Письма (СИ) - "Старки" - Страница 8

— Что вы творите! — ору я. — Это уже слишком!

И сладенький голос Бетхера:

— Не боись! Насиловать не будем, как бы ни хотелось. Просто восстановим справедливость.

Он с каким-то пакетиком. Вытряхивает на маты тряпки:

— Вот! У сеструхи позаимствовал. Сейчас мы тебя приоденем! Люу-утик!

Ублюдки ржут, я ору, остальные одноклассники трусливо скрываются за дверью, хоть бы учителей позвали! На меня начинают натягивать розовые девичьи узкие лосины. Они маленькие, узкие, налазят плохо. Бетхер весело матерится, щипает мне кожу, захватывая ткань. Макс держит ноги за ступни. Лосины натягивают на задницу, заодно её мнут. Похабные руки Ника и Бетхера лезут под плавки!

— Щ-щ-щ! Мы только плавочки поправим, чтоб красиво было! — игриво оповещает урод Бетхер. Подскакивает Багрон:

— А вот и вторая часть марлезонского балета! — и крутит детским девчачьим лифчиком от купальника, при этом глаза злые, как будто сейчас задушит этой тряпочкой. Фара удерживает руки, перехватывает, практически закрывая локтевым сгибом мне челюсть и наклоняясь мне на лицо. Вообще не могу двигаться, не могу даже дышать! А на меня накидывают лифчик, приподнимают, перекидывают и завязывают на спине бретельки. Но и это не всё! Багрон забирает мои руки у Фары, соединяет их, а Бетхер, напевая какую-то мерзкую мелодию затягивает на запястьях сначала узел, а потом бант из красной шелковой ленты. Узел и бант появляются и на щиколотках. Я обессилен, я не сопротивляюсь, итак семь потов вышло во время этой неравной борьбы. Остается только материться:

— Вы долбоёбы! Особенно один из вас! И если…

— Ты сам напросился! — перебивает меня Багрон. — К тебе обратились по-нормальному. А ты кочевряжишься. Вот теперь лежи здесь! Вечером сюда придут из тридцать пятой, у них тут тренировка. А мы им такой подарок оставили! Весь в бантах!

— Может, они тебя в свою команду примут! — хохочет Бетхер. — Не нападающим, так лизуном.

— Выйти не удастся!

— Переодеться тоже!

Гады направляются в раздевалку: кто весело, кто важно, кто размеренно-вальяжно. Через минуту они выгребаются всей ватагой и показывают мне мои шмотки, рюкзак и даже ботинки. Они забирают всё! А я в бантах и в лифчике, раздавленный их отпечатками и паскудством, лежу на матах!

— Чао, крошка! — машет мне Бетхер. И они скрываются за дверью. Звук поворота ключа. И я один…

Сначала просто лежу. Они сейчас вернутся. Нужно подождать. Минут пять-десять. Не может быть, что угроза лежать здесь до вечера реальна. Не может быть! Но тишина. Сажусь, начинаю зубами развязывать бант на запястьях. Сам-то бант быстро сдался, но узел! Бетхер затянул на славу. От слюней узел становится мокрым, теперь еще сложнее. Откидываюсь на маты, отдыхаю. Никого нет, за дверью ничего не слышно. Опять сажусь. Тянусь соединенными руками к ногам, осторожно развязываю бант, и… и… узел! Йес! Макс не настолько туго его затянул. Уф! Ноги свободны! Встряхиваю их. Поднимаюсь и иду в раздевалку — пусто, нет ни одной острой штучки, чтобы поддеть узел, нет ни одной одежки, чтобы прикрыться! А, между прочим, зябко. На разгоряченное сначала баскетболом, а потом борьбой тело навалилось всё то гулкое холодное пространство, что наполняет школьный спортзал. Я весь в пупырышках.

Телефона тоже нет. Иду к двери, толкаю. Закрыта. А спортзал в пристрое школы, от центрального фойе далеко. Блин, от холода меня начинает потрясывать. Стучаться, орать – никто не услышит. Окна хоть и высоко, но с моими способностями можно осилить. Может, через стекло на помощь позову кого-нибудь! Подтягиваю ногами скамейку, встаю и пытаюсь дотянуться до подоконника, цепляюсь пальцами, подтягиваюсь, но… блядь… пальцы соскальзывают — и лечу вниз, не удерживаюсь на скамейке, не хватает баланса из-за связанных рук! Скамейка кувыркается, и я с ней на пол, башкой в…

Холодно. Ледяная спина. Твердо. На лбу липкая испарина, в голове липкие неповоротливые мысли: «Поспал? Ммм… Что-то снилось? Какая-то муть… Где я? Почему сплю на твердом? Что-то с головой? Где одеяло? Почему режет руки на запястьях?..» Между этими внутренними фразами большие пустоты. Холодно. Чувствую ледяные пальцы ног. Боль в затылке. Поднимаю руки. Связаны? Красная лента? Медленно пустоты в сознании заплывают противным жиром воспоминаний. Я упал с подоконника. Поёрзал, цела ли спина? Ничего не чувствую, болит голова, холодно. Я в спортзале, меня здесь оставили в подарок… Будет ли предел этим издевательствам? Медленно сажусь, голову кружит. Но я закидываю гибкие руки за голову и на спину, растягиваю ребра, достаю кончик бретельки, дергаю. Уф! Сниму хотя бы эту мерзость. Ползу на маты, нужно полежать, полежать не на полу, холодно… Я дрожу. Сколько я провалялся? Обычно в обмороке человек бывает не дольше 10 минут. Холодно. Не реветь! Не жалеть себя! Как-нибудь дождусь помощи, что-нибудь придумаю… Мысли вялые, вера хлипкая, но не реву, видимо, слезы замерзли, причем где-то в груди! Слезы в груди? Ага… там какие-то ледышки… Кашляю, но ледышки не выходят… Холодно… тук – тук – тук -ту-у-у-ук - ту-у-у-ук… У сердца странный ритм, расплывчатый… Я уплываю вместе с ним, с сердцем…

Очнулся от резкого захвата липкой лентой глаз. Шшшить, и не могу открыть глаза! Зато горячие руки на мне, растирают мягко грудь, живот, плечи, спину. Поцелуй в сухой рот… Руки на лице, согревают щеки и скулы, двигаются на уши, шею, опять на грудь. Потом эти сильные горячие руки стягивают тесные штаны. Гладят ноги. Ноги беспомощные, бескостные, бесполезные. Мнут ступни. Руки поправляют плавки, аккуратно, деликатно, не касаясь стыдных мест. Потом чувствую на ногах ткань. Меня одевают. Вдруг чье-то лицо у рук. Ледяные пальцы не воспринимают тонкости, только общие черты, нос, губы, короткие волосы… Хруст, и мои руки распались, запястья больше не пережаты. Мне их разминают. Ммм… блаженство, кровь приливает к ладоням, бурлит в пересохших канальцах вен и газировкой покалывает на запястьях. Потом очередь рубашки, бережно просовывают мои руки. Чей запах рубашки? Мой! И ещё есть запах… Где я его уже слышал? А-а-а! Тогда в подъезде. Слабый запах кожи и одеколона, тонкий и еле заметный… Значит, это он рядом, мой писатель, мой фанат грёбаный! Чувствую его дыхание. И теперь губы. Они просто прижимаются к моим. И шелест:

— Прос-с-сти…

Я в ответ кашляю, сил отвечать нет. Он натягивает на меня носки, ботинки, приподнимает и впихивает в куртку. Берет ладонями мои кисти рук, греет пальцы о свою кожу… Это шея? На шее цепочка… металлическая. Я проявляю инициативу, спускаю руки, крестик квадратный, необычный, называется по-моему, мальтийским. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Вдруг мои кисти рук оказываются… в варежках? На голову по нос натягивается вязанная теплая шапка. А я оказываюсь сначала вертикально на ногах, а потом согнувшись на чьем-то плече. Причем одной рукой меня держат под коленками, другой — крепко за правую руку в варежке. И мы пошли… меня качает, как матроса на рее. Слышу как в вакууме, как в банке какие-то слова («Куда ты его тащишь? А в спортзал-то придут люди? Это ключ от зала? Осторожно… ну-ну… что молчишь?»), и потом шум улицы, звук машин, убегающее бормотание прохожих, шелест обуви по мертвой и мерзлой листве, звон трамвая, скрип двери… запах подвала и кошек. Меня принесли домой. Кровь сосредоточена в голове и в ступнях, или это свинец, а не кровь? Парень осторожно спускает меня, прислоняет к стенке. Он тяжело дышит! Поднялся с грузом на пятый этаж. А я все-таки не дюймовочка! Бряк ключей, и меня заволакивают в комнату с нашим личным запахом, запахом маминых цветов с тропическими названиями и запахом каши, которую мама с утра готовила.

Меня укладывают на постель, снимают ботинки, шапку, куртку, накрывают одеялом. И опять выдох в ухо:

— Сссспи…

И его губы на моих, просто лежат, чуть шевелятся. Потом никого. Ещё слышу шаги. Нужно разлепить скотч, я осторожно снимаю варежки и отклеиваю уголок липкой ленты на скуле. Тссс… больно, сильнее… блин, ресницы, осторожно! Нужно медленно, понемногу, свободен! Кожа под лентой, какая-то нежная… Надо выглянуть в коридор! Кто же ты, ебучий автор эпистолярного жанра? Но… хлоп! Входная дверь уберегает его от разоблачения. А бежать в комнату к окну нет сил, кашляю, знобит, ссспи…