Московский зоопарк. Записки служителя - Востоков Станислав Владимирович - Страница 4

Тут зверь-капибара зашел в воду и плавать стал.

— Нет, — подумали все, — не крыса. Крыса так не плавает. Загребает по другому. Крысы вообще плавать не любят. Что они — бобры что ли?

А, может, капибара и вправду — бобер. Но почему тогда — «капибара»? Так и назвали бы «бобром». Чего именами-то разбрасываться?

— Если сейчас плотину строить начнет, то точно, бобер, — сказал кто-то.

Но не стал зверь-капибара плотину строить. Вылез он из воды и сено есть стал. Прямо охапками в себя запихивать.

— Не бобер это и не собака. Вон как на сено налегает! И уж не крыса. Те и за деньги сена в рот не возьмут. Не таковские. Да кто ж это, в самом деле?

Тут подошла Любовь Константиновна Курилович, научный секретарь, и сказала.

— Да это же капибара, из Южной Америки. Самый большой грызун!

Посмотрели все снова на капибару, и вправду — большой. С собаку.

— А чего ж он ничего не грызет, — засомневался кто-то. — Может, не климат?

— А вот сейчас подзакусит, и грызть начнет.

И верно, перекусил капибара сеном и деревянное бревно грызть начал. Специально положенное.

— Смотреть за ними надо, сказал кто-то. А-то, если грызун, сбежит, потом в квартирах заводиться начнет и грызть. Ладно, кабы меньше был, а-то вон какая чушка! Представляю, какие норы в полу делать будет! Сам провалишься!

Все согласились и решили за капибарой смотреть в оба. Чтобы не сбежал и не завелся. Дома и мышей хватает.

Ведро

Живет в птичьем отделе Московского зоопарка аист. Не простой, дальневосточный. Я-то думал они — только обыкновенные, те, которые на крышах и трубах гнезда вьют, а оказывается есть еще дальневосточные. Они, наверное, тоже гнезда на трубах и крышах делают, но на Дальнем Востоке.

И этот аист очень меня любил. Как иду мимо, закинет голову назад и зайдется дробным сухим стуком. Клювом защелкает. Словно барабанщик палочками.

Ради этого стука я все время специально мимо аиста ходил. Даже привык к такому приветствию. Только однажды иду мимо, а стука нет. Не щелкает аист барабанными палочками.

Что такое, думаю, может, я прошел слишком быстро? Может, он меня не заметил?

Вернулся, прошел медленней. Опять аист не щелкает.

Неужели обиделся, думаю? Или настроение плохое.

А тут в клетку к аисту зашел смотритель Женя Удалов. С ведром. Аист сразу же голову вверх закинул и клювом застучал.

Стало мне обидно.

— Скажи-ка, смотритель Женя Удалов, — спрашиваю, — почему это аист на тебя щелкает, а на меня — совсем перестал. Отчего ж?

— А оттого, — ответил Женя Удалов, — что ты сегодня без ведра. Он-то только на ведра и тазики щелкает, потому что мы в них ему мышей носим.

И начал он из ведра мышей доставать и аисту кидать. А тот, хитрец, только клювом щелкает, как пинцетом, их ловит и проглатывает.

И решил я с тех пор везде только с ведрами ходить. Чтобы мне все аисты вокруг радовались.

Бородавочники

Живут у нас в жирафятнике вместе с жирафом Самсоном бородавочники. На картошку похожие. Будто клубни ожили, из грядки выкопались, а теперь в Московский зоопарк пришли и живут.

Раз — «бородавочники», значит, у них бородавок много. И верно, все «лицо» бородавочника шишечками разными прокрыто и наростами. Как луна кратерами. Это уже не лицо, а целый мир, в котором взглядом заблудиться можно. И лишь случайно отыщешь в этом мире глаза. Маленькие, блестящие. Найдешь и удивишься, что это они тут между кратеров делают? Чьи бы это? А потом понимаешь, что — бородавочника.

Однако самим им, видимо, свой внешний вид нравится. Потому что любят себя на публику выставить. Гордо выходят они из здания в летний выгул на коротеньких ножках. А посетители думают, что же это такое из дома появилось? Никак картошка пошла? Но у картошки гривы нет, а у бородавочников вся шея словно пучками лески утыкана. И не лошадиная это грива, и не львиная. А так, между… Бородавчинская. Особой редкости. А когда понимают посетители, что это не картошка вовсе, а звери, — удивляются. Откуда ж такие приехали? Табличку искать начинают. А оказывается — из Африки прибыли! Вон как далеко махнули! Зачем это им в такой путь пускаться понадобилось?

И если б могли наши бородавочники говорить, то непременно ответили бы:

— Как зачем? На людей посмотреть, а главное — себя показать. Вон мы, мол, какие, бородавочники!

Кенгуру

Стоит в центре Московского зоопарка жирафятник. Ясное дело — в нем жираф живет. С одной стороны. А вот с другой стороны в нем живут бородавочники — кабаны африканской породы.

Однажды утром гляжу: гуляют бородавочники по загону на своих коротеньких ножках, землю нюхают.

Ну, думаю, нюхайте. И дальше пошел. А вечером возвращаюсь, глядь, вместо бородавочников кенгуру сидят — две штуки. Одна — большая, рыжая, другая — поменьше, серенькая. На зайца похожая.

Ну, соображаю, донюхались наши бородавочники до того, что в кенгуру превратились! Теперь что, из Африки новых заказывать что ли?

Подошел я поближе к бывшим бородавочникам. Хотел пообщаться. А они даже на меня не смотрят. Совсем зазнались, как только кенгуру стали. Еще бы! У бородавочника шерсти совсем нет, одна кожа. Как у картошки. А у этих мех гладкий, аккуратный. Будто только что в парикмахерской причесанный. Лица маленькие. Не сравнить с теми болванками, что до этого были. А, главное, бородавки как рукой сняло! И хвост!.. Вместо того позора, что раньше сзади болтался, целый хвостище появился! Почитай, теперь главная часть тела. На него и опереться в трудную минуту можно. И врезать им, если что. Вон какой, с ногу обхватом!

Об этом, думаю, непременно Сереге сообщить нужно: что у него бородавочники все попревращались. А-то неприятности с начальством будут. Скажет начальство, мол, что ж это ты, Серега? На попечение брал бородавочников, а сдаешь чего? В документах у нас кенгуру никак не числятся! Ты уж будь любезен, сдавай зверей в соответствии. Без самодеятельности!

Поспешил я к Сереге. Увидел его и говорю:

— Серега, — у тебя все бородавочники в кенгуру превратились! Утром бородавочники были, а вечером, смотрю — кенгуру! Что делать будешь?

— А ничего! — отвечает Серега. — Потому что они вовсе и не превратились. Они просто в одном загоне гуляют. Утром бородавочники, а вечером — кенгуру. По раздельности. Чтобы не подрались. Загон-то один, а звери это все серьезные. С характером. Вот и гуляют в две смены!

Успокоился я тогда и понял, что без разрешения директора у нас никто ни в кого не превратится. Потому что всё должно быть с бумагами в соответствии.

Директор

Директор в Московском зоопарке — Спицын Владимир Владимирович. Тридцать лет в нем директор. Хозяйство знает, как свои пять пальцев. А, может, лучше. Ему теперь даже в отделы зоопарка заходить не надо, чтобы узнать, как там работа движется. Он это чувствует. Сидит Владимир Владимирович в кабинете, вдруг ощущает, что в птичьем отделе дела идут плохо. Вызывает он тогда к себе заведующего секцией, Николая Скуратова, и начинает отчитывать: что это, мол, у вас дела идут плохо, отчего ж?

Удивляется Николай Скуратов и спрашивает:

— А откуда вы, Владимир Владимирович, знаете, что дела у нас — не того? Не заходили, не заходили и знаете?

Усмехается Владимир Владимирович хитро в свои усы и отвечает:

— А мне и заходить незачем. Я чувствую!

Поэтому все работники зоопарка и обязанности свои выполняют аккуратно, будто за ними кто смотрит.

Еще бы! Трудно работать, если начальник тебя чувствует!

Обход

Когда Владимир Владимирович Спицын директором зоопарка стал, он каждое утро обход вверенной ему территории делал. Проверял: все ли хорошо? Везде ли звери здоровы? Каждый отдел навещал. Интересовался: как животные поели, да что. Не друг друга ли? Не убежал ли кто?