Али-Баба и Куриная фея - Краузе Ханс - Страница 40

Он повернулся, чтобы уйти, но Заноза не отставал от него.

— Герр Кабулке, может быть, вы и правы, но всё же посмотрите чертёж ещё раз. Пусть эта идея исходит не от профессора, а от зубрилы-ученика, вы всё равно посмотрите…

Он протянул свой чертёж Кабулке, так что тому ничего не оставалось, как только взять его в руки.

— А почему ты даёшь — его мне? — проворчал Кабулке. — Иди лучше к своему учителю.

Заноза улыбнулся:

— Герр Кабулке, наш учитель не имеет дела с коровами, а вы — вы человек практики, господин Кабулке.

Как это он здорово сказал! Очень здорово! Кабулке чрезвычайно понравилось выражение «человек практики». Польщённый, он что-то пробормотал и, трижды сложив чертёж, сунул его в задний карман брюк. После этого старший скотник ушёл с фермы и помчался домой с такой быстротой, словно за плечами у него выросли крылья. Низенькая кухня,в которой фрау Кабулке жарила селёдки, была вся наполнена чадом. Эмиль Кабулке в восторге остановился на пороге. Размахивая своими огромными ручищами, он гнал прямо на себя этот восхитительный аромат.

— Ого, да здесь пахнет, как в раю! — одобрительно заявил он и, не переодеваясь, уселся у кухонного стола. — Ну, мать, а теперь подавай мне селёдки, — сказал Кабулке,алчно поглядывая на плиту.

Рената шьёт. Прореха на рукаве становится всё меньше и меньше. Ещё несколько стежков — и от неё не останется и следа. Рената довольна своей работой. Так! Теперь Али-баба опять может носить свой парадный сюртук. Она обрезает нитку и складывает куртку. Из бокового кармана куртки выскальзывает брошка!

В первый момент Рената просто остолбенела.

«Он украл брошку!» — думает она. Но нет! Рената гонит от себя это подозрение. Не надо сразу же предполагать самое худшее! Али-баба не может быть вором. Зачем ему было красть брошку? Ведь она даже не золотая. Если бы она была золотой, на ней стояла бы проба. Но пробы нигде не видно. Цена ей всего несколько марок, не больше… «Нет, нет, нет! Али-баба, наверно, взял брошку только для того, чтобы подшутить над Бриттой, — думает Рената. — Как это глупо с его стороны!» Если бы она не знала его так хорошо — Рената вновь вспоминает, как он помог тогда больной корове, — то могла бы подумать, что Али-баба и в самом деле вор…

Рената вертит брошку в руках. У этого Али-бабы действительно ничего нельзя понять. Если бы он только не делал глупостей! Надо его предостеречь…

Вырвав листок из блокнота, Рената пишет на нём аккуратными печатными буквами: «Не воруй!» Она прикалывает записку к брошке, а брошку кладёт снова в карман куртки.

— Обожди, дружок! Интересно, какую ты скорчишь мину, когда увидишь мою записку, — говорит она и поспешно идёт в столовую.

Не подавая виду, что ей что-нибудь известно, она отдаёт Али-бабе куртку.

— Спасибо! — У него не хватает мужества взглянуть Ренате в глаза.

Его пальцы с лихорадочной быстротой ощупывают боковой карман. Слава богу! Огромная тяжесть сваливается у него с души: брошка на месте, Рената ничего не заметила.

Али-баба с облегчением вздыхает.

— Оказывается, ты здорово шьёшь, — говорит он. — Дырки как не бывало…

Его прерывает Лора:

— Довольно болтать! Лучше подари Ренате коробочку конфет, тогда нам всем что-нибудь перепадёт.

…Принесли ужин: оладьи с компотом.

— Моё любимое кушанье. И, как нарочно, сегодня! — жалуется Стрекоза. Через двадцать минут ей надо быть на репетиции кружка народных танцев в Доме культуры. — Если я съем больше трёх оладий, то просто задохнусь!

— Ребята, одну минутку! — Инга Стефани просит внимания. — Бриттина, брошка всё ещё не нашлась. Я обращаюсь к каждому из вас в отдельности. Не доводите дело до того,чтобы мне пришлось обыскивать ваши вещи!

Али-баба, который уже успел наложить себе на тарелку шесть оладий, опускает вилку. Он неподвижно смотрит перед собой.

— Эй, у тебя такой вид, будто ты только что проглотил эту брошку! — насмехается над ним Макки.

Пиршество в доме Кабулке закончилось.

Обессиленный Эмиль Кабулке опустился на диван, широко расставив ноги. Ему трудно дышать, хотя он расстегнул на себе все пуговицы.

Жена Кабулке убрала со стола гору костей и налила в миску горячей воды, чтобы вымыть жирную посуду.

Кабулке посмотрел на неё с изумлением:

— Гляди-ка, ты ещё в состоянии двигаться? А я не могу сделать ни шагу…

Фрау Кабулке загремела тарелками.

— Ложись спать, — сказала она.

Громко пыхтя, словно какое-то допотопное животное, Кабулке откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Когда через три четверти часа он проснулся, свинцовая тяжестьв его желудке уменьшилась. Кабулке причмокнул губами. Во рту у него пересохло. Пить хотелось просто невыносимо. Он поднялся и сел.

— Эй, мать, селёдки хотят поплавать. Нет ли у тебя чего-нибудь выпить?

Несколькими жадными глотками он осушил бутылку пива, которую его жена с мудрой предусмотрительностью купила заранее и охладила.

— Вот это здорово! — произнёс Кабулке, забыв оставить своей жене хотя бы глоточек.

Выпив пиво, старший скотник наконец-то лёг в постель.

Однако Кабулке чувствовал себя не в своей тарелке. Он вертелся с боку на бок и всё никак не мог уснуть. Вдруг старшего скотника словно осенило. После жирных селёдок и холодного пива надо посидеть немножко и выкурить трубку.

Кабулке привстаёт на постели.

Фрау Кабулке зажигает свет.

— Что с тобой, Эмиль? Почему ты всё время вертишься? Хочешь, я сварю тебе мятного чаю? — говорит она, спуская ноги с кровати.

— Мятный чай, — ворчит Кабулке. — На кой он мне нужен? — И без долгих слов старший скотник начинает натягивать на себя брюки.

Через минуту он уже удобно сидит в кухонном кресле у плиты, набивая себе трубку табаком. Фрау Кабулке опять заснула. Из спальни раздаётся лёгкий храп. Чёрт возьми, икуда только запропастились спички? Кабулке шарит на полке, с полки валится кастрюля. Слышен сонный голос фрау Кабулке.

Кабулке лень искать спички. В длинные разговоры с женой ему тоже не хочется пускаться. Старший скотник становится на колени перед плитой и находит в тёплой золе маленький уголёк. От уголька, конечно, можно зажечь трубку, но это неудобно, и у табака будет уже не тот вкус. Кабулке снова начинает шарить вокруг в поисках какого-нибудь клочка бумаги. Однако бумаги на кухне нет. Тогда Кабулке быстро суёт руку в карман брюк. Ни в правом, ни в левом бумаги не оказалось, зато в заднем кармане что-то зашуршало. Вот и прекрасно! Кабулке поспешно отрывает от бумажного листа узенькую полоску, а остальное бросает в плиту. «Хорошо ещё, что в кармане завалялась какая-то бумажонка», — думает он. Трубка благополучно зажглась. О чертеже Занозы старший скотник даже не вспомнил…

Каков-то будет приговор?

«Уж эта мне брошка!» — Али-баба был не в силах усидеть в интернате. Что же делать? Ему хотелось остаться одному, чтобы как следует всё обдумать.

Сразу же после ужина он вышел из интерната и пошёл по тихой деревенской улице, радуясь, что ему никто не встречается по дороге. Миновав последний двор, Али-баба свернул на дорожку, ведущую в поле. Ночь была светлая. Лужи на дороге поблёскивали в бледном свете луны, как сероватая фольга. Погружённый в свои мысли, Али-баба шагал в резиновых сапогах прямо по лужам. «Я отдам эту проклятую брошку, — решил он. — Разве я виноват, что у меня есть отчим, который пропивает весь мой заработок! Ведь мне ещё нет восемнадцати лет, значит, я должен ему подчиняться. Пусть Карл Великий подождёт. Если он захочет очернить меня, я расскажу всю правду. Только пусть никто не знает, что брошка была у меня. Я положу её в столовой. Кто-нибудь её найдёт, и таким образом с этой историей будет покончено.

Была уже половина десятого, когда Али-баба вернулся со своей вечерней прогулки. Он отправился в столовую. Там никого не было, кроме Малыша и Макки, да и те играли в шахматы. Уставившись на доску, они не обратили на Али-бабу ни малейшего внимания.