Знак Кота - Нортон Андрэ - Страница 11

Тогда оставшиеся снова стали вести себя как обычные крысы — набросились на труп и перегрызлись между собой за возможность урвать кусок свежей мертвечины. Однако затем я увидел что-то действительно странное. Те, которые первыми вонзили зубы в тело убитого сородича, внезапно отпрянули от него, в драке расчищая себе дорогу. Через мгновение они все разбежались прочь, быстро скрывшись среди нагромождения скал.

Остались трупы двух убитых возле пещеры крыс, и третья, с перебитым хребтом, пыталась уползти, отчаянно вереща от боли. А еще бесформенным кулем из шкуры и костей лежала та тварь, что наблюдала за боем сверху.

На мгновение я припал к земле там, где стоял, не смея поверить, что крысы так легко сдались. Я присматривался к каждой тени, уверенный, что по крайней мере несколько тварей затаились поблизости, готовые к прыжку, если я утрачу бдительность.

Но подобные хитрости были им чужды. Хотя они действительно могли смести всех людей и животных с любого острова, задавив их числом, они никогда не проявляли никаких признаков разума — только слепой ярости и голода, вынуждавших их нападать и грабить. Я посмотрел на кота. Его восприятие было куда острее моего. Мне очень хотелось иметь возможность поговорить с ним, узнать, что он думает об этом странном отступлении.

Он все еще ворчал, но его боевой клич стих. Затем он вытянул здоровую лапу, подгреб к себе поближе труп убитой им крысы и начал жадно его есть. В то, что он стал бы это делать в присутствии врага, я не верил. Так что под хруст перемалываемых костей я двинулся по раскаленному камню туда, где лежала крыса, которую я убил ножом.

На первый взгляд ее истерзанный труп ничем не отличался от других крысиных, что я видел на протяжении своей жизни, кроме разве что размеров — она была почти такой же большой, как песчаный кот. Но голова была совсем другой, как я заметил, перевернув концом посоха ее останки так, чтобы расправить их на окровавленном камне.

Череп был высоким, куполообразным. Хотя при падении тело было разбито вдребезги, среди лохмотьев шкуры виднелось что-то блестящее. Прикасаться к этому мне не хотелось, но мне нужно было достать мой нож, который, к моему удовлетворению, был воткнут туда, где шея переходит в плечо.

Блестел не клинок. Я опустился на колени и острием ножа выковырял предмет, который явно не мог быть частью тела ни одной крысы.

Он был весь вымазан в крови. Я выкатил его на камень. То, что я увидел, оказалось овалом обработанного металла, в центре которого был камень или, может быть, кусок другого металла тускло-черного цвета.

Судя по тому, откуда я выковырял его, он был врезан в лобную часть странного черепа. Конечно, тварь не могла сама себя так обременить. Я порылся в поясной сумке и пожертвовал кусочком сушеной водоросли, чтобы очистить эту штуку от крови, обращаясь с ней крайне осторожно.

Было в этой вещи что-то такое, что удерживало меня от прикосновения к ней, хотя теперь она и была очищена от крови и мозга, И мне вовсе не хотелось оставить ее при себе, даже упакованной в поясную сумку. Вместо этого я подцепил ее кончиком ножа и, вернувшись к пещере, положил на камень под лучи солнца, уже клонившегося к горизонту и ставшего поэтому менее опасным.

Кот перестал есть, посмотрел на предмет, который я оставил у него на виду, и снова заворчал.

— У нас тут какая-то загадка, великий, — сказал я. Хоть он и не мог меня понять, мне хотелось высказать свои мысли и, возможно, страхи вслух. — Та тварь, что погибла от моего ножа, носила это в черепе. Но сделано это кем-то другим, и крысе подобное не свойственно.

Я подумал об отцовском знамени вождя, что гордо стояло перед его домом. Да, верно, что мой народ любит подобные знаки отличия. Но так же верно, что на протяжении многих поколений никто не рассказывал историй о крысином вожаке, диктующем свою волю остальной стае. Каждая из крыс враг для остальных и всегда была врагом. То, что они держатся стаями, просто образ их жизни, не подразумевающий никакого сотрудничества между ними.

— Великий, зачем крыса может носить такое? Неужели они изменили свой образ жизни? Если так — то беда всем, кто живет в этой земле. Это…

Я осекся на полуслове. Я смотрел на предмет, вынутый мной из черепа убитой крысы. Центральный камень, черный и полированный, оправа, блестящая, как червонное золото, начали терять свой цвет, словно выгорая на солнце. И под его лучами весь предмет рассыпался, как фигурка из песка, которой на время придали форму, не способную продержаться долго.

Я разбирался в металле и неплохо понимал в камнях. Временами я смотрел, как работает Кура, создавая украшения, которыми гордился весь наш Дом. Но ничто из того, что я узнал от нее — а она всегда была готова рассказать о своей работе серьезному слушателю, — не предполагало, что существует материал, подобный тому, что рассыпался в пыль на моих глазах.

— Великий, — очень медленно проговорил я, и, хотя солнце все еще припекало, меня пробрала дрожь, — это злая вещь…

В этом я был уверен. Но что это за зло, и откуда оно пришло — кто знает? Явись я к императорскому двору с таким рассказом, кто поверит мне, если я не предоставлю никакого вещественного доказательства?

Кот снова заворчал. Он тоже неотрывно смотрел на щепотку праха. Я вскочил на ноги, схватил посох и отшвырнул остатки этой темной вещи от нас подальше. Затем, чтобы не предаваться бесцельным размышлениям, я начал разделывать крыс, не тронутых их сородичами. Я не люблю крысиное мясо, но есть что-то надо, и, когда я двинусь в путь, вяленое мясо мне пригодится.

В эту ночь я забрался на вершину скалы, под которой было устроено мое убежище, и попытался определить по звездам свое местоположение.

Я не мог ничего узнать, но постарался взять себя в руки, положил посох на колени, пытаясь отвлечься от всех тревог дня и открыть себя духу здешних мест, следуя обычаю моего народа. И на меня снизошло спокойствие, хотя часть меня так и осталась на страже.

Мы отогнали крыс, которые напали на нас днем — но, делая это, они шли против своей природы. Вероятно, они сделают еще одну попытку, на этот раз — как обычно для них, под покровом тьмы.

Хотя у меня и были все основания так предполагать, ночью на нас никто не напал. Я спустился со скалы и выложил на просушку шкуры убитых крыс. У меня не было ни времени, ни материалов для их выделки, но все же я отскреб их, как мог, и растянул на камнях, где солнце днем просушит их. Они пригодятся мне, чтобы латать ботинки.

Никакая обувь долго не проживет, если ходишь пешком по нашим землям. Поэтому все путники берут с собой несколько пар башмаков и крепкую кожу для их починки. Я по возможности залатал свои при помощи того, что у меня было, и каждый раз, поднимая голову, я видел блеск кошачьих глаз, внимательно следящих за мной.

Поэтому во время работы я разговаривал, хотя и без ответа. Но я облекал в слова свои мысли, обращаясь к коту как к очень старому и мудрому представителю собственного народа.

— В доме моего отца, великий, я последний из всей родни. Может, в час моего рождения на меня легло какое-то проклятие, и теперь моему отцу неприятно мое общество, а мой брат…

Гнев, который я похоронил глубоко внутри себя, начал было подниматься, но я не дал ему воли.

— Мой брат враг мне, хотя почему — я не знаю. Разве что потому, что я не хочу быть убийцей…

Неуместность сказанного задела меня, как если бы я скребнул ножом кожу. Кто я такой, чтобы говорить так с тем, кто сражался рядом со мной и убил ту самую тварь, чью шкуру я присвоил себе?

Я сел на корточки. Блеск песка, сверкание кошачьего медальона, висевшего на моей груди поверх одежды, разгоняли сумрак, хотя с множеством теней ничего нельзя было поделать, поскольку светильника у меня не было.

— Великий, как человеку узнать, кто он таков на самом деле? Я говорю, что не хочу отнимать жизнь, я могу положить зверю руку на голову и успокоить его. Но с тех пор, как я пришел сюда, я все убиваю и убиваю. Хотя ни один человек не может выстоять против крыс с пустыми руками, и, в конце концов, когда твоей собственной жизни угрожают, возьмешься за любое оружие…