Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Андреев Петр Харитонович - Страница 2

Я смотрел вдоль прямой, как стрела, дороги, уходящей на восток, и в мыслях проносились события последнего года жизни. Один только год, а как много пережито, как много ушло из нашей жизни привычного, казалось, навечно закрепившегося в сознании…

1940 год, Чирчик

(из довоенных воспоминаний)

Ровно год тому назад, в октябре 1940 года, меня призвали на действительную – как тогда было принято называть – службу в Красную Армию. Летом 1940 года я правдами и неправдами уволился с работы в Туле, чтобы съездить перед призывом в родную деревню на Смоленщине. Два года не видел мать и отца. Был отпуск в 1939 году, мог бы съездить, но уговорили отдохнуть в доме отдыха в Алексино на Оке. Отдохнул хорошо, но с родителями так и не встретился. А мать очень просила приехать. И вот пришлось ходить с просьбами к райвоенкому и к начальникам всех рангов за разрешением съездить перед призывом на родину.

Разрешение наконец получено. Встреча с родителями и братьями. Встреча с друзьями детства. Месяц беззаботной жизни в семье и явка в военкомат в райцентре, в городе Велиже. Призывались мы в один день со старшим братом Сережей. Сережа был 1920 года рождения. Он погиб под Ленинградом в 1943-м[1]. Я же родился в 1922 году. Но так как тогда все торопились самостоятельно пробивать себе дорогу, а года иногда сдерживали нас, пришлось идти на обман. Ввел в заблуждение медицинскую комиссию (парень я был рослый) – и метрическая выписка в кармане. Повзрослел сразу на два года. И вот мы два брата, старший и младший, подходим к столу комиссии. Оба с 1920 года. Не покидает тревога: а вдруг поинтересуются? Как так, почему с одного года? Близнецы? Нет. Один (это я) родился 14 февраля, а второй – это старший Сережа – 12 июля. Но комиссии некогда было заниматься такими мелочами, и мы оба признаны годными. Оба в артиллерию, но Сережа в морфлот, в береговую, а я – в полевую. В школу младших командиров. Сережа отправлялся первым, в первой половине октября. Мне пришлось ждать еще две недели.

Сергей Харитонович Андреев

В то время призыв в армию был большим и радостным событием не только для призывника, но и для родителей. Проводить пришло много народа. До военкомата в город Велиж провожала только мама. Ехали на телеге. Младший брат Вася был в школе, ходил в 8-й класс, а отец был в отъезде. Мама очень обрадовалась, когда узнала, что меня отправляют служить в Ташкент – в теплые края.

Отправляли нас, призывников, в Ташкент группой – 31 человек. Всех в полковую школу. Все ребята были с полным и неполным средним образованием. Сопровождающих не было, и, чтобы как-то нас организовать, составили две команды. В первой старшим назначили меня, а во второй – Комиссарова, бывшего районного агронома. Папку с документами вручили Комиссарову.

До Смоленска, а затем и до Москвы доехали без приключений. В Москве, на Казанском вокзале, приказали – ждите. Сколько? Неизвестно. Расходиться нельзя. Вечером, когда уже начало темнеть, Комиссаров решил организовать «экскурсию» по Москве и увел всю свою команду в город, оставив свои мешки и чемоданчики с продуктами на наше попечение. А примерно через час помощник военного коменданта станции дал команду на посадку. Поезд отходит через несколько минут, а Комиссарова нет. Пришлось ехать без Комиссарова и его команды, и с нами уехали их мешки. Всю неделю (именно столько шел тогда поезд от Москвы до Ташкента) беспокоились и переживали, что будет с ребятами.

Письмо командира роты матери – Андреевой Прасковье Никитичне от 18.08.1943 г. Книга Памяти Смоленской области. С. 26. (рис. 1, 2,3)

В Ташкенте нас встретили. В Велиже, да и в Москве было холодно, а здесь в начале ноября стояла прекрасная солнечная летняя погода. Нам все очень понравилось. Саманные дома в окружении зеленых садов, обнесенных каменными или глиняными заборами. Трубные крики ишаков, да изредка чинно шествующие в поводе верблюды. Пробегающие группками и в одиночку девушки-узбечки. Мне все они казались красавицами. Загорелые симпатичные лица. Черные как уголь глаза, черные, заплетенные во множество косичек, волосы. Пожилые женщины казались неряшливыми. Особенно уродовала их чадра. В то время почти все пожилые женщины еще носили чадру. Сидя или стоя, они еще позволяли себе открыть лицо, а на ходу чадра обязательно опускалась. Очевидно, мы казались очень смешными, когда, как задиристые молодые петушки, «лезли в пузырь» при разговорах с сопровождавшими нас солдатами, возмущались, что нас так долго держат на вокзале. Нам не терпелось побыстрее приехать в часть, на что старые красноармейцы говорили, что не раз еще нам придется поплакать, вспоминая и дом, и маму, рассказывали, как тяжела здесь, в Средней Азии, служба.

Перед призывом в армию. Тула, 1940 г.

Представитель части на местном поезде привез нас в Чирчик, расположенный в 30 км от Ташкента. Нас привели на большой пустырь перед штабом полка. Чемоданы и мешки приказали сложить в кучу, а самих увели в столовую. Хорошо накормили – «от пуза». Кто-то из наших во весь голос заявил:

– А в Ташкенте паникеры говорили, что в армии плохо кормят. Видели?!

Все выглядело празднично. Предстоящая служба радовала. Огорчало одно – что нет отставших товарищей. Как они доедут? Ведь литер на проезд всей группы из 31 человека остался у нас.

Донесение о безвозвратных потерях 947-го сл 268-й сд с 10 по 15 августа 1943 г. (ЦАМО № фонда 58. № описи 18001, № дела 592)

После обеда какой-то старшина приказал выбросить все взятые в дорогу продукты, сказал, что они нам уже не потребуются. Приказ выполнили немедленно. Куски сала, пироги, масло, все, что не съели в дороге, было отнесено к уборной. Но поскольку почти все мы выросли в деревне и знали цену продуктам, то мало кто посмел бросить продукты в мусорный ящик. Все сложили на траву у стены и на подоконник. Каково же было наше удивление, когда все, что мы принесли, тут же, почти из наших рук, было разобрано подбежавшими солдатами.

– Обжоры! – возмущались некоторые из нас. – Так хорошо кормят, а они куски собирают.

Через сутки прибыла команда Комиссарова. Грязные, исхудавшие, голодные. Забегая вперед, скажу, что Комиссаров, уже и будучи курсантом, не отличался примерной дисциплиной. Всю службу он держал первенство по нарядам вне очереди. Как у нас говорили, не вылезал из конюшни.

Осень 1941 года. Разведка

(продолжение)

Однако временно пришлось оставить воспоминания. За бруствером у немцев что-то зашевелилось. Из полуземлянки один за другим стали выбегать солдаты, кто в брюках, а кто и без них, резво направляясь в кустарник слева от землянки. Руки сжали приклад винтовки, когда один из немцев вывалил из штанов широченный зад, направив его прямо в нашу сторону. Но разум подсказывает: нельзя выдавать себя. Необдуманным шагом можно погубить намеченную операцию.

Немцы, умывшись из таза – нам хорошо были видны их голые спины, – стали готовить завтрак. Отчетливо слышно было, как штыки протыкают жестяные крышки консервных банок. Кажется, и до нас доходит запах мясных консервов. Слюну не удержать, а живот еще больше подтянуло к позвоночнику. С той стороны речки слышны режущая ухо немецкая речь и гогочущий смех здоровых сытых людей.

Вдруг сзади еле послышались завывающие звуки двигателей машин. Вот-вот должны вернуться связные. Будим Сережу. Мне и Ивану придется поспать позже. Если придется. Пытаемся сосчитать немцев в охране у моста. Сходимся на десяти. Шум колонны нарастает. Часовые подтянулись. Выходят к мосту одетые по форме, в шинелях, поблескивают оловом пряжки поясных ремней. У живота отливают чернотой автоматы. Поглядывают на запад, откуда вот-вот должна появиться колонна. Консервные банки полетели в реку. Сразу же потянуло крепким запахом кофе. В это время из-за леса, скрывающего от нас дорогу, выскочил бронетранспортер. Вдоль бортов лицом к лицу сидят солдаты в шинелях мышиного цвета. На головах каски. Одна за другой выползают автомашины с длинными кузовами, полные сидящих правильными рядами солдат. За четвертым грузовиком идет фургон, напоминающий наши машины автотехобслуживания, только вдвое большего размера. Из трубы над крышей струится сизый дымок. По телу пробежала дрожь. А что, если колонна сделает остановку и солдаты разбегутся по придорожному лесу? Мы от дороги всего в 100–150 метрах.