Письма (СИ) - "Старки" - Страница 7

— Ага! — лыбится боксер. — Я!

— В смысле, это ты был вчера?

— Ага! Я. А я тебя и не узнал! Мне парни сказали, что ты в кокошнике танцевал. Бли-и-ин, а я не видел!

— Ты идиот? В каком кокошнике?

— Ну… на башке такой дом!

— Фара! Это ведь был ты вчера!

— Ага! Я!

— Бли-и-ин! Это ты письма писал?

— Чё-о-о?

По-моему, у него даже глаза скосились. И ни одного признака смущения! Нет, это не Фара. Такой тупоголовый не может писать такие письма…

В класс заходит Макс. Бледный. Лицо землистого оттенка. Глаза жалостливые. Не удивлюсь, если сейчас заскулит, как побитая собака. Ап! Это он!

— Че ты такой? — спрашивает Фара.

— Ваще… траванулся я вчера этой хуйней, что заказал. Восьмой коктейль был лишний! Ваще-е-е… штормит меня конкретно!

Мда… Макс тоже исключается. Вместо поцелуйной программы у него были коктейли.

Надо уползать к своей парте. Но мне не дают! Багрон пихает меня назад на стул.

— Лютик! У тебя ж готовый танец черлидеров. Я вчера от хохота чуть не обоссался! Хотя за танчик с повязкой — респект и уважуха! Прошибло меня! - и вдруг резко меняет тему: — Ты, тварь, когда уже вместо жоповиляния на баскет к нам придешь?

Короче, вычеркнул из списка писателей и Багрона. Может, это Юпи так маскируется?

Еще и математику с Фарой вынужден был сидеть, он не отпустил, забрал тетрадку и стал списывать, высунув язык. Старается, падла! На историю он меня уже со своей парты выпихнул. Ему всё можно, он КМС…

***

— Открываем учебник. Параграф двенадцать. «Гражданская война в России». Выделим причины победы лагеря красных и поражения лагеря белых. Бетхер, где у тебя учебник?

— Сальников случайно забрал, когда домой пошёл.

— Сядь к Лютому!

— А можно я к Фаре лучше! Он про победы много знает!

— Сядь!

Открываю параграф. Внутри белый листочек. Раскрываю. Письмо. Напечатано. Мне.

«Адам!

Я не обидел тебя? Прости! Я не мог сдержаться!

Пишу тебе почти утром, за окном серый рассвет, но мне кажется, что не серый, а розовый! Глупо? Не буду спать. Вдруг нечаянно сотру твой вкус о подушку? Вдруг сон поглотит ощущение тебя в моем теле! Вдруг я потеряю звук твоего сердца в моем предательски глупом сердце! Сижу и прокручиваю в голове сегодняшний вечер. Как ты танцевал! Ты был лучшим! И в этом странном костюме с блестками… Никого не слушай! Это было красиво! Темпераментно! Страстно! Я смотрел только на тебя, на твое тело, на твои руки… ты говоришь телом, ты им поёшь, ты им травишь меня. И я пропитан тобой, это не изжить, ты прав, это не лечится…

Я не смог удержать себя, хотя давал себе слово, что не трону, не потревожу, что буду сильным. Но ты такой… вкусный (прости, это пошло?), ты такой трепетный (прости, но это правда), ты такой мой (прости, но я так этого хочу!). Ты не обиделся?»

М-м-м-м… Из меня исходит стон! И я громко, на весь кабинет, для всех склонившихся над учебником истории голов изрекаю:

— Я обиделся! Слышишь? Гад!

Ольга Сергеевна удивленно вскинула брови, и не только она, все, даже цветы в горшках встрепенулись. Но историчке свойственно философское восприятие наших заскоков:

— Ты прав, Лютый! Примерно так мог сказать Врангель Деникину, когда тот эмигрировал из воюющей России. В лагере белых не было единства! И это первая причина их поражения.

ten paciencia - терпи (исп.)

Комментарий к Письмо третье

========== Письмо четвертое ==========

— Та-ра-ра-ра-ра-та-а-а-рам, та-ра-рам, та-ра-рам! — заливаются гады в раздевалке спортзала. Это я переодеваюсь. Ничего нового не придумали. Повторяются раз за разом, заразы! И вдруг:

— Стопэ! — орёт поверх тарарама Багрон: — Эй, Лютик! Ты в пятницу играешь с нами в баскет! Не обсуждается!

— Не играю. Не обсуждается, — спокойно отвечаю я.

— Блядь! Фара! Скажи ему! — бесится Багрон.

— А чё я-то? — басит неудавшийся певец.

— А кто? — Багрон завёлся: — Только мне, что ли, это надо? Это ведь ты уматываешь!

— Ну… это… Лютик! Я типа на соревнования уезжаю, а у нас игра с 35-ой школой. Ты должен меня заменить. Нормально я попросил?

— Ну? — красноречиво спрашивает меня Саня. — Понятна диспозиция? Хоть раз будь человеком, а не сукой! И явись на тренировку!

Что за люди? Даже попросить нормально не умеют! «Я должен», «не будь сукой»…

— Сначала вы меня гнобите, издеваетесь, а теперь «Лютик помоги!»? Не логично как-то! Идите на хуй! — отвечаю я, продолжая переодеваться.

— Мужики! Мы просто неправильно его просим! — нарочито радостно произнес Макс и, прижав руки к груди, театрально выгнув шею, продолжил: — Дорогой Адам! Нам так жаль, что ты на нас обиделся. Мы — нехорошие мальчики — А ты – лучший! Как красиво, темпераментно, страстно ты танцевал! А мы, уебаны, сидели и представляли, какое было бы счастье, если бы ты так же трепетно и вкусно сыграл бы с нами, недостойными, в баскетбол.

Багрон, сидящий на полу и завязывающий кроссовки, схватил Макса за щиколотку и остановил:

— Тс-с-с… ты всё портишь сейчас… Лютик! Что тебе стоит? Один раз! Начнешь со скамейки, выйдешь минуты на три-четыре в паре четвертей. Не ссы! Мы будем тактичны.

И тут мне в голову пришла мысль:

— Я сыграю, если меня об этом попросит писатель.

Пауза. Все (и не только ублюдки) вытаращились на меня. Конечно, первым отреагировал Макс:

— Э-э-э… а какой тебя устроит? Фантаст, детективщик или тот, который про любовь пишет?

— Который про любовь! — смело и уверенно заявляю я.

— Блин! А у меня только телефончики Акунина и Лукьяненко есть… не подойдет? — опять играет дурака Макс.

— Что ж, значит, пошли на хуй со своим баскетболом! — и я практически одет, иду в зал, но по пути схвачен Багроном и прижат к стенке:

— Лютик! Ты ведь нарываешься! Схлопочешь гораздо раньше, чем планировалось.

Меня спасает Сергей Иванович, раскрыв пинком дверь:

— Скоро урок закончится, а вы тут шнурки вяжете! Все в зал!

Вновь разминка, пробежка по залу и чертов баскетбол. Конечно, самый злой Багрон! Налетает на меня всем телом, выбивая из-под кольца, я лечу за трёхочковую линию спиной, успев удержать голову и вытянуть ноги. И наплевать ему, что свисток физрука уже хрипит от возмущения, Саня зол и фолит на мне безостановочно. Другие тоже стараются: Фара (а я в его команде) такой пас мне врезал, что я с мячом в животе в аут отскочил, Бетхер под ногами путается, я грохаюсь, чудом не разбив нос, Ник вообще тупо, обхватив рукой, откидывает от корзины… И всё это, как оказалось, тактика!

По окончании игры, когда Сергей Иванович спешно убежал на какой-то педсовет, оставив ключи от зала любимчику Багрону, меня впихивают в раздевалку:

— Ну? Лютик! Не надумал с нами в баскет поиграть за честь школы? — наступает на меня Покровский.

— Писателя гоните на меня! — наглею я дальше.

— Чё за шизофрению ты изображаешь? — гудит Фара.

— Писателя нет — идите на хуй!

— То есть тебя не убеждает даже сегодняшняя игра? — угрожающе ласково спрашивает Бетхер.

— Ваши пихания и толкания меня не впечатляют, уже иммунитет на них, — я опять смелый.

— Ну-ну! Пацаны! Мы не зря приготовились! — весело встревает Макс.

— Раз ты не хочешь в баскет играть, будешь жопой вилять, а пампушки принесём позже! — заявляет Бетхер и тут же на парней: — Приступим?

Я понимаю, что они приготовили какую-то новую пакость. Они наступают на меня. Я хватаюсь за Зубана, прячусь за его спиной, кручу толстяка, защищаясь от идиотов. Но Серёга на их стороне, вырывается, и я схвачен. Фара своими граблями окольцовывает моё туловище и тащит обратно в зал, бросает на маты. Пытаюсь увернуться, уползти, но разве это возможно? Фара удерживает за ногу и, как пушинку, разворачивает в воздухе на спину, тянет на себя, захватывает за шею и кричит остальным:

— Сами!

Те набрасываются! Макс тянет на себя штанины, те поехали вниз, я лягаюсь. Но боксера не так легко достать, тем более Сальникова — уворачивается и выбрасывает меня из спортивных штанов. И я — жалкий червяк — изгибаюсь позвоночником, сучу голыми ногами, плавки почти сползли к члену. На ноги заскакивает Ник, садится сверху, а Фара бросает мой верх на него. Ловко подхватывается футболка. Стягивается. Я пытаюсь головой ударить Ника по лбу. Оу-у-у! Получается, но мне, наверное, больнее. Черт! Это только в кино лбом так весело вколачивать справедливость в подонков. Макс стянул кроссовки, я почти голый!