Потрошитель - Обер Брижит - Страница 9

Делать ей больше нечего! Мазаться с таким шнобелем, да еще и с компрессом! Давай-давай! У нас с тобой еще тушь есть коричневая и крем из артишока на утренней росе. Женщины, женщины! Нашли на что время тратить! С другой стороны, как ни крути, а клиента, его тоже завлекать надо! Конкуренция! Тут ведь тот же рынок: «Треска! Треска! Свежайшая треска!» Может, лучше в псину какую-нибудь переселиться? Хотя… нет — их бьют часто, и не пописать по желанию. Вот в кошку — это да! Обыкновенная кошка — гроза крыс, бич голубей, истребительница ящериц!

Днем ей пришлось работать на два фронта: перечитывая различные показания, сообщения судмедэксперта и лабораторные данные, она в то же время поминутно норовила увильнуть от вездесущих клешней капитана — не человек, а Шива какой-то: сам — один, а рук — двенадцать! Чуточку расслабиться удалось только под вечер. Во рту Шукруна обнаружили въевшийся бензин. Что это — морской осадок или какая-то затея убийцы? В результате долгого пребывания жертв в воде было неясно даже то, разрезали их ante или post mortem[15] после смерти (лат.).]. А ведь это совершенно разные вещи. Одно дело — убийца, действующий спонтанно: в этом случае он скорее всего проживает где-то на берегу моря и набрасывается на невинных прохожих импульсивно — в зависимости от своих нарциссически-сексуальных галлюцинаций. И совершенно другое дело — преступник сверхосторожный, который выслеживает свои жертвы с учетом высокой степени риска, ради какого-то безумного удовольствия.

Лола отложила румяна и взяла губную помаду. Макияж помогал ей сосредоточиться. К тому же выглядела она действительно неважно.

Бантик бы лучше на губах развязала, а уж потом красилась. Нет, эта шлюшка сама поимеет Жато!

Она промокнула губы салфеткой и взглянула на красный отпечаток. Кровавый поцелуй… Интересно, этот убийца красил себе губы кровью жертв? Наносил ли он на свою кожу какие-нибудь кровавые знаки? Часто кровь наделяют дополнительным магическим значением. Так же, как и любое убийство. Во всяком случае, эти два убийства уж точно были составляющей какого-то продуманного ритуала.

Который тебе, курочка, не понять. Этот уникум по зубам только мне — рыбак рыбака видит издалека. Тебя вот интересуют мотивы его поступков? Так тут сам черт ногу сломит. Люди, они вообще не чувствуют вкуса убийства. Мне лично непонятно, зачем он их так вот вскрывает и выскабливает. Чтобы пожрать требухи? Я, кстати, тоже от своих жертв не отказывался. В человеческом мясе есть пикантная изюминка только что забитой дичи — это тебе не цыпленок с птицефабрики… Ах! Телефон!

В голове Лолы снова что-то странно дернулось — будто легкий электрический разряд пробежал. Неприятно все это. Звонил телефон. Она отложила помаду и пошла снять трубку.

— Алло? Да, ждраштвуйте, капитан… Нет, у меня вштреча ш подругой… Шпашибо, в другой раж.

«Да у него там целая базука в трусах. Надо ему ведерко для льда подарить!»

Приблизительно в том же направлении двигались мысли Лорана. Он сидел в своем гостиничном номере — одной из меблированных комнат вблизи вокза-ла — за усеянным хлебными крошками письменным столом и в который раз перечитывал составленное накануне досье. В лицах убитых было столько несомненно общих черт, что ни о каком случайном выборе жертв нe могло быть и речи. Вне всякого сомнения, для убийцы они что-то значили, они вписывались в какую-то совершенно определенную идею. Убийцы-мужчины редко нападают на мужчин. Может быть, убийца — женщина? Едва ли. У Лорана просто в голове не укладывалось, что женщина могла связать таких здоровых парней, как Шукрун и Аллауи. Следов наркотиков в их организме не найдено, может быть, она их усыпила? Нет. Modus operand[16] ясно указывает на мужчину: похищение, крепко связанные руки, методичное изьятие внутренностей, отсутствие следов, погребение в море — все говорит о продуманной операции. Отсюда вывод: этот преступник особо опасен. Только подумать: серийный убийца отказывается от традиционной жертвы — беззащитной женщины — и принимается за мужчин в расцвете сил! Он зевнул, потянулся и взглянул на часы: 21 час! Нет уж, так просто взять и заснуть, как курица, — это не для него! Он выключил ноутбук, надел куртку и вышел на улицу. Небольшой тур by nigh[17] — вот что ему сейчас нужно. Здесь наверняка найдется несколько уютных интеллигентных местечек, чтобы расслабиться. Местечек с нормальными людьми, которые читают «Либе»[18], не накачаны пастисом, не считают, что Сьерра-Леоне — это провинция Колумбии и что «Эврика!» — очередной порнографический сервер.

Первые три бара были закрыты.

Четвертый принимал предпочтительно мужчин, которые любят мужчин.

В пятом гоготала толпа подростков и по мозгам дол били звуки рэпа.

В шестом несколько человек молча играли в белот. Он купил пачку сигарет, в выдвижном ящике кассы лежал револьвер.

При входе в седьмой Мерье ощутил легкую усталость. Он заказал двойной эспрессо, но ему ответили, что для горячего сейчас слишком поздно: почему бы ему не взять молочно-лимонный коктейль?

Он предпочел водку без льда, которую принялся медленно потягивать, усевшись между двух дам, обутых в туфли из змеиной кожи, к тому же украшений на них было больше, чем на гаремных одалисках. Вопил Энрике Иглесиас: вокруг них, прижавши к уху с бриллиантом трубку high-tech, циркулировал какой-то юный субъект, с ног до головы в фирменных шмотках.

Пытаясь облегчить свой жребий, Мерье исполнил речитативом всего Лео Ферре; затем, на второй порции водки, взялся за Брехта с его «Трехгрошовой оперой»; на третьей безнадежно исковеркал «Salve Regina» Перголези, а на четвертой его выставили за дверь: он принуждал к рандеву соседку — блондинку с торчащими на три сантиметра черными корнями волос в ковбойской юбке с бахромой.

Жан-Жан смотрел на свою жену, которая понуро сновала между ним и телевизором. В ее светло-каштановых волосах уже виднелась седина. Он провел рукой по своей шевелюре — покамест безупречно черной. Вот в чем проблема: он стареет не так быстро, как она, и до сих пор испытывает потребности здорового мужика. К чему все эти бесплодные попытки поддерживать себя в форме — салон красоты, массажисты и все такое? К чему спускать сумасшедшие деньги — его, между прочим, — на всякое новомодное барахло? Единственное, что ей остается, — это пенять на свои сорок четыре года. Ладно. Крути не крути, а это его жена, мать его дочурок, и как таковая она, безусловно, вправе рассчитывать на кой-какие жертвы с его стороны. Он вздохнул и коснулся ее ягодиц. «Перестань, я занята», — обдал его ледяной голос. Нет уж, тут лучше пойти пивка из холодильника выпить.

Костелло любовно начищал свой серебряный браслет — подарок покойного отца на его двенадцатилетие.

Закончив, он вернул реликвию в синий бархатный футлярчик, поцеловал резную рамку на фотографии своей тетушки — вырастившей его набожной женщины — и, даже не вспомнив о нераскрытых убийствах, юркнул в застеленную по-военному койку вместе с новенькой и весьма аппетитной логической задачкой.

Позвякивая острыми ногтями о серебристые шляпки кнопок, утыкавших его руки, человек с сияющими глазами медленно приближался к Иисусу. Вдруг он остановился. Клошар вскочил, позабыв про свой тамтам.

— Кто здесь? — пьяно прогнусавил Иисус, уставившись в черную улицу.

Тишина. Человек с сияющими глазами никогда никому не отвечал. Поглаживая длинный рыбацкий нож в кожаной сумке, он с наслаждением ощущал, как в кончики его пальцев вдавливается холодная отточенная сталь.

Иисусу показалось, что по его горлу провели острым клинком. Он сунул руку в пакет с пожитками, нащупывая Друга Бобо. Ночь чем-то нестерпимо воняла.