Крещендо (СИ) - "Старки" - Страница 15

— Али? На араба не очень похож! Скорее на китайца в третьем поколении…

— Алексей Ли, - пискляво блею я, - а Али – сокращенно!

— Понятно! Вот у друга твоего музыка, а у тебя, олух, дрыгалка! — заявляет мужчина Маю и обращается ко мне: — Вы, юное дарование, не могли бы убедить моего сына прекратить музицировать и пойти в финэк учиться? А то, боюсь, удерет в культпросветучилище, укурыш!

— Па! Всё! Высказался и вниз! Там мама тебя ждет и в теа-а-атр! До свидания! — категорично прерывает мужчину Май и даже идет к нему и мягко выпроваживает из комнаты. Блин! Я лопух! Нужно было этому Герману Львовичу сказать, что его сын у меня скрипку украл и изнасиловать хочет! А я тупо промолчал, оглушенный Григом. Вздыхаю…

Май закрывает за отцом дверь и подпирает её собой.

— Может, достаточно учить? Сыграй что-нибудь просто… для меня… пожалуйста!

— Грига хочешь?

— Опять сонату для скрипки?

— Нееет, я банален. Пер Гюнт Соната № 2 песня Сольвейг!

— Играй…

Смычок… и …на открытом звуке интро! На первой октаве мелодия и в-в-верх… то-о-о-оненько, нежно. Это не плач, это грусть, переложенная на музыку, светлая тоска по уходящему времени, печаль от непрекращающейся разлуки… Что может быть лиричнее, нежнее? Я сам балдею! Знаю, что раскачиваюсь вслед за легато, как мачта при легком ветре. И потом легкая, оптимистичная вставка… И опять минор… Мелодия «восходит призрачно, восходит странно, она из снега, она из солнца»*. Вечная невеста — Сольвейг — звонко и в тоже время тихо поет колыбельную своей любви, любви без возраста, без надежды… И пианиссимо в третьей позиции… вниз… А брови вверх! Тишина.

Открываю глаза, а Май сидит на корточках, подпирая дверь, голову склонил так, что я не вижу лица, только волосы, как занавес, скрывают действие. Руки сжали колени. И опять белые костяшки. Может, он болен?

— Май! – и он снова вздрагивает. — Тебе плохо, что ли?

— Плохо, — он хрипит. — Отвернись!

— Может, таблетку? Воды? Кефира? Блин… я весь выпил…

— Отвернись, я сказал! – заорал он. Черт! Что за припадок? Только же был в хорошем настроении! Я отворачиваюсь, тупо гляжу на Мика Джаггера и показываю ему язык. Ощущение, что тот тоже делает мне рожу. Веселый старикашка! Ничего из роллингов не знаю, знаю только, что легенда, классика рока, современники «Битлз». Может, выучить какую-нибудь их песенку? Что там Май делает? А вдруг он наркотик принимает? И велел мне отвернуться…

— Май! Может, еще что-нибудь сыграть…

— Собачий вальс.

— Ты веселое что-то хочешь? Могу «Шутку», только не Баха, лучше Комаровского. Хочешь?

— Хочу.

— Мне Джаггеру играть или повернуться можно?

— Играй ему!

Блин! Нормально к публике задом стоять? Пусть даже публика — это один человек, и тот ублюдок. Играю «Шутку», но до конца не получается, так как чувствую запах курева, Май подошел к окну и закурил.

— Чего вдруг прекратил?

— Я не могу играть этой фотографии, а ты не слушаешь, а куришь.

— Я слушаю. Хочешь, брошу курить?

— Совсем?

— Ну ты и жук!

— Мышь же!

— Ладно, мышь… Хватить уже меня рвать. Есть хочешь?

— Нет. Хочу домой.

— Блин… Давай довезу тебя?

Я стою, обняв Лидочку обеими руками, прижав её к себе струнами, завиток на уровне носа. Не отдам! Уйду с ней! Я же вижу, она нравится Маю, он внимательно слушает её и слушается, у него чуткое восприятие звука, он её понимает. Май не сможет её покалечить! Не отдам и всё.

Май повернулся на меня, ощутив моё решительное упрямство, повисшее в паузе, застывшее в моём неответе. Какими-то красными глазами он удивленно посмотрел в меня, склонил голову, добродушия и след простыл.

— Положи скрипку на стол!

Я отрицательно мотаю головой.

— Али, не заставляй меня делать это…

Я опять мотаю.

— Али, если ты не положишь, то я…

Он наступает на меня и тянет к Лидочке руку. Не дам, уворачиваюсь, закрываю её спиной. Зажмуриваюсь, съеживаюсь. Мамочки, вдруг ударит?

— Али, ты дурачо-о-ок… Ты думаешь, что я тебя буду бить? Нет, ми-и-илый…

Его руки на мой спине, на плечах. Я отступаю, но стена уже рядом, сбежать сквозь неё не получится! Даже вжаться в неё сложно, скрипку испорчу! Я держу её, мою Лидочку, защищаю! Но кто защитит меня! Его руки на мне, во мне. Я изгибаюсь, пыхчу. Май прижимается ближе, сквозь два слоя одежды - его и моей - я чувствую его жар. В затылке его дыхание, а потом зубами в позвоночник, в шею, сквозь рубашку, колючесть кожи на моей гусячьей шейке. Но руки!

— Что ты делаешь? — заныл я. — Я не разрешал…

— Скрипку забираешь, значит, разрешал! – страстно шепчет мне в ухо ублюдок. И его руки не задевают Лидочку вовсе, всё достается мне, вся его похоть и ласка. Как он выстроил все позиции пальцев, мастер аппликатуры по телу. Моему, между прочим, телу! Шарит по мне, одежда не защищает, тут нужны латы! Сжимает половинки задницы, не-е-ет! Еще постанывает при этом. Я пытаюсь оттолкнуть его задом, но он этим пользуется и просовывает руки через талию на низ живота, сжимает мне то, что в паху, я пищу. Но ему мало. Пробирается к пуговице брюк, расстегивает, потом молнию… Черт, брюки сейчас свалятся! А его движения становятся какими-то беспорядочными, неосознанными. Караул!

— Май! — я ору. — Сдаюсь! Я положу скрипку! Я уйду без неё, пусти! Я говорю «нет»!

Он тут же отпускает меня, буквально отскакивает и разводит руки в стороны, дескать, смотри, я услышал тебя и безопасен. На расстоянии-то он безопасном, но взгляд хищный, дыхание злое, свистящее. Я осторожно, приставными шажочками, чтобы не вспугнуть зверя, подхожу к столу и кладу Лидочку на шёлк. До свидания! Я ещё приду!

И таким же трусливым, приставным шагом пробираюсь к двери.

— В кухню, накормлю! Потом увезу! – командует Май, как будто всё нормально, как будто и не пытался меня сейчас отыметь.

— Можно я без кухни? — жалко скулю я.

— Не можно!

И мы идем в кухню. Вернее, он идет, а я плетусь. Усаживает меня за большой стеклянный стол, через который я разглядываю ноги в носках. Хм, дырка, что ли, на носке? Май накладывает что-то в тарелку, разогревает в микроволновке, ставит передо мной. Плов? Фи! Ненавижу рис! Бе-е-е… Ковыряюсь вилкой…

— Жри! — угрожающе процедил извращенец.

— Я не люблю рис!

Он подходит и кладет руку мне на спину, ближе к шее.

— Кушай, мышь! Все грызуны любят рис! — и начинает гладить по спине, я выгибаюсь и заглатываю плова побольше.

Мда! Эффективный способ! У тети Анечки так не получится, от её рук у меня в теле такой паники не образуется. Съем что угодно, лишь бы он руки убрал. Давлюсь рисом, вкуса не чувствую, все ощущения сбились там, где горячая ладонь стимулирует процесс пищеварения.

— Умница! Рис он не любит. Вот тебе сок.

Май забрал, наконец, свою мерзкую, тёплую руку, которая напрягала и возбуждала во мне то ли протест, то ли надежду. Встал напротив и тоже взял высокий стакан с соком.

— Послушай, мышонок! В следующий раз я не смогу остановиться. Поэтому не испытывай меня. Понятно?

Я киваю и грустно вздыхаю.

— Я тебе настолько физически противен?

Я растерялся. Что отвечать? Что противен? Так неправда…

— Все говорят, что я красив… А тебе не нравлюсь? — продолжает допрос Май.

— Причем здесь твоя красота? Ты - парень!

— Ну и что?

— Ничего! Мой первый поцелуй в жизни … и с парнем! Это же ужас!

— В чем ужас-то? Тебе не понравилось?

— Мне не с чем сравнить!

— Могу организовать сравнительную экспертизу, назови любую девчонку, проверь. Но я выиграю!

— Это только ты можешь такое предложить! На фига мне любая?..

— А что, есть какая-то одна-единственная? Так ведь нет! Я узнавал! Нет ведь?

— Всё! — решительно заявляю я. — Интервью закончено! Без комментариев! Везите меня домой!

— Что ж, едем! Хотя можешь остаться!

Я подкрутил ему у виска и выпучил глаза.

— Я к тебе только ради Лидочки прихожу!