Те, кто внизу - Асуэла Мариано - Страница 16

– Вот это по-нашему, – одобрил Анастасио Монтаньес. – Это хорошо. Если кушанье мне по душе, я ем в охотку, покуда обратно не полезет.

Пирующие громко чавкали и причмокивали, вино лилось рекой.

Наконец Луис Сервантес взял бокал с шампанским и поднялся.

– Господин генерал…

– К черту! – перебила Оторва. – Сейчас пойдут речи, а меня с них воротит. Подамся я лучше во двор, все равно жратва кончилась.

Луис Сервантес преподнес генералу эмблему из черного сукна с желтым латунным орленком и произнес тост. Тоста никто не понял, но все дружно захлопали.

Деметрио с пылающими щеками и горящим взглядом взял в руки свой новый знак отличия и, сверкнув зубами, простодушно осведомился:

– А что мне с этой птахой делать?

– Кум, – неуверенным голосом отозвался Анастасио Монтаньес. уже вставший из-за стола. – Что я могу вам сказать?…

Прошло несколько минут, а проклятые слова все никак не шли Анастасио на язык. Лицо его раскраснелось, на грязном с болячками лбу заблестели бисеринки пота. Наконец он собрался с духом и закончил свой тост:

– Нечего мне вам сказать. Разве что одно: я довожусь вам кумом, и вы это знаете.

А так как перед этим все рукоплескали Луису Сервантесу, то Анастасио Монтаньес, закончив речь, сам подал пример остальным и с невозмутимо серьезным видом захлопал в ладоши.

Все шло отлично, и даже замешательство Монтаньеса лишь подхлестнуло собутыльников. Подражая ему, Сало и Перепел тоже произнесли тосты.

Настал черед Паленого, но тут в дверях с ликующим воплем появилась Оторва. Щелкая языком, она пыталась втащить в столовую великолепную вороную кобылу.

– Мой трофей! Мой! – приговаривала она, поглаживая прекрасное животное по гордо изогнутой шее.

Кобыла упиралась и не шла через порог, но ее дернули за недоуздок, огрели хлыстом по крупу, и она с грохотом влетела в комнату.

Одуревшие от вина солдаты с плохо скрытой завистью смотрели на богатую добычу.

– Просто не понимаю, как эта чертова Оторва ухитряется прибирать к рукам самые лучшие трофеи! – взорвался белобрысый Маргарит – Как пристала к нам в Тьерра Бланка, так ни разу маху не дала.

– Эй, Панкрасио, притащи-ка моей кобылке охапку клевера, – приказала Оторва.

И сунула недоуздок одному из солдат.

Бокалы и стаканы снова наполнились. У иных гуляк уже начали клониться головы и слипаться глаза, но большинство еще продолжало свой веселый галдеж.

Среди них сидела и невеста Луиса Сервантеса, которая украдкой выливала вино в платок и тревожно озиралась по сторонам.

– Ребята, – вскочив на ноги и перекрывая пьяный гул своим пронзительным гортанным голосом, завопил белобрысый Маргарите – Жизнь мне наскучила, и я хочу покончить с собой. Оторва мне надоела, а этот ангелок небесный на меня даже глядеть не желает.

Луис Сервантес понял, что последние слова относились к его невесте, и к своему великому удивлению догадался, что нога, касавшаяся икр его избранницы, принадлежала вовсе не Деметрио, как ему казалось, а белобрысому Маргарите.

В груди Луиса закипело негодование.

– Глядите, ребята, – продолжал белобрысый, поднимая револьвер, – сейчас я всажу себе пулю в лоб.

И он прицелился в большое зеркало, висевшее в глубине столовой, в котором он был виден во весь рост.

– Замри, Оторва!

Зеркало раскололось на длинные остроконечные куски. Пуля просвистела над ухом Оторвы, чуть не коснувшись ее волос, но женщина даже бровью не повела.

IV

Под вечер Луис Сервантес проснулся, протер глаза и сел. Он лежал на голом полу среди цветочных горшков. Рядом с ним, громко храпя, спали крепким сном Анастасио Монтаньес, Панкрасио и Перепел.

Он почувствовал, что нос и губы у него распухли, в горле пересохло; затем увидел кровь на руках и рубашке и разом вспомнил все, что произошло. Он вскочил, бросился в комнату, смежную с гардеробной, несколько раз толкнул дверь, но она не открывалась. С минуту Сервантес стоял в нерешительности.

Да, все это было. Он уверен, что ему не приснилось. Он встал из-за стола со своей невестой, отвел ее в эту комнату. Но не успел запереть дверь, как вслед за ним, шатаясь, вошел пьяный Деметрио. Оторва нагнала генерала, и между ними началась перебранка. Деметрио, па толстых губах которого белела застывшая пена, горящими, словно угли, глазами жадно искал невесту Луиса. Оторва изо всех сил выталкивала его за порог.

– Ты что? Чего тебе? – вопил взбешенный Деметрио. Оторва дала ему подножку, толкнула, и он, вылетев в коридор, во весь рост растянулся на полу.

Поднялся он вне себя от ярости.

– На помощь! На помощь! Он убьет меня!…

Оторва, стиснув запястье Деметрио, отводила в сторону дуло пистолета.

Пуля впилась в кирпичную стену. Оторва завопила еще истошней. Анастасио Монтаньес зашел Деметрио за спину и обезоружил его. Генерал, словно бык на арене, лишь ворочал выпученными глазами. Луис Сервантес, Анастасио, Сало и другие солдаты окружили его.

– Мерзавцы! Подумаешь, пистолет отняли! Будто без оружия с вами не справлюсь!

Масиас развернулся и вмиг уложил на каменный пол первого подвернувшегося под руку.

Что было потом? Вот этого Луис Сервантес уже не помнил. Видимо, как следует исколошматив друг друга, они там же и заснули. А его невеста, напуганная такой дикостью, предусмотрительно заперлась.

«Пройду-ка я в гостиную, – может, там есть дверь в ее комнату», – решил Луис.

От шума его шагов проснулась Оторва. Она спала рядом с Деметрио на ковре у заваленного клевером и кукурузой дивана, где накануне соизволила отужинать вороная кобыла.

– Вам чего? – осведомилась девица. – А, понимаю… Ишь. охальник! Так вот, я заперла вашу невесту, потому что не могла больше удерживать этого треклятого Деметрио. Возьмите ключ, он на столе.

Луис Сервантес тщетно искал ключ, – его нигде не было.

– Эй, барчук, вы бы похвастались, как у вас делишки с девчонкой.

Сервантес, явно встревоженный, продолжал разыскивать ключ.

– Да вы не волнуйтесь понапрасну, приятель, сейчас я его верну. Только сперва расскажите чуток, – страсть люблю слушать про такие штучки. Эта барышня как раз вам под пару, но то что мы, заезженные.

– Мне нечего рассказывать. Она моя невеста, и все.

– Ха-ха-ха! Его невеста, и все! А может, и не только ваша? Бросьте, барчук, меня не проведешь. Ее, бедняжку, вытащили из дому Сало и Паленый, это уж точно. А вы, должно быть, дали им за нее отступного – блестящие запонки или чудотворный образок с ликом святого. Разве не так, барчук? Полно отпираться – что было, то было. Нелегко, наверно, с такими сладить, а?

Оторва встала, собираясь дать Сервантесу ключ, но не нашла его и очень удивилась.

Она постояла в раздумье, потом вдруг со всех ног кинулась к комнате, смежной с гардеробной, приникла глазом к замочной скважине и не отрывалась до тех пор, пока не пригляделась к темноте, царившей за дверью. Не поворачиваясь, она шепотом бросила:

– Ах, белобрысик! Ну и сукин сын! Да вы только взгляните, барчук!

И, громко расхохотавшись, отошла от двери.

– Я же вам говорила, что в жизни не встречала такого завлекательного мужчины!

На следующее утро Оторва улучила минуту, когда Маргарито вышел из комнаты, чтобы задать корма своему коню.

– Бедняжка! Живо уходи и беги домой! Эти паршивцы до смерти тебя замучат… А ну, живо!

Она закутала синеглазую девочку с лицом мадонны, стоявшую в одной сорочке и чулках, во вшивое шерстяное одеяло, взяла ее за руку и вывела на улицу.

– Вот и слава богу! – воскликнула Оторва. – Теперь все в порядке. До чего же я люблю этого белобрысика!

V

Люди Деметрио идут по горам, веселые, как жеребята, которые ржут и резвятся, заслышав первый майский гром.

– В Мойяуа, ребята!

– На родину Деметрио Масиаса!

– На родину касика дона Монико!

Ночной мрак рассеивается, и посреди яркой полосы, заалевшей в прозрачном небе, всплывает солнце.