Али-Баба и Куриная фея - Краузе Ханс - Страница 50

Али-баба отправился в деревню. Остановившись у витрины кооператива, он внимательно осмотрел выставленные там товары: трико, чулки, дамские рубашки. «Нет, такие вещи я не могу подарить Ренате, — подумал Али-баба: — ребята меня задразнят. Духи и одеколон ей тоже не нужны. Рената такая чистенькая, и от неё всегда так хорошо пахнет душистым мылом!» А вот почтовая бумага: жёлтая, голубая, лиловая.

«Специально для рождественских подарков! Совсем не дорого!..»

И всё же Али-бабу мучили сомнения. Ведь они живут с Ренатой под одной крышей, — значит, он никогда не будет получать от неё письма. Так зачем ей, в таком случае, бумага? Кроме того, вдруг Ренате понравится какой-нибудь другой парень, который будет жить где-нибудь далеко? Тогда Рената станет писать ему письма на листках, подаренныхАли-бабой. Нет, к чёрту бумагу!

Лучше он подарит ей браслет.

Али-баба вошёл в магазин. Ему показали разные браслеты. Один так даже очень красивый. Али-баба уже ясно представил себе этот браслет на тонкой руке Ренаты.

— Настоящее серебро, — сказал продавец. — И только двенадцать с половиной марок.

Али-баба сразу забыл о тонкой руке в браслете.

— Э-э-э… не знаю… подойдёт ли браслет, — забормотал он. — Кажется, он слишком велик!..

До рождественских праздников оставались считанные дни, а Али-баба всё ещё не выбрал подарка для Ренаты. Он снова побежал в деревню. Кто знает, может быть, в кооператив привезли новые товары и новые дешёвые браслеты…

Его путь лежал мимо булочной Отто Нахтигаля, Дорфштрассе, 12. Отто Нахтигаль не нуждался в рекламе. Он был единственным пекарем в деревне, и все катербуржцы были, вынуждены покупать хлеб только у него. Тем не менее Нахтигали тоже украсили к празднику свою небольшую витрину. За стеклом в обрамлении ёлочных гирлянд висели пряничные сердца, на которых глазурью были выведены глубокомысленные изречения, как например: «Поздравляем с рождеством», «Послушному ребёнку», «Завтра придёт дед Мороз» или «Люблю тебя от всего сердца».

Али-баба остановился как вкопанный.

«Люблю тебя от всего сердца!»

Он тут же подумал о Ренате. Лучшего подарка ему не найти. «Люблю тебя от всего сердца!» Яснее не скажешь. Только бы она догадалась.

Али-баба рванул дверь булочной. С бьющимся сердцем он подошёл к прилавку. Из каморки вразвалочку вышла толстуха фрау Нахтигаль. Глядя на её передник, который давно уже потерял свой первоначальный белый цвет, можно было подумать, что Нахтигаль выпекает только чёрный хлеб.

— Дайте мне, пожалуйста, пряничное сердце, — решительно потребовал Али-баба.

— Пожалуйста! С какой надписью?

— Вон с той, — сказал Али-баба, поспешно показав на выставленное посерёдке сердце. В присутствии толстой хозяйки он стыдился произнести вслух эти пять слов: «Люблю тебя от всего сердца».

Фрау Нахтигаль взяла пряник и протянула его Али-бабе так спокойно, словно речь шла об обыкновенной пятипфенниговой булочке:

— Пожалуйста!

— А нельзя ли завернуть?

— Ах так, ты хочешь его подарить! — сказала фрау Нахтигаль улыбаясь.

Пошарив под прилавком, она вынула лист зелёной глянцевой бумаги и проворно завернула в него сердце.

Слегка покраснев, Али-баба робко следил за её движениями. «Только бы она не повредила надпись!» — думал он.

«Люблю тебя от всего сердца» было упаковано. Подмигнув Али-бабе, фрау Нахтигаль передала ему пакетик.

— Своё сердце ты, кажется, тоже уже подарил? — спросила она.

Али-баба промолчал и поспешно расплатился. Монетка в один пфенниг выскочила у него из кармана и упала на пол. Но юноша не стал терять время, чтобы поднять её.

— До свидания! — крикнул он и со всех ног бросился из лавки.

Фрау Нахтигаль опустилась на колени перед прилавком: она ползала по полу до тех пор, пока не нашла обронённую монетку.

— Вот видишь, Отто, какие времена настали, — пожаловалась она своему мужу после ухода Али-бабы. — Наша молодёжь теперь не знает цены деньгам.

Хильдегард Мукке потратила на свои покупки гораздо больше времени, чем Али-баба. Она-то знала, что ей нужно. Лист бумаги с названиями вещей, которые народное имение решило подарить ребятам, не имеющим родителей, был весьма внушительных размеров. На нём значились чулки, нижнее бельё, тенниски, ботинки, свитера и спортивные костюмы.

«Как хорошо, что я съездила в город! — думала Хильдегард Мукке, сидя в борденслебенском кооперативе и проверяя по своему списку, который она носила с собой, что ей ещё осталось купить. Большинство вещей было уже найдено. Для Хорста Эппке она купила подходящие ботинки. Теперь ему нужно было достать костюм.

— Готовое платье у нас этажом выше, — сказала ей рыжая веснушчатая продавщица.

Хильдегард Мукке поднялась на второй этаж. В комнате отдыха, обставленной, пожалуй, чересчур скромно, у стойки, где продавались горячие сосиски, толпился народ. Мукке стала прокладывать себе дорогу к буфету. Горячие сосиски были её слабостью, она не могла пройти мимо них равнодушно. Частенько она съедала по две порции сразу. Так было и сегодня — ведь она здорово проголодалась.

Подкрепившись, она отправилась в отделение готового платья:

— Мне нужен костюм для подростка.

Пожилой продавец притащил деревянные плечики, на которых висело изделие из тёмной материи, отдалённо напоминавшее костюм.

— Очень дёшево, — заметил продавец скрипучим голосом.

Хильдегард Мукке пощупала материю. Она испытывала искушение сделать продавцу какое-нибудь язвительное замечание, однако сдержалась и вежливо, но твёрдо произнесла:

— Мне нужен костюм для молодого человека. Что-нибудь спортивное. А это, — Мукке ткнула пальцем в неуклюжий, безвкусный, кое-как сшитый пиджак, — рассчитано скореена старца лет этак под восемьдесят!..

— На эти костюмы у нас большой спрос, — соврал продавец, снова вешая отвергнутый Мукке пиджак в шкаф для «уценённых товаров», оставшихся ещё с первых послевоенных лет. За продажу каждого из них администрация кооператива назначила премию.

«Да, эту дрянь она не возьмёт», — думал продавец, размеренным шагом направляясь к другим шкафам с костюмами.

— Вот! Это уж наверняка понравится вашему сыну, — сказал он, показывая Мукке два спортивных костюма — серый и светло-коричневый.

«…Это наверняка понравится вашему сыну»… Хильдегард Мукке невольно вспомнила о том человеке, чьё имя она носила. Шесть лет они счастливо прожили вместе. Только детей у них не было. Наконец, когда и это их желание было близко к осуществлению, Хильдегард Мукке постигла та же участь, что и многих тысяч женщин. Её Эрих попал на фронт. Через несколько недель она перестала получать от него письма. Хильдегард ждала и надеялась, пока не получила короткое извещение, которое сразу уничтожило все еёнадежды. «Ваш муж пал за народ и за фюрера». На четвёртом месяце беременности Хильдегард Мукке надела траур. Три месяца спустя у неё родился мёртвый ребёнок…

Продавец показал ей третий костюм:

— Вот в полоску, также очень мило…

Мукке пробудилась от своих воспоминаний. Придирчиво, со знанием дела она начала рассматривать все три костюма.

Да, и всё же жизнь её не остановилась. После войны она работала, училась, завоёвывала для себя новый мир. Мир, в котором ей приходилось заботиться о многих людях и о многих детях…

После долгих размышлений Мукке выбрала наконец светло-коричневый костюм. Пусть Хорст Эппке получит что-нибудь действительно хорошее.

— Семьдесят шесть марок двадцать один пфенниг, — сказал продавец.

Горели свечи, кофе был очень вкусным — таким, каким и полагается быть настоящему кофе, — а пироги на блюдах не убывали, сколько их ни ели!

Заноза взял со стола ёлочную ветку — все столы были украшены свежей хвоей — и подержал её над горящей свечкой.

— Перестань, — сказала Лора, — пахнет палёным!

— Глупости! Пахнет очень приятно. На рождество всегда должно пахнуть хвоей.

Лора зажала нос: