Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович - Страница 17

Утро было свежее. Одна половина неба чистая, голу­бая, вторая затянута сиреневой облачной дымкой. И в этой дымке, будто в легких прозрачных одежках, заку­талось лебедью-царевной солнце. Сиреневая дымка мед­ленно таяла в небе.

Мимо дома проходили люди, качали головами, неко­торые вслух сочувствовали.

— Ты, милой, ночуй в сараюшке, — посоветовала од­на сердобольная женщина. — А то ведь потолок упа­дет — ненароком придавит...

— Ну, спасибо за заботу, мать, — сказал Артем. Вечером пришел председатель поселкового Носков.

Присев на бревна, стал спрашивать, чего нового в Ленин­граде, какая погода.

— У вас тут тоже произошли большие события, — сказал Артем. — Вот дорогу поскребли...

— К твоему приезду, — ухмыльнулся Кирилл Евграфович. — Я тут как-то позвонил директору спиртзавода — Мыльникову Алексею Ивановичу, интересный му­жик... Говорю, прибыл к нам из Питера на постоянное жительство художник. На своей легковушке. Клял до­рогу на чем свет стоит... Так и так, говорю, решил на тебя, Алексей Иванович, соорудить карикатуру в район­ную, а может, и в областную газету...

— Значит, подействовало?

— Через неделю вот грейдер прислал... И весь день грузовик из карьера песок возил. Обещал грейдером-то и по поселку пройтись, да, видно, понадобился для дру­гих дел... Правда, весь этот ремонт лишь до хороших дождей, но спасибо и на этом.

Носков взглянул на сруб.

— Когда же новоселье будем гулять? Говорят, ты тут какой-то заморский проект придумал... Четыре сте­ны и все разные, а вместо крыши решето. Пол как в клу­бе, с наклоном, окна у тебя, как давеча, сами из налич­ников выскакивают... У нас таких домов сроду не строили, ей-богу! И специалистов ты подобрал самых изве­стных в округе... По-русски-то они не могут строить, это мы знаем, так на заграничный манер...

— Чего же вы сразу мне не подсказали, что с этой компанией не стоит связываться? — упрекнул Артем.

— А ты меня спрашивал? Уж если такой гордый да знающий, чего ж мне соваться не в свое дело?

— Вам ведь видно было из окна, как они калечат дом, — сказал Артем. — Прекратили бы это безобра­зие.

— Говорил я им... Серега тычет в нос твой проект. Толкует, делаем точь-в-точь по бумаге... Ну, думаю, хо­зяин — барин... Может, тебе вместо дома декорация по­надобилась, чтобы, значит, ее потом зарисовать...

— Вам все шуточки, а мне что теперь делать?

— Дом, — спокойно ответил Носков.

— Я ведь никого здесь не знаю... Опять нарвусь на таких же проходимцев!

— Большую глупость ты допустил, что уехал...

— Что теперь толку об этом говорить?

— Есть тут у нас один плотник — золотые руки, — сказал Кирилл Евграфович. — Он тебе не только избу — дворец соорудит...

— Эти тоже говорили... — усмехнулся Артем.

— Лучшего плотника, чем он, в наших краях не сы­щешь, — продолжал председатель. — Но одна беда...

— Закладывает?

— Это еще полбеды... Не будешь давать денег, так и пить не станет. Дело в том, что плотник капризный — не каждому возьмется рубить избу.

— Что же нужно сделать, чтобы ему понравиться?

— Он сейчас на лесозаготовках, — сказал Носков. — Скоро должен объявиться... Я с ним потолкую. А мужик он очень интересный.

Носков поморщился, взглянул на дом и сказал:

— Паленым или жареным пахнет. А может, дом твой загорелся?

— Ужин мой сгорел, — спохватился Артем и бегом кинулся в сени. Появился со сковородкой, из которой ва­лил густой синий дым.

— Без жены-то оно хлопотливо, — улыбнулся Носков.

Артем выколотил черные угольки со сковородки — это все, что осталось от яичницы с колбасой.

— Сейчас новую соорудим... Приглашаю вас, Кирилл Евграфович, на скромный холостяцкий ужин.

— Пойдем лучше ко мне, — предложил председа­тель. — На семейный ужин...

— Я первый пригласил, — сказал Артем.

Яичница с колбасой шипела на опрокинутом ящике, заменившем стол. Из сеней Артем принес две зеленые рюмки на длинных ножках, а из багажника достал пред­усмотрительно захваченную из Ленинграда бутылку коньяку.

Кирилл Евграфович одобрительно отозвался о конья­ке. В прошлом году в сельпо забросили двадцать ящи­ков болгарской «Плиски». И с тех пор больше коньяка не было.

Тыкая вилками в сковороду, съели яичницу. Носков выпил две рюмки и больше не стал, несмотря на угово­ры Артема.

— Хватит, — сказал он. — Выпить-то можно, а за­чем? Вот эта наша русская привычка: пей до победного конца — и сгубила не одного хорошего человека... Вы­пить-то легко, а вот вовремя остановиться — куда по­труднее...

Уселись на бревна, закурили. Мимо станции без оста­новки пошел товарняк. Паровозный дым взметнулся вы­ше деревьев и, закручиваясь спиралью, стал рассеи­ваться.

— Когда я сюда приезжаю, со мной что-то начинает твориться непонятное, — размякнув, заговорил Артем. — Вспоминается какой-то пожар, я его и запомнить-то не мог... Вот мы сейчас сидим тут, прошел поезд, башня, станция, стрижи в небе и даже вы на этом бревне — у меня такое ощущение, будто все это когда-то было... И эти облака над лесом, и дым.

— Почувствовал свою родину, — просто сказал Носков. — Это не только с тобой бывает… Когда я был на фронте, под Бреслау, на меня тоже такое нашло. Вспо­мнился вдруг дом, баня у речки, какой-то старик копо­шится в предбаннике, а потом огонь, крики... Лишь ко­гда вернулся домой, у матери узнал, что такое было на

 самом деле. Еще до революции мой дед самогон варил, да и баню спалил. Сам еле живой остался... А мне тогда полтора года всего и было. А вспомнилось мне все это под Бреслау до того отчетливо, что просто диву даюсь... Сам понимаешь, как все мы намаялись на фронте за пять лет. Недаром на войне самые любимые песни были про дом, рощу да белую березу. Ничто так солдата за душу не трогало, как эти песни... Вспомнил один слу­чай. Это было в сорок втором, под Торопцем. Мы закре­пились на правом берегу небольшой речушки, теперь уж забыл, как и называется. Так вот как раз посередке меж­ду нами и немцами стояла кудрявая береза. Вокруг вся земля снарядами вспахана, а она каким-то чудом уцеле­ла. И все мы каждое утро радовались, видя, что после артобстрела и ночной бомбежки стоит родимая, ветками шевелит... Глядим на нее, про дом родной вспоминаем. И тут случилась танковая атака. «Тигры» поползли пря­мо на нас. Тогда мы еще не знали, как с ними совладать. Наши пушки стреляют, но пока ни одного не подбили... И скажу я тебе, даже бывалым солдатам ох как скучно сидеть в окопе и смотреть на этих «тигров»... И тут один танк, я думаю, из озорства, повернул прямо на березу... Как ударил грудью с ходу, так и затрещала наша кудря­вая... Замахала ветками и упала вершиной в нашу сто­рону. Был у нас в роте солдатик такой, тихий, незамет­ный, воевал исправно, но на рожон не лез. Тут вскаки­вает он, лицо перекосилось от гнева, и со связкой гранат прямехонько на этот танк. Ну, думаем, сейчас его пря­мой наводкой. Добежал-таки до самого танка и связку под брюхо ему. Подбил! Тут еще один солдат поднимает­ся, другой, третий... Когда загорелся второй танк, «тиг­ры» развернулись и показали нам хвост... А солдатика того орденом Красного Знамени наградили... В газетах сейчас часто пишут военные были. Была у меня мыслиш­ка про этот случай написать в «Известия»...

— И написали бы, — сказал Артем.

— Не умею я складно объяснить все это на бумаге. Да и времени нет. У меня забота, как клуб отремонти­ровать. Одно крыло лет пять назад железом покрыли, а другое, наверное, при коммунизме... Ни хрена не дает средств райисполком.

— У меня тоже забот полон рот, — сказал Артем. — . Нужны цемент, кирпич, доски... А где все это взять?

— Построишь дом, а потом? Как крот, закопаешься в норе?

— Почему как крот? — удивился Артем.

— Помог бы нам наглядную агитацию в клубе нала­дить! И потом эту стенгазету... Я понимаю, ты худож­ник, картины рисуешь, может, тебе и зазорно такой чепухой заниматься, а для нас это великое дело. Тут есть субчики, которые давно в карикатуру просятся.