Говорящий ключ - Кирюшкин Виктор Владимирович - Страница 19

Утром экспедиция, преодолев крутой подъем, вышла на голую, без растительности, верхушку сопки. Перед разведчиками развернулся неповторимый вид хребта Джугджур. Вершины гор виднелись подернутые легкой дымкой тумана. На некоторых из них блестел снег, хотя был уже конец июня и поспела первая таежная ягода — жимолость. Тропа, извиваясь, уходила вниз, в широкую долину, окруженную сопками, покрытыми лесной чащобой. Там, словно на дне глубокой тарелки, виднелось село, над игрушечными домиками вился дымок, голубая полоса реки, делая петлю, огибала село и терялась в дальнем конце долины.

— Смотрите, олени! — крикнула Нина.

По склону двигалось стадо северных оленей. Они толпились, медленно спускаясь вниз. Позванивали колокольчики, подвешенные на шеи животных, вокруг с лаем носились быстрые остроухие собаки, удерживая стадо в куче. За стадом шли пастухи.

— Колхозное стадо перегоняют. Качанда! — сказал Большаков, показав вниз, и тронул своего коня.

Вскоре караван под многоголосый лай собак вступил на широкую улицу таежного села. Большаков был прав. Качанда совершенно не походила на знакомое Воробьеву по литературе эвенкийское стойбище с его дымными юртами и землянками. Это было обычное село, не хуже многих, виденных геологом на западе в густо населенных районах Дальнего Востока. Широкая, поросшая травой улица тянулась вдоль реки. Деревянные, крепко срубленные дома весело смотрели друг на друга стеклами окон. Некоторые из домов были украшены резьбой, своеобразный орнамент которой радовал взор. Геолог заметил, что большинство зданий крыто железом и построено недавно.

Вдоль улицы с обеих сторон стояли новые желтоватые столбы, а по ним тянулись провода из конца в конец и к каждому дому. Жители этого дальнего селения строились просторно. Здесь за легкими изгородями буйно зеленели огороды. Улица пестрела празднично одетыми людьми, многие из них были в национальных эвенкийских нарядах. Большаков, ехавший впереди каравана, снял шапку и раскланялся на обе стороны. Некоторые жители были ему знакомы. Кроме того, в тайге, где населения мало, принято здороваться с каждым.

Пройдя вдоль улицы, караван повернул в переулок, полого спускающийся к реке. Здесь все дома были новые. Около одного из них, где на широком крыльце стояла группа эвенков, разглядывающих караван, Большаков остановился и слез с коня. Стайка ребятишек, черноглазых и черноволосых, окружила оленей, громко разговаривая на своем языке.

— Здорово, однако, — произнес Большаков.

— Здравствуйте, — хором ответили ребята, заглушив голоса взрослых.

— Хабаров здесь?

— Я Хабаров, — сказал спускавшийся с крыльца высокий эвенк в офицерском костюме без погон. На его груди — два ряда орденов и медалей, повыше которых блестела золотая звездочка Героя Советского Союза. На смуглом, энергичном лице Хабарова виднелись следы сильных ожогов. Окинув взором Большакова, он воскликнул, протягивая руку:

— Кирилл Мефодиевич! Не узнал, богатым будешь! Давно у нас не был, давно! Куда путь держите?

Хабаров говорил по-русски совершенно чисто, без малейшего акцента. Большаков представил председателю колхоза Воробьева, который, сказав о цели экспедиции, попросил приюта на одну ночь.

— Располагайтесь здесь, — Хабаров широким жестом показал на смежное с правлением здание, видимо только что достроенное. — Это наши новые детские ясли... пока в них ничего нет. Имущество сложите тут, а ночевать по квартирам устроим. Рады вашему приезду. У нас праздник сегодня, будете нашими гостями.

Когда олени были развьючены, Саня и Виктор взяли свои вещевые мешки.

— Прощайте, товарищ начальник, — Саня протянул руку Воробьеву. — Мы до своих пойдем.

— Вернешься домой, передай привет отцу и матери, — наказал геолог.

Нина грустно простилась с Виктором, к которому успела привязаться, а Юферов посоветовал Сане обязательно учиться на геолога-разведчика.

Разведчики, сменив дорожную одежду на лучшую, которая у них имелась в запасе, разбрелись по селу. Николай Владимирович, Юферов, Вавилов пошли осматривать хозяйство колхоза. Большаков, зарядив свою трубку изрядной порцией табаку, сел на бревна у правления со старыми знакомыми и повел неторопливую беседу. Марченко, надев широкие шаровары и небрежно набросив пиджак, отправился сдавать шкуру волка. Нина и Муравьев немного замешкались, вышли из дома последними. Поверив Марченко, что в селе будет медвежий праздник, они решили взглянуть на медведя, пока его не убили, но не знали, куда идти. Из затруднения их вывела полнолицая девушка с черными длинными косами. Она была в сером костюме, на лацкане которого Нина увидела комсомольский значок и медаль «За трудовую доблесть».

— Вижу, наши гости не знают, куда пойти, — как-то особенно приветливо улыбаясь, сказала она, подойдя к Нине. — Вас я уже знаю, вы радистка экспедиции. Мне ваш начальник рассказал о вас. Я тоже радистка, работаю здесь на метеорологической станции. Зовут меня Ингой.

Через полчаса все трое уже чувствовали себя настоящими друзьями. Инга повела их в переулок, соседний с тем, где находилось правление колхоза. Здесь в закутке между двумя домами, кончающемся глухим забором, позванивая цепью, ходил бурый раскормленный медведь. Его шерсть лоснилась. Маленькие глаза плутовато поглядывали на людей, от которых его отгораживала лишь деревянная перекладина, прибитая к стенам домов. В углу, стояла грубо сколоченная будка.

— Миша, Миша! — позвала Инга, протягивая руку.

Медведь тотчас приподнялся на корточки, свесил голову набок, умильно поглядывая в ожидании подачки.

— Нет ничего, мишенька, завтра принесу, дорогой, — Инга показала пустые руки. — Вот ведь зверь, а все понимает. Его в позапрошлом году охотники из тайги принесли. Маленький был, карапузик... А сейчас целый медведище. Скоро его отправят в зоологический сад. В Москву поедет миша.

— В Москву... А медвежий праздник? — спросил Муравьев. — Я слышал, что медведя убивать будут.

— Медвежий праздник! — Инга рассмеялась. — Я его в детстве видела, а теперь, думаю, больше не увижу.

Инга, прислонясь к перекладине и запустив руку в густую шерсть медведя, рассказала друзьям, что за праздник сегодня в селе. Медведь, довольный лаской девушки, терся головой о ее ногу и глухо урчал.

— Разве можно такого красавца убить? Он у нас совсем ручной. Кроме собак, никого не обижает. Собак, правда, недолюбливает: надоедают они ему. Бороться любит, просто удивительно. Если его поборют, то немного сердится, надо его тогда чем-нибудь угощать — пряником, конфетой. Он поборет — рад, даже глаза блестят. Побежденного не отпустит, пока тот не угостит его чем-нибудь.

— Хитрый мишка, — рассмеялась Нина. — Сам победил — приз давай, премию. Его победили — тоже премию. Без ошибки действует. Может быть, поборешься с ним, Афанасий?

— С таким лешим?.. Что я — с ума сошел? Вот Дашута и разговаривать бы с ним не стал. Сразу положил бы на обе лопатки. Тот сильней любого медведя.

Инга рассказала несколько забавных историй о мишке. Как-то раз зверь оборвал цепь, забрался на дерево и запутался там в обрывке цепи. Чуть не задушился. Много трудов стоило освободить перепуганного, ревущего зверя. Сойдя с дерева, он сразу же убежал в свой закуток.

— Плохо одно, — говорила девушка, — научили нашего мишку водку пить. Зимой охотники, как придут из тайги после удачной охоты, сами выпьют и его угостят. Да и каждый праздник не забывают мишу, угостят обязательно. Пойдемте в клуб, скоро начнется вечер.

В конце переулка показался раскачивающийся из стороны в сторону человек. В карманах его пиджака торчали бутылки. Нина узнала в нем Марченко, получившего-таки премию за волка, и подтолкнула Афанасия. Тот, сообразив в чем дело, подхватил Ингу под руку, увлек ее за собой. Нина облегченно вздохнула. При выходе на улицу она оглянулась. Марченко не было, он куда-то исчез. Афанасий, несколько раз порывавшийся что-то спросить у Инги, осмелел.

— У вас в селе шаман есть?

— Шаман, конечно, есть — глаза девушки заискрились лукавством. — В прошлом году его купили для улучшения породы скота. Еле довели за триста километров, по бездорожью.