Приключения Тонино-невидимки - Родари Джанни - Страница 5

Последнее относилось к Альберто, младшему брату Тонино.

— А если она не держится на вилке! Я не умею…

— Должен научиться есть, как положено.

— Тонино тоже ест руками. А зачем варить вермишель, уж лучше макароны, те по крайней мере…

— Ешь молча. Не хватало только, чтобы мои сыновья стали заказывать себе блюда к обеду, как в ресторане! Вот до чего мы дошли. Ешь и молчи!

Альберто замолчал. День сегодня был явно неподходящий, чтобы возражать отцу.

Тонино невольно улыбнулся. Как он любил папу! Даже в такие дни, когда папа бывал мрачным и кислым, как лимон, и от него можно было ждать лишь замечания!..

Тонино подошел поближе и положил ему руку на плечо. Но отец продолжал есть.

«Как же дать ему знать, что я здесь? — спрашивал себя Тонино. — Нужен какой-нибудь сигнал! Может, опрокинуть стакан или написать что-нибудь на листочке бумаги. Но тогда они испугаются. Маме, конечно, станет плохо… Лучше постучать по столу, или по стенке, или, может, ножом по стакану… Они тогда увидят, как нож сам по себе подымается и стучит по стакану».

Эта мысль пришлась Тонино по душе. Он осторожно взял нож в руки и постучал им по стакану Альберто. В ответ дважды раздалось тонкое «тин-тин», словно зазвенел колокольчик.

— Альберто, оставь в покое стакан, — сказала мама.

— Я его не трогал.

— Мама, я не трогал стакан. Вот посмотри. — И он в знак оправдания показал свои руки.

— Альберто, мне сейчас не до шуток, — сказала мама усталым голосом. Она то и дело поглядывала на часы с маятником. — Уже четверть второго. Никогда Тонино так не опаздывал.

«Сделайте же что-нибудь! — хотелось закричать Тонино. — Сделайте что-нибудь!

Помогите мне!»

Он шагал взад и вперед по столовой, выходил в коридор и пугался своего одиночества.

Он больше не пытался сдержать слезы. Теперь они текли у него по щекам. Он чувствовал их тепло, ощущал их горечь на губах. Бедный Тонино-невидимка! Всего несколько часов тому назад он обрадовался, когда понял, что учитель его не увидит и не сможет вызвать к доске. А теперь он был бы даже рад принести домой двойку в дневнике…

«Я тут больше не выдержу, — подумал Тонино, — лучше пойду во двор».

Мальчики из их двора с обедом справились быстро, словно то был скучный урок, и теперь сошли вниз, чтобы размять ноги. Конечно, здесь нельзя было играть по-настоящему: это запрещалось, и дворник, хоть и был добрым человеком, ни за что не допустил бы нарушения правил. Но все же можно было побегать или поболтать, собравшись где-нибудь в уголке.

Во дворе была разбита клумба, а посреди нее возвышалась сосна. Ходить по клумбе, конечно, запрещалось. Но Тонино уселся на густой ковер из сухих игл, прислонившись спиной к дереву.

«Дворник не может меня видеть. Пусть хоть это меня утешит». Вокруг раздавались голоса ребят.

«До чего я завидую им! — подумал Тонино. — Как они все счастливы! Могут глядеть друг другу в лицо. Могут взяться за руки и поболтать друг с другом. Если захотят, могут и подраться, чтоб потом снова помириться».

До чего важными и прекрасными казались ему теперь все эти пустяки!

А друзья! Он никогда не задумывался над тем, как хорошо иметь друзей!

«Теперь я знаю, что на свете хуже всего, — сказал самому себе Тонино. — Не двойка и даже не бедность: ведь бедняки могут помочь друг другу. Хуже всего одиночество.

Одинокий всегда бессилен. Дли счастья нужны другие люди: мама, друзья, товарищи, учитель — словом, все люди на земле».

Пусть вас не удивляет, что у Тонино появились такие сложные мысли: ведь он невидимка, а вам никогда не приходилось быть невидимкой. Да, невеселые у него были мысли в голове, ничего не скажешь. А черные мысли, как черные птицы. Тонино даже показалось, что черные мысли кружат над ним, словно воронья стая. Но он их не видел: мысли всегда невидимы, хоть и принадлежат людям из плоти и крови.

Глава седьмая, в которой Паола увидела Тонино и рассказала ему о сложных делах

Покуда Тонино предавался этим размышлениям, чей-то голос послышался у него за спиной:

— Разве ты не знаешь, что нельзя сидеть на клумбе? Вот дворник увидит и отругает тебя как следует.

Тонино не сразу обернулся.

«Это мне говорят? — подумал он рассеянно. — Ведь со мной нельзя разговаривать, потому что меня никто не видит».

Но голос продолжал настаивать:

— Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь? На этот раз Тонино обернулся.

Девочка с огромным красным шарфом, повязанным вокруг шеи, смотрела на него так пристально, словно видела его на самом деле.

— Это ты мне говоришь? — спросил не слишком обнадеженный Тонино.

— А кому же еще? — засмеялась девочка, откинув за плечи две черных косы. — Ведь здесь нет никого, кроме тебя. И ты знаешь, что на клумбе сидеть запрещено.

— Дворнику меня не увидеть.

— Ну да! Ведь я тебя вижу. Ты спрятался за дерево, но все-таки тебя видно.

Тонино пожал плечами. Девочка обошла вокруг клумбы и теперь остановилась прямо перед ним.

— Что, не уходишь? Значит, ты на самом деле храбрый. Вот и я здесь сяду. Что нам может сделать дворник? Накричит, и только. А я тогда удеру, вот и все. Тебя как звать?

— Тонино.

— А меня Паола. Вот уже неделя, как я здесь живу, а еще никого не знаю. Я живу на пятом этаже, а ты?

— На втором.

Тонино отвечал нерешительно, словно боясь, что не сможет договорить до конца: ведь с той минуты, как он стал невидимкой, ему впервые представилась возможность перекинуться с кем-нибудь парой слов.

— А ты можешь видеть меня? — спросил он неуверенно.

— Еще бы! — рассмеялась Паола. — Ведь я не слепая! Конечно, я тебя вижу. Я увидела, что ты один и ни с кем не играешь. Разве и ты никого здесь не знаешь? Здесь ребята какие-то неприятные. Проходят мимо и смотрят на меня, как на муравья. Ни разу никто и словечка не сказал. А девочек здесь совсем нет. Какой странный двор: я ведь, знаешь, здесь единственная девочка! Все остальные — мальчишки. Может быть, у вас такое правило?

Но Тонино не отвечал: он думал.

«Если Паола видит меня, значит, я перестал быть невидимкой. Значит, я снова такой, как все. А может, меня видит только она? Почему? Разве может быть так, чтоб меня видела только Паола, а другие не видели? Нужно это проверить!»

Он в два прыжка очутился рядом со своими старыми приятелями, но ребята, повернувшись к нему спиной, продолжали разговаривать друг с другом. Огорченный Тонино вернулся к девочке, которая уселась на краю клумбы.

— Значит, ты мальчик-невидимка? — сказала Паола.

— Увы! — вздохнул Тонино в ответ.

— Отчего ты так говоришь? Ведь это, должно быть, очень интересно. Будь я невидимкой, я бы стала делать все, что взрослые запрещают, и никто не смог бы меня отругать.

— Я больше ничего не хочу делать. Целое утро я был невидимкой, — ответил Тонино. — Я теперь только хочу стать таким, как все. Хочу вернуться домой, но у меня ничего не получается. То есть я вернулся, но никто меня не увидел.

— Если они тебя увидят, то отругают за опоздание; уж найдут, за что тебя отругать, взрослые сто причин выдумают…

— Не может этого быть, да мне это теперь и неважно. Я только поскорей хочу обнять свою маму.

Паола замолчала, но потом новая мысль забралась ей в голову, прямо под косы.

— Если ты невидимка, как же мне удается тебя видеть?

— Сам не знаю. А ты что думаешь?

— Может, потому, что я всегда одна. Никто со мной не водится, никто со мной не играет, у меня нет друзей. Ребята меня вроде и не замечают, значит, я почти невидимка.

Тонино задумался над этим странным объяснением. Все же у Паолы был дом и была мама.

— Кто знает, — продолжала Паола и, задумавшись, сама дергала себя за косы, — кто знает, сколько невидимок живет на свете? Но как же узнать про них, раз они невидимки?

Тонино стало не по себе. От такого разговора может голова разболеться: какая-то девочка с косами вдруг берется рассуждать о таких сложных делах!