Золотой выстрел - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 58

– А что, предполагалось нечто из ряда вон?

– Нет, я в том смысле, что в связи с этим несчастным случаем... не знаю, как его квалифицируют профессионалы, – Латников с выжидающей улыбкой посмотрел Турецкому в глаза, – появилась масса демагогов, готовых использовать любые методы в политической борьбе. В том числе и неприличные. Кстати, я сам посоветовался с вдовой, и мы решили, что гусей дразнить не стоит. Тем более что пока и окончательного решения нет по поводу естественной смерти Анатолия Ананьевича. Она вам не говорила?

«Знает, что я беседовал со вдовой. А вот о чем – не в курсе. И видно, мучается...»

– У нас вообще не было разговора на эту тему.

– А о чем же, если не секрет? – почти заговорщицки ухмыльнулся Латников.

– О чем? – ухмыльнулся в ответ и Турецкий. – Да так, о жизни.

– Ну о жизни она наверняка может много чего рассказать симпатичному мужчине, так, Родион Алексеевич?

«Эва, господа, куда вас потянуло!..» Турецкий взглянул на губернатора, многозначительно кивающего в ответ: да, мол, она – может!

– Нет, вы меня неверно поняли, – сказал он. – Меня интересовали сугубо профессиональные дела. Точнее, все обстоятельства той презентации. Она ответила.

– Ну и что, есть что-то любопытное? – не отставал Латников.

– Есть, разумеется.

– И какие же ваши выводы?

– Я не готов к окончательному ответу. Могу сказать, что некоторые факты нуждаются в проверке. Проведем дополнительное расследование, кое-какую экспертизу...

Турецкий сознательно уходил от прямых ответов, чувствуя, что? нужно от него этим руководителям, что? они желают от него услышать.

– Ну, утверждения вдовы – это мы уже слышали, – недовольно заговорил Алексеев. – Можно подумать, что она сама плохо знала своего супруга. А я долго работал вместе с ним, и видел, и, было дело, участвовал во всякого рода... – Он покачал ладонью, что придало его словам откровенную двусмысленность: по бабам вместе, что ли, ходили или просто пьянствовали в одной компании? – И Толю знал достаточно, чтобы с полным правом утверждать: да, мужик он был поначалу славный, толковый. Но характером обладал часто неуправляемым, несдержанным. При этом был мужиком темпераментным, горячим, – да вы и сами его выступления помните. И до этого дела, – Алексеев щелкнул себя по шее, – и, кстати, до баб, да... большой любитель. А как в Париж сбежал – что уж и говорить! Одни сплошные соблазны. Кто бывал, знает. Так что вот! – Алексеев снова многозначительно возвел очи к небесам. – Результат вполне реальный. Но мы ж часто не можем просто понять характер человека, нам какие-то сложности подавай, каких вовсе и нет зачастую. Мы и недоказуемое докажем, лишь бы это соответствовало поставленным задачам...

– Не совсем понимаю, чего вы ожидаете от следствия? – с улыбкой посмотрел на Латникова Турецкий. – Истины или подтверждения чьей-то точки зрения?

– Ну, – развел руками Латников. – Зачем же так ставить вопрос? Кому нужна туфтель? Да никому. Хотя истина тоже должна быть взвешенной. Вот скажите, у вдовы что, имеются неопровержимые доказательства того, что Саблина отравили? С чего она взяла? И почему на каждом углу заявляет об этом? – Латников незаметно для себя распалялся. Вот она где, собака-то, зарыта!

– А разве она заявляет?! – удивился Турецкий. Может быть, более наивно, чем следовало бы. – Она, грубо говоря, взыскует истины!

– Взыскует она! – зло сорвалось у Алексеева. – Наворовали, набили карманы, а как за жопу взяли, извините, так они сразу взыскуют!..

– Ну перестань, Родион Алексеевич! – недовольно остановил губернатора Латников. – Ты-то хоть не становись на одну доску с этими... Я понимаю его, – сказал он Турецкому, кивая в сторону Алексеева, – это ж какие нервы надо иметь! Куда там железу! Титановые! Ну хорошо, взыскует она или чего-то еще хочет, в конце концов, это ее личное дело. А у нас город. Государство! В котором, так получается, нормальный человек уже и своей смертью помереть не может! Абсурд! А мы, вместо того чтобы снизить накал страстей, успокоить население, электорат, будь он неладен, только подливаем масла в огонь... Вот что плохо. Хреновые мы, говоря другими словами, политики. Толя помер, царствие ему небесное, похоронили и забыли, а ему, – он ткнул пальцем в Алексеева, – работать! И как? Если каждая собака будет в него пальцем тыкать и называть чуть ли не убийцей?!

– Ну у собаки пальцев нету, – спокойно сказал Турецкий. – Да и Родиона Алексеевича, насколько я слышал, в городе очень уважают. Не все, естественно. Да ведь всем мил и не будешь. Помните, что Маяковский однажды сказал? Вы, говорят ему, многим не нравитесь. А я, отвечает, не червонец, чтобы всем нравиться. Вот так! Думаю, отчаиваться по этому поводу не стоит.

Латников засмеялся и, посмотрев на мрачного Алексеева, сказал:

– А ведь он верно говорит! Давай дернем за хорошо сказанное. Закусывайте, Сан Борисыч, а то мы своими заботами совсем вам голову задурили... – И, почти не сделав паузы, продолжил атаку, иначе и не назовешь: – Я ведь не голословно выступаю, нет. Попросил показать медицинское заключение...

– Имеете в виду акт экспертизы?

– Ну да, его. Прочитал, чего не понял, грамотные люди объяснили. Картинка-то получается вполне приемлемая. Следы нейролептиков! Ну и что? Анатолий с его-то болезнью наверняка помимо предписаний врачей, как и все мы это делаем, принимал и что-нибудь успокаивающее. Или, напротив, возбуждающее. А что он пил в тот вечер – это несомненно. И свидетели подтверждают, да и сам он никогда хорошую шампань минералкой не заменял. Ну и наложилось одно на другое, а сверху – третье. Нервный перегруз, где-то сорвался. Да и с каждым из нас на каждом шагу такое же происходит... Следы! Следы, в сущности, ни о чем не говорят. Верно? Если всерьез и правильно разобраться в ситуации. Ну ладно, давайте сменим пластинку. Как ваши-то дела?

– Да я уж ответил: работаем.

– Я не про эти. Я вообще. Под Меркуловым-то как? Не жмет?

– Ах вон вы о чем! Бывает, конечно, не без этого.

– А вечные перетряски в Генеральной прокуратуре вам не осточертели?

– Так куда от них денешься! – засмеялся Турецкий. – Можно подумать, что у вас в ведомстве лучше...

– Это верно... Но у нас, кажется, грядут окончательные перемены, чего не могу сказать о вашем заведении. Слышал, Меркулов на пенсию собирается.

– А он, сколько я его знаю, постоянно собирается. Даже пару попыток сделал, но не удалось, вернули. Кто-то ж и работать должен. Не всем же политикой заниматься.

– Мужик он – да! Но всему однажды наступает свой срок... Вот мне и интересно. Вы ж там немножко, извините за прямоту, белая ворона. Завистники и прочее – это наплевать, черт с ними. Я о другом. Уйдет Меркулов, с кем останетесь? Не думали?

– А я тоже в отставку подамся. В журналисты пойду. А что, возьмут.

– Вы – и в отставку?! Да никогда не поверю! Слушайте, а если я вам сделаю интересное предложение? Выслушаете?

– А почему нет? – сказал Турецкий радушно и напрягся: кажется, начинают покупать. Внимание!

– Вам сорок четыре, верно?

– Против истины не могу возразить! – Александр Борисович решил искренне сыграть дурачка.

– Менять жизнь в сорок четыре – это не просто грех, это преступление! Опыт, умение, огромные знания, обширный круг знакомств – да это же клад! Видимо, в самое ближайшее время произойдут решительные кадровые изменения в нашем Следственном комитете. Давно пора влить свежую кровь и в Главное управление уголовного розыска страны. Скажу больше, не все заместители нашего министра честно и грамотно тянут свой воз. И это большущий вопрос, который не раз поднимался в кабинете уже нового президента. Видите, сколько проблем?

– Не завидую вам, – честно сказал Турецкий. – А кстати, в вашем ведомстве работает такой замечательный профессионал, как Вячеслав Грязнов. Почему бы вам его, к примеру, не задействовать на всю катушку?

– Я знаю Грязнова. Он, к слову, ваш хороший товарищ. И мужик толковый. И ваша забота о нем понятна. Но вы, Сан Борисыч, одной маленькой детали не учитываете. МУР – это его потолок. И ему за пятьдесят. Точнее, пятьдесят два. Он обязательно принесет груз своих привычек, а мы не можем с уверенностью сказать, что у каждого человека они исключительно идеальные. Вы понимаете, о чем я говорю? – Показалось, что у Латникова глаза сделались вдруг «прохладными». – А вот вы – другое дело.