Брошенные машины - Нун Джефф - Страница 27

— И что? — спросила Тапело. — Что тут странного?

— Это длилось буквально мгновение. Одно мгновение.

— А, все. Поняла. Твой первый приступ.

Павлин кивнул. Он заметно разволновался, растревоженный воспоминаниями.

— Я не знал, что это было.

Это было в самом начале, когда болезнь проявилась впервые, объяснил он, и никто не знал, что происходит. Еще до того, как создали лекарство. «Просвет». Павлин, конечно, читал в газетах, что началась странная эпидемия, — но это происходило с другими людьми. Не с ним. Не здесь, не сейчас. Он был солдатом, наемным громилой, крутым и неслабым.

— Ты жил вместе с мамой, — сказала Тапело.

— И мне ничто не грозило.

— А ты помнишь свой первый раз, Марлин?

— Что?

— Свой первый приступ. Ты помнишь?

— А, ну… я…

— Самое странное, — сказал Павлин, — когда я увидел на фотке другое лицо, мне оно показалось знакомым. Вот это меня и добило. Как будто я его где-то видел, давным-давно.

— А ты его видел? — спросила Тапело. Павлин посмотрел на нее.

— Мне было страшно. И потом, все случилось так быстро. Прицеп был меньше и чище, чем все остальные. И модель была поновее. Внутри горел мягкий свет. Занавески на окнах были плотно задернуты.

Интересно, подумал Павлин, что Спендер делает в таком месте. Он огляделся. Те двое парней по-прежнему наблюдали за ним. В подобных случаях Павлин обычно не спешил: лучше чуток подождать и выбрать более подходящее время и место. Тем более его очень встревожил тот эпизод с фотографией. Но сейчас, когда Спендер собрался уезжать, у него просто не было выбора. Иначе ему не заплатят. И он рискует потерять работу. Он постучал в дверь. Ему открыли буквально сразу. На пороге стоял Джим Спендер.

Он улыбался. Спендер улыбался.

Сейчас Павлин должен был напустить на себя грозный вид и перейти к делу. Но что-то ему помешало. Мгновенное замешательство. Лишь через пару секунд Павлин сообразил, что человек, открывший ему дверь, и есть намеченная цель.

— Как я понимаю, тебе прислал Билли?

Павлин кивнул. Он уже понял, что момент упущен.

— Ты заходи, а то дождь.

Внутри пахло лекарствами и антисептиками, как в больничной палате. Сиденья на стульях были покрыты защитной целлофановой пленкой — похоже, их как привезли, так и оставили. Картина на стене была зачем-то обернута полотенцем. И еще Павлин заметил, что дверца шкафа занавешена простыней. На полу стоял собранный чемодан. На столе — спортивная сумка. Рядом о сумкой лежала шляпа, очень хорошая шляпа. Сумка была открыта. Павлин разглядел паспорт и что-то похожее на авиабилет. Спендер присел на один из стульев, и целлофан на сиденье скрипнул.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

Павлин покачал головой. Спендер налил себе виски. Павлин поразился его спокойствию. Что-то в нем было странное, в этом Спендере. Бледная кожа, темные, внимательные глаза. Худощавый, но видно, что крепкий. В нем ощущалась энергия, но не бьющая через край, а как будто отложенная про запас. Спокойный, уверенный в себе человек — и все же была в нем какая-то непонятная грусть. И еще он изменил прическу. Подстригся чуть ли не наголо, что придало ему более жесткий, даже ожесточенный вид.

— Значит, вот так. Бандит Билли.

— Ты знаешь, зачем я пришел, — сказал Павлин.

— Ну да. Пришел разбираться. Я что-то сделал не так, человек сильно напрягся и собрался меня наказать. Ты что со мной сделаешь? Будет очень больно?

Павлин никак не мог понять, что на него нашло. Почему он стоит, как дурак. У него же была репутация человека действия, настоящего мастера своего дела.

— Тебя как зовут?

Павлин сказал ему, и Спендер улыбнулся, словно это было какое-то необычное имя.

— Это моя фотография? Дай посмотреть.

Спендер взял фотографию. Посмотрел на нее очень внимательно, как будто в ней был какой-то секрет и он пытался его раскрыть.

— А зачем тут полотенце? — спросил Павлин.

— Где полотенце?

Павлин подошел к закрытой картине и приподнял краешек полотенца. Он думал, что там картина. Но это была не картина. Павлин увидел свое отражение в зеркале. Потом он повернулся к шкафу с занавешенной простыней дверцей. Он уже понял, что там тоже зеркало. Он только не понял, зачем это надо. Павлин с таким раньше не сталкивался: чтобы все отражающие поверхности были закрыты.

— У тебя все в порядке? — спросил он.

— Нет. Не в порядке. Все плохо. Это не я.

— Что?

Спендер швырнул фотографию на стол.

— Это не я.

— Это ты.

— Ты сам посмотри.

Но Павлин не стал смотреть на фотографию. Ему надо было взять себя в руки, собраться. Сделать свою работу и уйти восвояси.

— Это ты, — сказал он и достал из-за пояса пистолет. Прицелился Спендеру в голову.

И тут Павлин замолчал, надолго.

— А что дальше? — спросила Тапело. Павлин молчал.

— Ты убил его? — спросила я.

— Да? — сказала Тапело. — Ты убил его?

Ну конечно, убил. Он его застрелил. Павлин — убийца. Хладнокровный убийца, и пока мы все вместе, нас никто не посмеет тревожить.

Мы с Тапело сидели вдвоем на одной кровати, Павлин — на другой. Напротив. Мы ели сандвичи и методично опустошали мини-бар с крошечными бутылочками. Тапело вскрыла сувенирную банку с конфетами. Я не знаю, почему Павлин выбрал именно этот вечер, чтобы «раскрыться» и рассказать о себе. Может быть, потому, что рядом не было Хендерсон. На самом деле такое случилось вообще в первый раз за все время, пока мы вместе.

— Так ты убил его или нет? — спросила я.

— Да, — сказала Тапело. — Да или нет?

— Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь, — сказал Павлин. — Я убил человека, на войне.

— Только одного?

Павлин, как мог, объяснил. Да, на войне убивают. Но убивают по большей части издалека. А солдаты потом приходят и убирают всю «грязь». Вот и все. Работа действительно грязная, и тут нужны крепкие нервы. Но это именно то, чем они занимались. И вот однажды случилось так, что в одной хижине спрятался человек. И он выбежал им навстречу, и Павлин его застрелил. Вот так вот просто. Это действительно было просто, и сперва Павлин очень по этому поводу переживал, но потом перестал. Все чувства как будто умерли. Ему стало чуточку проще причинять другим боль, вот и все, а потом война кончилась, но Павлин так и остался бесчувственным к чужой боли, и со временем это бесчувствие только окрепло. Потому что он сам так хотел. Но с тех пор он носил пистолет только в качестве устрашения. С того раза, на войне, он никого не убил.

— Кроме себя? — сказала Тапело.

— Кроме себя.

— Так рассказывай.

Джим Спендер сказал, глядя на пистолет:

— Ты убьешь меня? Ты из тех, кто убивает?

— Спендер, не зли меня.

— Ты сам не знаешь, зачем пришел, да?

Павлин не ответил.

— Да, похоже, не знаешь. Обыкновенный тупой громила, который понятия не имеет, зачем он вообще живет.

— Не зли меня, я сказал.

— Прошу прощения, я не хотел тебя обидеть. Я просто пытаюсь сказать, что я знаю, как действует Билли. Ему не нужно, чтобы меня убили. Ему нужно, чтобы меня измудохали до полусмерти. В качестве заслуженного наказания. Тех, кто плохо себя ведет, надо наказывать, так он, кажется, говорит? Да, похоже, я прав. Как ты думаешь, я прав? Потому что он любит судить других, Бандит Билли.

— Бля, достал.

— Ты нарушишь приказ?

— Я сейчас разозлюсь.

— Ну ладно. — Спендер налил себе еще виски. — Я тоже буду с тобой откровенным. Билли не знает. Бандит Билли не знает, в чью пользу счет. Он думает, что контролирует ситуацию. Но он давно уже ничего не контролирует. Понимаешь, о чем я?

— Нет. Объясни.

— Все очень просто. Да, я его крупно подставил. Бандит еще не понимает, как все серьезно. Но очень скоро поймет. И тогда он поймет, что надо было со мной обойтись по-другому. Но будет уже поздно.

— Что ты сделал?

Спендер улыбнулся.

— У меня все готово. Я сделал себе новый паспорт и все бумаги. — Спендер выложил документы на стол. — Я стану кем-то другим. Новый паспорт — новый человек.