Серебряная пуля - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский - Страница 50

– По-сиротски живешь, – констатировал Илья, оглядывая захламленную квартиру. – Почему бы тебе не жениться? Вон Леля, Томкина сестра, разведена, носит третий размер лифчика и о тебе несколько раз спрашивала… Нормальная баба. Да и породнимся. Свояками будем… Неужели плохая перспектива?

– Да не тяни ты! – поморщился Осипов.

– Тогда наливай, – Илья кивнул на банку с пивом, стоящую на столе. – Смотри-ка, и рыбешек припас. Почем брал? Голова! Соображаешь!

Над кружками возвышались шапки пены. Безменов присел за стол, жадно схватил кружку, пригубил…

– Неплохое пивко, – констатировал он, – правда, на мой вкус чуть холодноватое, а теперь попробуем тараньку…

– Ну же!!! – заорал Осипов.

– Что ты торопишься, как голый в баню?! Расскажу, расскажу… – Он сделал еще глоток и расплылся в довольной усмешке. – Понимаешь, разговор твой с этим цирковым цыганом у меня из головы не шел. Даже не пойму почему… Заморочил ты мне голову. Оборотень, оборотень… Странные, конечно, фантазии. Я достаточно трезвый человек, атеист до мозга костей, казалось бы, не должен верить во всю эту чепуху, а поди ж ты. Короче. Когда я явился на работу, то стал как бы между прочим интересоваться, не случались ли у нас какие-либо преступления, связанные с нападениями диких животных. И ты знаешь… – Тут Илья сделал длительную паузу и принялся за пиво.

– Дальше!

– Ты знаешь, не случалось, – преувеличенно равнодушным голосом сообщил Илья.

– Издеваешься?!

– Даже странно. В прессе пишут, в кино показывают… Тигры вырываются из клеток, львы терзают дрессировщицу, а тут – ну ничегошеньки. Конечно, имели место разные мелкие происшествия, но никакой загадки в них не было. Чаще всего обычная халатность. Недосмотр.

Он снова взялся за кружку.

– Ты пей, пей… – Осипов ласково погладил приятеля по голове, – может, тебя водянка хватит.

– Типун тебе на язык! – Илья нарочито поперхнулся. – Так вот, хочу продолжить. Хотя в качестве орудия преступления тигров, львов и даже твоих любимых медведей, судя по всему, не использовали, я наткнулся на довольно любопытный фактик. Опрашивая народ на предмет зверья, я совершенно случайно познакомился с неким пенсионером, назовем его дядя Альберт. Этот самый Альберт (прошу обратить внимание, ударение в его имени падает, как ни странно, на первый слог) в конце сороковых годов, а также все пятидесятые проработал в нашем славном учреждении. Он прямо-таки кладезь всяческих историй, просто ходячий детективный роман. Представь, при нем, причем совершенно случайно, речь зашла о преступлениях, связанных со зверьем, и вот Альберт рассказывает следующую историю. Мол, не то в сорок девятом, не то в пятидесятом году органы были засыпаны анонимками. Некий гражданин, фамилию его Альберт, к сожалению, запамятовал, обвинялся в серии убийств, причем в письмах указывалось, что означенная личность переодевалась для преступления в медведя. Сначала все смеялись, но анонимки следовали одна за другой. И личность, на которую писал аноним, решили проверить. Конечно же, новоявленный «медведь» оказался ни при чем. Ведь в письмах даже не указывалось конкретное преступление. Решили, что пишет душевнобольной. А письма, ты понимаешь, все идут и идут. И, видимо, не только в милицию. Тогда кому-то пришло в голову установить личность анонима. В ту пору это не представляло особого труда, тем более что писем имелись десятки. Установили. Оказался какой-то студент, который клеветал на другого студента в отместку за поражение на любовном фронте. Тот, который «медведь», вроде девушку у него отбил. Такая вот история. Этот любопытный факт изложил мне лично дядя Альберт.

– Но почему именно тот представлял его медведем? Не проще ли было объявить соперника, скажем, космополитом или американским шпионом?

– Не знаю. Мало ли что взбредет на ум оскорбленному любовнику.

– И чем же все кончилось?

– Видимо, анонима вызвали, побеседовали…

– Ерунда какая-то.

– Слушай дальше. Я проявил невероятное упорство, перерыл гору документов, извлеченных из пыли и паутины, и нашел несколько тех анонимок. Кроме того, в той же папке имелся протокол допроса автора анонимок, где он излагал причины их написания. Действительно, идиотская история, у кого-то отбили любовницу, какую-то вахтершу по имени Олимпиада. Словом, глупость. Так вот. Автора анонимок звали Иона Фомич Ванин, в ту пору он был студентом библиотечного института, а его соперника – Сергей Васильевич Пантелеев. Похоже, он тоже был студентом, только какого вуза – не указано. Я стал выяснять дальше. Этот самый Иона Фомич Ванин – довольно редкое имя – и сейчас обитает в столице, работает в издательстве «Север» литературным консультантом.

– А Пантелеев?

– Пантелеевых в Москве очень много, Сергеев Васильевичей насчитывается почти два десятка.

– И какой же ты делаешь из своих изысканий вывод?

– Выводы делать тебе!

– И все же?

– Да не знаю я! Может быть, стоит найти этого самого Иону Ванина, потолковать с ним…

– Потолковать? О чем? Об оборотнях, что ли? Не ты ли сам совсем недавно поднял меня на смех, когда я пересказал тебе историю цыгана. Помнится, изощрялся в остроумии. А теперь «потолковать». Видно, пиво окончательно испортило тебе мозги. И ведь сам же настаивал забыть эту историю… Как же тут забудешь.

– Я тебе ничего не советовал, хочешь крутить дальше, крути. Не хочешь – твое дело. Просто мне самому стало интересно. Почему этот Иона использовал в своей анонимке такой странный образ? Что за всем этим стоит?

– Так если тебе так интересно, может быть, и продолжишь изыскания самостоятельно? – раздраженно сказал Осипов.

– Может быть, и продолжу, – задумчиво ответил Илья, допивая остатки пива.

Глава третья

1

1941 год, июнь. Окрестности Югорска

Убийство директора детского дома и его жены надолго выбило воспитанников, да и учителей из колей. Фактически никто не учился. Все были заняты досужими разговорами, строили предположения, выдумывали самые дикие теории. Несмотря на отличную погоду, большинство детей забивались в спальни и с каким-то жгучим болезненным любопытством продолжали дискутировать по поводу преступления. Дошло до того, что по детскому дому поползли и вовсе зловещие неправдоподобные слухи, будто кто-то, конкретно кто, не называлось, видел ночью призраки директора и его жены. Окровавленные, в разорванном белье, они будто бы ходили возле окон своей квартиры. Многие этому верили.

Лишь один Сережа, как ему представлялось, знал правду и нисколько не сомневался, что директора убил именно он. Как и почему, Сережа не знал, но был твердо уверен в своей причастности. Почти каждую ночь, раз за разом, в его сознании, словно мгновенные вспышки, возникали картины преступления. Разинутый в немом крике рот директорши, совершенно белые безумные глаза директора. И кровь… Фонтаны крови. Почему он их убил? Этот вопрос мучил мальчика с каждым днем сильнее и сильнее, и скоро ему стало казаться, что он сходит с ума. Пойти самому в милицию? А выход ли это? Да и зачем? Не в наказании и искуплении виделся ему выход, а в установлении причины, почему именно он совершил убийство. Почему он? И чем больше Сережа размышлял над причиной преступления, тем явственней осознавал, что все физические и нравственные изменения, происходящие с ним, начались два года назад с посещения острова на болотах, с ночевки, грозы возле таинственного каменного сооружения. Раньше он даже не задумывался об этом событии, теперь же все чаще стал припоминать подробности, выискивать дотоле неведомые связи. Он почти не общался с ребятами, перестал посещать свою повариху и только думал, думал…

Занятия кончились. В это время в прошлые годы детдомовцы собирались в пионерские лагеря, но в этом году они почему-то остались при детдоме. Предоставленные самим себе дети неприкаянно бродили по территории, не находя занятия. Воспитателей непрерывно таскали в милицию, и им было не до выполнения педагогических обязанностей. Тяжелое чувство уныния и подавленности, казалось, стеной окружило и без того не особенно веселое заведение.