Письма (СИ) - "Старки" - Страница 15

— Эй, Макс, дай мыла! — кричу я.

Через перегородку протягивается рука с флаконом геля для душа. Хм, аромат — мёд и ройбуш. Раскрываю, вдыхаю, сладенько. Блин! Я пёс, я нашёл своего хозяина и готов его загрызть! Это тот запах, пусть и концентрированный, яркий, резкий, но тот самый. Я намылился и заглядываю к Максу, чтобы гель отдать. Тот лучезарно мне улыбается, пластырь на губе мокро топорщится, нужно менять. Вихры задорно сиголились, получился ёжик. И главное, на шее висит цепочка с крестиком. Мальтийский квадратик. Какие могут быть сомнения! Это Макс! Но я почему-то подавлен. Я ожидал, что это будет другой человек? Но ведь Макс самый нормальный из них! Не пойму себя. Уныло домываюсь. Уныло вытираюсь. Уныло плетусь в раздевалку одеваться.

Парни веселились, обсуждали команду очередной школы-соперницы в межшкольном чемпионате. Вспоминали каких-то Миш, Леликов и Паш, с которыми играли в прошлом году.

— Ты что такой смурной? — заметил первым Фара.

— Ему же сегодня непристойное предложение сделали, и он весь в раздумьях! — отвечает за меня Бетхер.

— Надумал Снегурочкой побыть? — хохочет Макс.

— Отвали! — парирую я.

— Лютик! Пойми, кроме тебя некому! Давай, я буду твоим Дедом Морозом! – начинает пошлить Бетхер. — Прижму внучку к сердцу, ручку на спинку, на попку, ах, внучка, поцелуй дедушку!

— Не надоело?

— Ты ему не нравишься! – манерно вытягивает губы Макс. — Возьми меня в Деды Морозы! Меня! Я лучший!

— Прекрати!

— То есть ты отказываешься, что ли? — изумляется Макс. — А что так? Я так и вижу тебя в голубеньком платьишке, с серебристой мишурой по подолу. Можно титечки подложить. Только не много! Мне большие не нравятся! Можно губки накрасить! Ножки твои стройные в белых колготочках, хотя нет, лучше в чулочках с такой ажурной резинкой! И в сапожках с каблучком, у тебя какой размер?

И тут меня разбирает!

— Ты ведь знаешь!

— Откуда?

— Ты сам мне писал, что знаешь! — я говорю уверенно и нагло, увеличивая напор и злость.

— Я? Писал?

— Да ладно! Конечно, ты! В письмах в любви признаешься, а на деле такой же как все! Я, между прочим, когда понял, что это ты писал мне, даже обрадовался! Обрадовался, что это именно ты! Я хотел, чтобы это был ты! Самый добрый, самый приличный и симпатичный из всех своих дружков. Ты мне даже нравишься! У тебя, в отличие от других, даже был шанс. И зачем ты сейчас все это говоришь? Самому не противно?

— Лютик… ты что несёшь? — тихо, хрипло говорит Макс, широко открыв глаза. И я понимаю, что в раздевалке скопился какой-то взрывоопасный газ, что сейчас что-то бабахнет. Все вылупились на нас с Максом. Но назад дороги нет! Раз уж сказал при всех, при всех и продолжу!

- Не противно? Мне мерзко видеть всё это! Ненавижу! Как ты там писал? Мне плохо от этого капкана? Вокруг зима? Ни черта тебе не плохо! Одно долбоёбство! Ты знаешь, у меня такое желание назло тебе переступить через себя и прилипнуть к Фаре, например, и читать его тупоголовые сочинения, и ловить его звериный оскал, нежели быть с тобой! Он честнее в своей простоте! Хочешь? Фара? — поворачиваюсь я к боксеру-дуболому. У того на лице растерянная улыбка и он говорит:

— Э-э-э… мне кажется, надо сматываться. Пусть сами разбираются!

— Фара! — вдруг орет Макс. — Какое «сматываться»?

— Вот такое! — буквально хихикнул Фара и, подхватив пакет с одеждой и всякими душевыми штуками, вышел за дверь!

Пауза. Немая сцена, все стоят не шевелясь.

— Фара! Я с тобой! — вдруг орет Ник и, несмотря на то что ещё не оделся до конца, схватив кроссовки, побежал за Фарой в одних носках!

— Эй! Меня ждите! — хватая куртку и сумку, вскричал Багрон и бросился следом.

— Черт! Надо бежать, — серьёзно сказал Бетхер и был таков.

Макс наконец выходит из оцепенения, судорожно и молча продолжает одеваться. Я и два десятиклассника заворожено смотрим на его остервенелые движения. Макс даже не успел высушить волосы под круглым феном, других ждал. Он запутывается в шнурках, не может попасть собачкой в молнию. И уже около двери поворачивается и тихо говорит мне:

— Зря ты это сделал!

И исчезает за дверью. Я, Сашка и Кирилл недоуменно вперились друг в друга.

— Что это было? — спросил Кир.

— Какая-то хуйня! — ответил Сашка.

— Не какая-то, а самая настоящая… — задумчиво отвечаю я и начинаю одеваться. В голове сумбур. Мысли сталкиваются друг с другом, разбивают себе лбы, спотыкаются, падают, соскакивают и снова бегут в разные стороны. Хочется сжать голову, чтобы они не выскочили наружу и не покинули меня навсегда… Я сделал что-то не так, не то…

«Не так, не то, не так, не то, не так, не то, не так, не то, не так, не то…» - тикает и тикает в башке.

Мама даже спросила, ничего ли не случилось со мной. Пробурчал что-то в ответ и зарылся в одеяло. Решил усыпить эти сумасшедшие мысли, загипнотизировать этих диких пчел, что гудят в голове. Но они не успокаивались, они зудели и жалили. Какой я идиот! Какой олух! Что я нёс? Может, мне это расценивать как месть? Да, я воздаю им, ему за эти полтора года, что продолжались издевательства! Я был груб? А вы, ты грубее! Я сделал больно? А вы, ты больнее! Я был слеп!? А вы, ты этим пользовались! Я был дурак! Почему был?

Прокрутился всю ночь, задавая себе вопросы, вспоминая все подсказки. К утру я конечно понимал, что меня ждет сегодня. Совсем не удивился, когда мама, уходя на работу, открывая дверь, увидела выпавший конверт. На котором написано – «Последнее».

— Что это, Адаша? — крикнула мне мама.

— Это мне! — я грубо выхватил конверт, и мама, обижено посмотрев на меня, молча пошла к Покровским.

Я даже не извинился. Мне не до этого. Я ждал всю ночь это письмо. И вот. Раскрываю. Письмо. Напечатано. Мне.

«Адам!

Конечно, я был глуп, когда написал тебе первое письмо. А я написал его больше года назад. Их написано тридцать пять. Зачем я отправил последние? Пусть бы умирали в столе вместе с остальными.

Как я мог даже подумать о том, что ты можешь быть моим. Я и ты! Рядом? Рядом даже имена написать нельзя! Я урод! Я знаю… и всегда знал. Просто уроды тоже иногда влюбляются. Прости меня. Прощай и можешь не вспоминать меня. Ни к чему… Я заслужил это.

Спасибо тебе за поцелуй. Люблю тебя.»

Я сижу на полу в коридоре… Тридцать пять писем? Мне? Мне они нужны! Почему «прощай»? Потому что…

Звонок в дверь. Подскакиваю, конечно это он пришел! Он не мог свалить от меня не поговорив! Гремлю замками, распахиваю дверь. На пороге стоят парни, четверо. Вместо школы решили ко мне в гости прийти?

— Лютый! Впускай нас! Будем рассказывать!

Я пропускаю внутрь Эрика, Ника, Багрона и Макса.

Комментарий к Письмо седьмое

========== Другие письма ==========

Ник стоит у окна, оперевшись на подоконник, остальные сели на диван. Я приволок себе табуретку. Все устроились и замолчали.

— Где Фара? — тихо спрашиваю я.

— Мы не знаем, — отвечает Ник.

И опять неловкое молчание.

— Я ждал его, а не вас! — заявляю я.

— Значит, ты догадался? — продолжает Ник.

— Да. Он написал в последнем письме.

Парни переглядываются, и Багрон требует:

— Неси сюда!

И хотя мне не хотелось, чтобы его письма, посвященные мне, кто-то читал, я все же вытащил из кармана белый лист и передал Бетхеру. Все, кроме Ника, склонились над письмом и вглядывались в текст.

— Тридцать пять! — ошарашено комментировал Эрик, — «Урод»?.. «Прощай»?.. Капец! Ник, мы его не найдём в этот раз!

Бетхер передает письмо Нику, тот пробегает глазами, морщится.

— В прошлый раз ты говорил это же. Найдём! — Ник поворачивается ко мне. — И ты нам поможешь!

Я киваю и жду. Жду их рассказа. Жду этой чертовой эпопеи, в которой, очевидно, Фара, хоть и главный персонаж, но не единственный. Парни переглядываются еще раз. Я замечаю, что у Макса нет пластыря. И нет никаких кровавых отметин на губе. Я замечаю, что Ник и Багрон в той же одежде, в какой были вчера на тренировке, лица серые. Я замечаю, что у Эрика дёргается глаз.