Клад - Гусев Валерий Борисович - Страница 8

— Сережа! Вы разве не узнали меня? — Белобрысый недоверчиво протянул мне трубку. Я изо всех сил прижал ее к уху и заорал: «Привет, Серега!» В трубке раздался уже совсем другой голос — тихий, уверенный, спокойный и очень мужской:

— Дима?

— Да.

— Ты меня понимаешь?

— Да. Но я сейчас не могу. Мы в той комнате полы лаком покрыли, а велосипед на балконе.

— Он угрожает тебе?

— Не очень. Но запах сильный. И все равно туда не пройдешь. Подожди до завтра.

Белобрысый слушал мои ответы и, ни о чем не догадываясь, одобрительно кивал.

— Не волнуйся. Ты молодец, — продолжал голос в трубке. — Контролируй ситуацию с телефоном. Понял?

— Конечно, — соврал я. — Мы их на дачу увезем.

— Мне нужно передать тебе одну вещь. Она маленькая. Через пятнадцать минут зайди в туалет, открой дверцу стояка — эта вещь будет там. Понимаешь?

— Понимаю, но не очень. Меня родители не отпустят. За тройки.

— Незаметно раздавишь ее, бросишь на пол, но только незаметно, и через две-три минуты уходи. Но обязательно не позже. Все понял?

— Ага! Будь здоров.

— Не бойся — мы рядом и в обиду тебя не дадим. — Я повесил трубку. Сейчас надо было вести себя как можно естественнее.

Спокойно и доверительно.

— Это дружок мой Серега звонил — на великах зовет кататься. Ну, я наврал ему, что велосипед с балкона достать не могу.

— Правильно, — сказал Белобрысый и заглянул в глазок. — Вообще врать нехорошо, но иногда надо. Ты — молодец. Вырастешь, мы тебя в МУР возьмем. Нам толковые ребята нужны.

Я сделал вид, что прямо-таки растаял.

— Хотите чаю? — Это я спросил почти с восторгом, будто предлагал ему тысячу кусков.

— А водки у тебя, случаем, нет? Папаша не употребляет?

— У него язва, он не пьет.

— Жалко, — сказал он.

Я не стал спрашивать, что ему жалко — что водки нет или что у папы язва? И так ясно. Но за язык меня кто-то тянул. И я спросил:

— А какой у вас пистолет? «Макаров»?

— Нет, — ответил он. — ТТ. Не люблю табельное оружие. К этому привык.

— Можно посмотреть? — Чего проще, думал я, ты только выпусти пистолет из руки, и я тебя тут же поставлю мордой к стенке.

— В другой раз, — ответил он. — На Петровке.

— Жалко, — сказал я. — Нельзя так нельзя. Ничего не поделаешь, я понимаю.

Я взял чайник, налил в него воду и поставил на конфорку. И пошел в туалет.

Белобрысый не сказал ни слова. Я тихонько запер за собой дверь и открыл дверцу стояка: прямо передо мной висела на ниточке какая-то ампулка — то ли из тонкого стекла, то ли из пластмассы. Я отцепил ее и дернул ниточку. Она тут же исчезла в дырке за стояком. Я сунул ампулку в карман, закрыл шкаф и шумно спустил воду.

— Порядок? — подмигнул Белобрысый.

— Порядок, — сказал я.

Теперь надо действовать. Мне опять стало страшно. Но тут я подумал, что вот-вот придет Алешка, и решился. Я еще не знал, что Алешка пришел давно, что оперативники перехватили его еще у подъезда и он сейчас сидит в машине и рассказывает благодарным слушателям свой очередной страшный сон про голубую собаку с крыльями и карманом на брюхе, как у кенгуру, в котором лежит мясорубка. А маму тоже поймала у лифта какая-то незнакомая женщина и рассказывает ей, какие она достала голубые тени для век…

Я приподнял крышку чайника и этой же рукой раздавил ампулу и уронил ее за плиту. Она до сих пор еще лежит там. До генеральной уборки. И стал считать про себя секунды… Когда досчитал до ста пятидесяти, сказал:

— Сейчас принесу печенье, — и пошел в коридор. У меня вдруг сильно закружилась голова, и захотелось спать. И я уже забыл, что мне надо делать, остановился у входной двери и задумался. И прислонился к стене. И пополз вниз…

И тут в кухне что-то шумно упало, прокатился грохот выстрела. Входная дверь распахнулась. Двое мужчин рванулись на кухню, двое других подхватили меня и вывели на площадку, и кто-то в белом сунул мне под нос мокрую ватку. Я чихнул, и все кругом прояснилось. Женщина в белом тревожно ощупала меня всего и спросила:

— Семью семь?

— Сорок семь, — сказал я.

— Молодец. — Она кивнула и снова сунула мне под нос ватку с нашатырем. — Посиди немного.

Я сел на ступеньку, и меня тут же загородили чьи-то ноги в сапогах. Это был, наверное, наш участковый. В голове у меня было еще немного туманно, но я с интересом ждал, что будет дальше.

Но ничего особенного не произошло. Из нашей квартиры вынесли носилки. На них сладко спал, подложив ладони под щеку, мой белобрысый друг и «коллега» по уголовному розыску. Когда его проносили мимо меня, я едва удержался, чтобы не щелкнуть его по носу. Думаю, присутствующие не осудили бы меня за это.

Тут открылся лифт, и вышли из него мама и Алешка. Мама схватилась за сердце и сказала:

— Что случилось?

— Ничего особенного, — спокойно ответил участковый. — Не волнуйтесь. Ваши ребята задержали опасного вооруженного преступника.

— Прелесть какая, — вздохнула мама, села рядом со мной на ступеньку и положила голову мне на плечо. Алешка тоже сел с ней рядом. Так нас и застал папа.

Сесть ему было некуда — все места заняты, поэтому он посмотрел на нас, пригорюнившихся, ничего не сказал и пошел домой. А мы за ним.

Не успел я еще рассказать родителям в самых красочных подробностях о наших приключениях, как позвонил седой полковник и спросил:

— Как вы себя чувствуете, Дима?

— Спасибо, хорошо, — ответил я, пытаясь отогнать Алешку от трубки, чтобы не подслушивал, и добавил деловито — Как прошло задержание? Никто из наших не пострадал? И никто не ушел от ответственности, надеюсь?

— Вот об этом я бы хотел побеседовать с вами. Вы сейчас свободны? Тогда я пришлю машину.

— Машину? — переспросил я небрежно. — Ну что вы, зачем… — и скосил глаза на родителей.

Мама смотрела на меня со страхом, а папа с плохо скрываемым уважением и даже, мне показалось, немного с завистью.

— Затем, что время не терпит. Пират ушел, — сказал полковник и положил трубку.

Я умылся холодной водой, выпил стакан компота без ягод, и мама — удивительно! — не сделала мне на это замечания. Она всегда требует, чтобы мы доедали раскисшие, безвкусные ягоды, потому что в них «самые витамины».

— Я с тобой, — холодно сказал Алешка и поднял хохолок на макушке. — Полковник сам сказал: побеседовать с НАМИ, я слышал.

Я не стал объяснять Алешке эти тонкости обращения — бесполезно — и повернулся к нему спиной. Он тут же возник перед моим носом и завизжал:

— Как компот без ягод — так тебе! Как самое интересное — так ты меня отсылаешь!

— Я тебя не отсылал. Ты сам удрал с Рябчиками на помойку.

— А я и Рябчиков с собой возьму! — пригрозил Алешка, и я сдался, только предупредил, что его все равно в здание МУРа не пустят.

— Посмотрим, — спокойно сказал Алешка, засовывая револьвер за пояс.

Родители не сказали ни слова, только переглядывались испуганно, да папа время от времени колупал в стене дырку от пули и, наверное, вспоминал мамины слова: «Я за этими обоями сперва полжизни пробегала, а потом полжизни простояла».

Как я и предполагал, Алешке пропуск не выписали. Он остался у проходной. Но ненадолго. И явился, как всегда, кстати.

Вот что получилось. Когда Алешка слонялся около входа и уже успел сделать замечание какому-то дяденьке за то, что он бросил окурок мимо урны, на него обратил внимание человек в штатском. Он пригляделся к Алешке и спросил:

— Что, брат, не пускают?

— Ага, — уныло согласился Алешка. — Как жуликов ловить — Алешечка, а как благодарность получить — не пускают.

— И каких же ты жуликов ловишь?

— Обыкновенных, которые вещи крадут. Полную пустую квартиру накрали. И повязки носят на глазах.

— Ну-ка, пойдем со мной, — сказал человек в штатском: он был следователем прокуратуры и тоже занимался этим делом. — Такого ценного свидетеля — и не пускают. Сейчас мы им покажем.

— Документик предъявите, — потребовал бдительный ценный свидетель голосом нашего участкового. — А то мало ли что. Я вас первый раз вижу.