Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ) - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 47

– Но, штаб‑ротмистр…

– Какова ваша роль? Полноте, господин граф! Кого же, как не вас, своего лучшего друга, я могу пригласить в качестве своего секунданта!

Александр окончательно продрал глаза и сел на постели.

– А с кем вы стреляетесь, князь? Бекбулатов ухмыльнулся:

– С молодым князем Радлинским, ротмистр. Да вы его знаете…

В голове Александра снова с готовностью всплыли строки подученной информации, фотографии, компьютерные модели. Юный красавец‑гусар, отпрыск одной из знатнейших шляхетских ветвей Литвы, записной сердцеед и гуляка, один из лучших друзей‑собутыльников штаб‑ротмистра, просто‑таки влюбленный в своего кумира и наставника, верный и непременный спутник во всех его стремительных и опустошительных набегах на злачные места Санкт‑Петербурга…

– Но, Владимир Довлатович! Это же ваш лучший друг!

Ухмылка на лице штаб‑ротмистра как‑то неуловимо перелилась в плотоядный оскал, а из‑под маски европейца четко проступили обычно тщательно скрываемые черты дикого степняка…

– А в подлунном мире, граф, не бывает ничего постоянного, вы это лучше меня знаете. Мне прискучил этот плоский остряк, вот и все.

– Но…

– Лучшим же другом, мне кажется, по праву я считал и считаю вас, господин ротмистр. Поэтому и вверяю вам самое дорогое, что только может быть у человека благородного, – свою честь. – Бекбулатов хлопнул Александра по колену. – Одним словом, господин Бежецкий: быстренько приводите себя в порядок и, милости прошу, приступайте к возложенным на вас обязанностям. Адрес секунданта князя Радлинского, барона фон Траубе, найдете в Сети. Все остальное – на ваше усмотрение. До вечера, граф!

Бекбулатов решительно направился к выходу, но в дверях все‑таки обернулся. – Кстати, Александр Павлович, когда я говорил “приводите себя в порядок”, то совсем не имел в виду то, что под этим подразумевают некоторые из господ офицеров. Вы нужны мне в полностью вменяемом состоянии, запомните это и постарайтесь, насколько это возможно, соответствовать!

* * *

Ночной туман, упрямо не желая уступать зарождающемуся утру, стелется по росистой траве, почти осязаемыми спиралями завиваясь вокруг медных корявых, покрытых древней коростой вековых сосен. Где‑то рядом в густых кустах тальника неуверенно пробует голос ранняя одинокая пичуга. День обещает быть прекрасным, но сейчас, на рассвете, несколько человек, совершенно инородных в этом почти шишкинском пейзаже, зябко кутаются, в надежде спастись от холода и сырости, ползущих с близкой воды. Все формальности уже давно улажены, и теперь двух людей, замерших друг против друга, соединяет некая инфернальная связь.

Собственно говоря, забираться в такую глушь не было никакого смысла. Это просто дань вековой традиции и, возможно, попытка оградить готовящееся, почти интимное по своей сути, действо от посторонних глаз. Да, конечно, интимное, ведь интим это не только когда встречаются два человека, готовящиеся породить новую жизнь, но и наоборот. Отнятие жизни – почти такая же интимность, как и создание ее… Дуэли, как непременный атрибут жизни дворянства и цвета его – офицерства, были высочайше разрешены еще больше десяти лет тому назад, во времена краткого и памятного многим правления императора Александра IV, самого бывшего дуэлянтом и забиякой в молодые годы. Хотя и в корне несогласный с этим, нынешний император, считающий себя гарантом дворянской чести, не счел возможным идти против воли отца. Конечно, любое благое начинание приводит порой к истинным уродствам, и теперь не являлись редкостью даже дуэли на людных улицах городов, под любопытными взглядами десятков зевак. Случалось, что оба соперника оставались совершенно невредимы, а в больницы или даже куда подале увозили совершенно посторонних прохожих… Но в данном случае готовился отнюдь не балаган, которым так любят тешить себя мальчишки… Здесь собрались люди серьезные.

Пожилой подполковник открыл потемневший от времени полированный футляр, и в сером свете раннего утра на потертом лазоревом бархате хищно блеснула вороненой сталью пара старинных дуэльных пистолетов, которыми, возможно, доводилось пользоваться еще прапрадеду молодцеватого гусарского поручика. Без лишних церемоний дуэлянты выбрали оружие и разошлись на свои места.

Александру доводилось держать в руках таких вот монстров с калибром почти как у охотничьего ружья, тем более архаических дульнозарядных, всего несколько раз при подготовке у Полковника, однако навыки профессионального солдата не подвели, и пистолет поручика он зарядил даже раньше барона фон Траубе. Явно играя на публику, двадцатипятилетний князь Радлинский распахнул и картинно бросил на сырую траву доломан (несмотря на то что бывшая кавалерия более пятидесяти лет назад пересела из кавалерийских седел на винтокрылые машины, гусары, драгуны и кирасиры сохранили свой парадные мундиры и славные названия полков, а эмблемой аэромобильных войск Российской Империи были выбраны скрещенные сабли), оставшись в белоснежной сорочке с расстегнутым кружевным воротом. Сброшенный доломан сразу же, пока не успел намокнуть в росе, обильно покрывающей траву, подхватил седенький слуга, должно быть дядька Радлинского, помнящий молодого князя еще младенцем. Бекбулатов, напротив, не счел нужным расстегнуть даже пиджак своего элегантного гражданского костюма, которым он как бы подчеркивал свое презрение к противнику.

В тишине, нарушаемой только птицами, громом прозвучал раскатистый бас барона фон Траубе, секунданта князя Радлинского:

– Сходитесь, господа!

Эти простые слова послужили спусковым крючком, запустившим отсчет мгновений, знакомых Александру по десяткам романов. Первый выстрел, согласно правилу, за оскорбленным. Гусар, изящно поправив тонкий ус, плавно поднимает ствол. Бекбулатов даже не пытается прикрыться рукой с пистолетом, что допускается дуэльным кодексом, и в свободной позе стоит перед старинным, но от этого не переставшим быть грозным и смертоносным оружием, брезгливо глядя в глаза противнику. Вот сейчас…

И вдруг в последний момент князь Радлинский стремительно вскидывает руку и нажимает курок. Выбросив вверх громадный клуб дыма, пистолет сипло и грозно рявкает, посылая дробное эхо метаться по округе, отражаясь от сосновых стволов. Зрители оживают и с облегчением переглядываются. Трагедия в очередной раз оборачивается фарсом: вот сейчас штаб‑ротмистр тоже выстрелит в воздух, старые друзья обнимутся, простят друг друга и поедут в ближайший ресторан заливать мимолетную обиду морем шампанского…

На лице отходчивого поручика уже цветет ясная, по‑мальчишески открытая улыбка… сменяющаяся растерянностью, потому что черный зрачок пистолета Бекбулатова заглядывает ему прямо в глаза. Не может быть, это же шутка, балаган, не более! “Остановись!” – Александру кажется, что он крикнул это во весь голос…

К рухнувшему навзничь гусару бросаются сразу все присутствующие, но опережает все же врач, с размаху падающий на колени перед безвольно лежащим телом. Поднявшись на ноги несколькими мгновениями спустя, после необходимых, но, видимо, совершенно безнадежных процедур, он отрицательно качает головой, снимает шляпу и мелко дрожащей рукой крестится по‑лютерански. Вразнобой тот же ритуал повторяют все, обступившие ложе смерти…

Немногочисленные свидетели трагедии потрясенно, вполголоса переговариваясь, расходятся к своим автомобилям, и у тела Радлинского остаются только фон Траубе, эскулап и беззвучно рыдающий старик‑слуга, прижимающий к груди доломан, чудом спасенный от росы, но теперь совсем не нужный молодому князю.

Бросив последний взгляд на уже начинающий заостряться профиль поручика, со щек которого еще не успел сбежать юношеский румянец, багровое пятно на груди его белоснежной сорочки и безвольно откинутую руку, все еще сжимающую пистолет, Александр, не зная, как в таких случаях полагается поступить, козыряет непонятно кому куда‑то в пространство и чуть ли не бегом догоняет удаляющегося штаб‑ротмистра, наконец‑то расстегнувшего пиджак.