно, с неприязнью по большей части, отчего я чувствовал себя не очень уютно. Один дядька в резиновых сапогах даже вроде как хотел мне что-то сказать, выставился навстречу с уверенностью в лице, но другой такой же дядька взял его за локоть и что-то шепнул на ухо. И мужик в сапогах отступил, дал мне дорогу.

А еще они все замолчали. Вроде трындели о чем-то, смеялись невесело, а как я появился, все дружно замолчали, и я проследовал к воротам в неприятной тишине.

Алька нетерпеливо сидела на крыльце, ждала меня, в одной руке пакет с орехами, в другой – видеокамера.

Увидела, подскочила, подбежала ко мне.

– Ну, где ты так долго? Народ звереет, разве не видишь? Я уж полицию хотела вызывать.

– Отчего же он звереет? – осторожно спросил я.

И огляделся.

– Пойдем, покажу.

Алька схватила меня за руку и потащила в сад, рассказывая по пути:

– Я поздно проснулась, туда-сюда, позавтракала, стала думать, записки для пьесы делала. Вдруг нянька прибегает, глаза как стаканы. Потащила меня во двор. Я как увидела, едва от хохота не лопнула. Ну, вот, сам посмотри. Посмотри!

Алька указала пальцем.

Посмотрел, обалдел, всё, как говорила Алька.

Наш сад был заполнен животными.

Овцы. Между кедрами стояли овцы, их было много, штук десять, они сбились в серую печальную кучу и выделялись на фоне деревьев унылым грязным пятном. Впрочем, времени овцы не теряли, с удовольствием жевали нашу траву, кстати, совсем не простую, а выписанную откуда-то из Франции. В пруду болтались гуси, пять штук. Жирные, белые, довольные. Гуси бороздили гладь, трясли красными клювами и даже что-то выковыривали со дна, ракушки, наверное. У забора козы объедали элитные яблоньки, три штуки, меж деревьев туда-сюда бродил индюк, а в дальнем углу стояла корова. Пестрой масти, толстая и рогатая. С обыкновенным коровьим тупым видом, как из того стада, которое Герда загнала в воду. Животные. А Ковчега нет.

Картину усугублял мужик в рабочем комбинезоне, в каске и в оранжевой жилетке. Он сидел под кедром, не двигался, так что мне показалось, что он даже не живой, а вполне себе чучело. Но чучело вряд ли само сюда могло прийти.

– Это что за зоопарк? – спросил я.

– Это Герда, – с удовольствием сказала Алька. – Герда всех их сюда пригнала.

– Герда?

– Ага, – кивнула Алька. – Короче, она утром болталась во дворе, скучала, бревно катала, то-се, в пруд прыгала. Докторишка было со своими спичками сунулся, она его шуганула, как обычно, и опять пошла бревно глодать. А потом ей стало скучно бревно катать и в пруд прыгать, и она отправилась погулять в Торфяное.

Алька хихикнула.

– Собрала там всякой разной скотины и сюда пригнала.

– Зачем? – тупо спросил я.

– А я откуда знаю? – пожала плечами Алька. – Инстинкт, видимо.

– Инстинкт?

– Ага. Вероятно, гены пастушеских собак. Унюхала баранов, ну и других заодно, вот и пригнала. Решила, что они наши. Хорошо, хоть лося какого не загнала.

Ну да, коров-то в реку она тоже легко загнала. Инстинкт.

– Здорово, да?! – восхищенно спросила Алька. – Корова настоящая… Хорошая корова, наверное, ее доить можно.

– Кто доить-то будет? – поинтересовался я.

Алька пожала плечами.

– Я доить не умею, – сказала она. – Может, мама? Она любит все такое, натуральное. Будет доить натуральную корову, взбивать натуральное масло. Помнишь, она на выставке народных ремесел купила березовую взбивалку? Так вот ею пусть и взбивает.

Я представил, как мать доит корову. Выходит утром в мексиканской юбке ручной работы, в кофте из шерсти лам с южных склонов какой-нибудь там Кахамарки, с зонтиком из экологического египетского папируса. Доит натуральную корову. Взбивает натуральной взбивалкой. Печет хлеб. Не, что-то не стыковалось… Корову придется отдать.

– А кто навоз будет убирать? – спросил я.

– Какой навоз? А, ну да, мрачная диалектика бытия… Ну, надо нанять кого-нибудь. В агентство позвонить… Кто этим вообще занимается? Золотарь? Навозник? Шит-клинер?

– Шит-файндер, – поправил я.

Алька хихикнула.

– Шит-кипер, – поправила она меня. – Или шит-сталкер.

– А мужик как тут оказался? – кивнул я. – С чего она его-то загнала? Да еще и строителя?

– А я откуда знаю? – Алька зевнула. – Может, он в магазин вышел за хлебом, ну, Герда его за компанию и загнала. Я ему кричала, чтобы он уходил, а он молчит. Ну, подходить я уже не стала, сам понимаешь.

Вот уж да. Вот уж не ожидал.

– А там, видимо, хозяева толпятся, – указала Алька за забор.

– А чего не заходят? – спросил я.

– Сам не понимаешь, что ли? Частная собственность, стреляем без предупреждения, все же об этом знают.

Ну да, конечно. В прошлом году к нашему соседу справа Сверкачову ночью ребятишки из Торфяного залезли – он садовод известный, даже бананы у себя выращивает. Вот они за бананами и залезли. А Сверкачов, он генерал, в отставке, конечно, но все равно генерал. На пенсии ему скучно, бессонница, он сидит на балконе и в телескоп смотрит по ночам. Глядит – шпанюки за бананами лезут. Ну, он не стал терять время, кликнул челядь и велел наловить ему шпанюков штуки четыре. Те побежали, наловили. Сверкачов усадил шпанюков за стол и стал их кормить всякими шпанюковскими радостями, пиццей, пирожными и морожеными, лимонадами поить, конфеты рассыпать. Бананы, опять же, арбузы, счастье всякое. А сам вокруг шпанюков ходит в орденах и бухтит про то, как он Кенигсберг брал, про то, как Берлин брал, вспоминает, одним словом, боевую молодость. Ну, шпанюковские родители перепугались до полусмерти, кинулись своих дураков вызволять с полицией, а Сверкачов как раз только в раж вошел, рассказывает, как он на горящей самоходке к рейхстагу пробивался. А тут полисмены-омбудсмены. Ну, короче, сбили они ему все мемуары. Генерал осерчал очень, шпанюков с леденцами отпустил, а родителям велел целый месяц к нему по субботам ходить, ухаживать за огородом, подметать в саду тропинки. А кто не явится…

Явились все. Но слава про наш поселок пошла уже специфическая. Люди из Торфяного стараются подальше держаться. Вот и сейчас, даже несмотря на то, что ворота были открыты, внутрь заходить люди побоялись.

– Надо раздать скотину, – предложил я. – Народ, видимо, ждет. Волнуется.

– Мы раздавать не можем, мы несовершеннолетние, – верно заметила Алька. – Надо родителей дожидаться.

Действительно.

– А сама Герда где бродит?

Алька пожала плечами.

– Она тут немного походила, поурчала, порядок навела – и все. Где-то дома сейчас околачивается, с Мелким, кажется, играет. А может, Симбирцевым позвонить? Адке и Лешке, а? Они уже взрослые вроде…

– Давай, попробуй.

Алька принялась звонить Аделине. Я смотрел на животных. С ними наш сад выглядел поживее. Гуси мне особенно нравились.

Симбирцевы явились быстро, часа через пол. Аделина оценила ситуацию и сказала, что это позор. Симбирцев тут же приступил к восстановлению справедливости, а Аделина принялась отчитывать Альку. Со мной она даже не разговаривала, а Альку пилила вовсю. Что пора, наконец, повзрослеть. Что так нельзя. Что она все понимает, Алька подверглась тяжелым испытаниям, но так же действительно нельзя – в доме полный бардак, все покатилось к чертям, как всегда бывает в тех случаях, когда…

Алька слушала молча, не спорила, позевывала только. Симбирцев раздавал животных, брал с хозяев расписки о неимении претензий, снимал процедуру на телефон. Я бродил по саду, пугал овец, думал, что мать все равно узнает. А когда узнает, придет немного в ярость, наверное.