Невинность и страсть - Джонс Лиза Рене - Страница 32

В глубине сознания зреет страх: окно за моей спиной стеклянное, а стекло имеет свойство трескаться и разбиваться. Крис тоже это знает — темный огонь в глазах опасно мерцает, — но хочет, чтобы я тревожилась и боялась. Угрожает, испытывает, пытается сломать. Почему? Потому что я нарушила его царственное хладнокровие? Потому что действительно верит, что я оказалась не в своей стихии? Возможно, так и есть, но только не сегодня, не сейчас. Сейчас, как поется в песне, раскалываюсь на части, но впервые в жизни не пытаюсь отрицать горькую правду глубоких трещин в душе, а заново их проживаю.

Упрямо поднимаю голову и всем своим видом демонстрирую непокорность, сгорая от нестерпимого вожделения. Крис сжимает воротник моей шелковой блузки и резко дергает. Тонкая ткань жалобно трещит, а пуговицы разлетаются во все стороны. Судорожно вздрагиваю от неожиданности.

Он поворачивает меня лицом к окну и кладет на стекло мои ладони. Не медля ни секунды, расстегивает бюстгальтер и стягивает с плеч вместе с блузкой. Снова прижимается так, чтобы я ощутила мощный напор мужской страсти.

— Подними руки выше, — приказывает Крис не терпящим возражения тоном и заставляет упереться ладонями в хрупкую прозрачную стену. — Стой так, не двигайся.

Пульс бешено бьется, адреналин захлестывает. Мной и раньше командовали, но как-то вяло и скучно: «наклонись, дай мне все, что хочу» — примерно такими словами. Напрасно я пыталась убедить себя, что переживаю прекрасные моменты. Ничего подобного. Ненавидела каждую секунду, каждый миг рабства, но терпела. А сейчас все иначе: ново, эротично, неожиданно. Восприятие обостряется, тело пульсирует в предчувствии неведомых впечатлений. Мгновенно воспламеняюсь там, где Крис прикасается, и дрожу от холода там, где его нет.

Убедившись в преданной покорности, он медленно гладит мои руки, проводит ладонями по бокам, по животу. Совсем не спешит, это я изнываю от нетерпения. Когда же наконец он с грубой силой сжимает мою грудь и оттягивает соски, уже не могу унять дрожь. Он повторяет испытание снова и снова, возбуждая волны мучительного удовольствия. Музыка постепенно удаляется, а вместе с ней уходит и прошлое. Остается лишь «блаженство боли». Слова Ребекки всплывают в сознании и на этот раз обретают конкретный смысл.

Его руки внезапно исчезают; задыхаясь от отчаяния, пытаюсь их вернуть.

Крис ловит мои ладони и снова кладет на стекло. Дышит в ухо, прижимается к спине огненным телом.

— Еще раз опустишь, перестану это делать, какое бы блаженство ты ни испытывала.

Вздрагиваю от эротичного приказа и вновь удивляюсь соблазнительной силе нашей игры.

— Не забывай, — предупреждаю я, тяжело дыша и мечтая о новых ласках, — возмездие сродни аду!

Он сжимает зубами мое плечо.

— Жду и предвкушаю, детка, — отвечает хрипло. — Предвкушаю значительно острее, чем ты в состоянии представить.

Глава 15

Он расстегивает на мне юбку и стягивает на пол.

— Перешагни! — приказывает лаконично.

Остаюсь в черных трусиках и туфлях на шпильке; послушно выхожу из круга условностей и оказываюсь распростертой на стекле, беззащитной перед его фантазиями. Непредсказуемость воли и действий Криса доводит до исступления. Еще ни разу в жизни не испытывала возбуждения столь яркого и дерзкого, никогда не ждала прикосновений с таким болезненным нетерпением. Странно, нелогично! Терпеть не могу подчинения, хотя кто-то может сказать, что прошлый опыт свидетельствует об обратном. И все же приказы Криса доставляют ни с чем не сравнимое наслаждение — при том, что в глубине сознания то и дело всплывают страницы дневника. В причинах разбираться не хочется — точнее, не хотелось до этой минуты. До тех пор, пока Крис не распахнул ту дверь, которую я держала закрытой.

— Красавица, — бормочет он осипшим от желания голосом. Руки обвивают бедра, ладони гладят спину, спускаются ниже и ниже, пока не останавливаются между ног. Сильные пальцы сжимают тонкий шелк и разрывают одним движением, лишая последней защиты. Дышу тяжело и неровно, выгибаюсь и прижимаюсь грудью к холодному стеклу. Прикосновение приносит облегчение, но лишь на миг.

Ладонь ложится на спину и удерживает на месте, а пальцы другой руки — о небо! — сжимают интимный уголок там, между ног, и начинают мерно поглаживать.

— Умница, детка, — бормочет он, заставляя шире раздвинуть ноги и дразня набухшую, чувственную плоть. — Уже горячая, влажная. Готова меня принять. Вот такой я хочу тебя. — Ладонь скользит по спине к груди и принимается ласкать соски.

Тону в омуте бесконечных ощущений: он прижимается губами к моей шее, щекочет теплым дыханием, а пальцы и ладонь продолжают свои безжалостные восхитительные игры. И вот я уже стою на краю сияющей бездны, а он еще даже не разделся.

Зубы осторожно прикусывают мочку моего уха и с новой силой распаляют и без того нестерпимое вожделение. Хочу близости до боли, до отчаяния.

— За ночь вылижу тебя всю, с головы до ног, — обольстительно мурлычет Мерит. — Буду сосать грудь, пока не сойдешь с ума от желания; раздвину твои ноги и доведу до безумного экстаза, а потом начну сначала, по кругу. Не поленюсь так тебя затрахать, что забудешь обо всем на свете.

Вместо ответных слов из груди вырывается невнятный стон: этому человеку ничего не стоит перевернуть мой мир и довести меня до исступления. Таю в волшебных руках, извиваюсь, как лиана… но вдруг Крис оказывается рядом и опускается на одно колено. Два пальца проникают в глубину, наполняют, растягивают, словно Мерит умеет читать мои тайные желания. Раздвигаю ноги и начинаю качаться в сладостном ритме. Дыхание вырывается с шумом, но мне уже все равно. Напряжение стремительно нарастает, пока наконец не взрывается фантастическим фейерверком неземного блаженства.

Крис крепко обхватывает и удерживает в объятиях, не позволяя упасть. Время останавливается: чувственные волны постепенно смягчаются, ласки становятся нежнее и спокойнее. Когда же наконец спазм отступает и тело вновь обретает гибкость, Крис, словно гигантский кот, лижет мою ногу, трется небритой щекой, и от эротичного прикосновения потаенная спираль вновь начинает стремительно сжиматься. Этот мужчина непредсказуем: только что жестко, требовательно командовал — и вот уже ласков, нежен и кроток.

— Не двигайся, — снова приказывает он. Быстро встает, снова нависает надо мной, гладит по спине, прижимается губами к уху. — Сейчас войду в тебя со всей нерастраченной силой, а ты стой вот так и не мешай.

— Давно пора, — цежу сквозь зубы.

Тихий рокочущий смех наполняет воздух, эхом отзывается в безвольном, размягченном теле. Но вот прикосновения внезапно прекращаются, и я сразу пугаюсь: а вдруг он пошутил, обманул, бросил? Хочу повернуться, позвать, потребовать продолжения, но вспоминаю приказ стоять так, как стою, с ладонями на стекле, и покорно жду.

И вот с облегчением слышу шуршание одежды, шелест бумаги — не иначе как презерватив. Уже скоро. Скоро он будет во мне. На бедра ложатся теплые руки, раскаленный член прижимается и замирает. Пальцы вновь проникают в горячую влагу, готовя к тому, к чему я и так давным-давно готова.

— Пожалуйста, Крис, — молю со стоном.

— Тихо, детка, — отвечает он и наконец-то проскальзывает между ног — мощный и твердый, как раз такой, какого жду.

Но он не спешит: дразнит, наслаждаясь томлением истосковавшейся плоти. Должно быть, его желание несравнимо с моим, иначе он не смог бы делать то, что делает. Мысленно клянусь отомстить, причем скоро.

— Возмездие…

Он вонзается остро и глубоко, погружается до основания. Слышу глухой стон, чувствую, как сильные руки приподнимают и крепко держат. В вихре бешеного танца обрывки мыслей и смутные ощущения мчатся по кругу, подчиняясь неопровержимому ритму страсти. Где-то далеко-далеко, в укромном уголке сознания рождается опасение: выдержит ли стекло вес двух взрослых людей, увеличенный силой давления? Но мне уже все равно. Если суждено умереть, разделим смерть на двоих.