Близится утро - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 21

– Это предание, – согласился Жерар. – Что-то в нем, быть может, искажено или приукрашено.

Оба его монаха-охранника были сейчас где-то в базилике Святого Иштвана, улаживали все те дела, что неизбежно возникают при приезде одного духовного владыки в город, где есть собственный епископ. Как я понимал, положение епископа Парижа, или по-государственному – Лютеции, делало Жерара чуть выше, чем епископ Аквиникума. Потому являться первым на встречу он не должен был. Но и вызывать к себе епископа Кадора, дряхлого, но уважаемого старика, тоже не имел возможности. Вот и договаривались сейчас монахи, где и как, на какой территории «случайно» встретятся епископ Кадор и прибывший с неофициальным визитом Жерар Светоносный. По всему выходило, что все-таки придется Жерару ехать к Кадору – поскольку визит его частный, но чем-то это Жерара не устраивало.

Нам с Антуаном, ясное дело, эти проблемы были безразличны. Мы сейчас имели такого покровителя, что мог нас уберечь от любой… ну или почти от любой беды. Так что ничто не мешало заняться поисками Маркуса.

Знать бы еще, где его искать…

– Мадьярского языка не знаешь, Ильмар? – осведомился Жерар.

Я покачал головой. Доводилось мне бывать в Паннонии, один разок, ненадолго, и в Аквиникум я заглядывал, но выучить мадьярский язык – это все равно что китайским овладеть.

– Я слов десять знаю, – сказал неожиданно Антуан. – Но этого мало.

Жерар кивнул. Ему местное наречие тоже было незнакомо, но у него-то с этим проблем никаких не было – для епископа всегда переводчик найдется. А вот как нам, с городом не знакомым, языка не знающим, искать четырех людей, что от всех прячутся? Тем более если у Арнольда и впрямь в Аквиникуме крепкие родственные связи…

– Вам нужен гид, – сказал Жерар. – Переводчик. И такой, чтобы не за деньги служил. Задача. Ну, да Господь его нам направит.

Лицо у него было серьезным, будто и впрямь епископ полагал – сейчас с небес спустится ангел Господний, прекрасно говорящий на романском и мадьярском языках.

Однако же вместо ангела появился официант, прислуживающий нам за столом. Принес фарфоровые тарелки с каким-то творожным месивом, политым сладким персиковым вареньем, стал расставлять перед нами.

– Скажи, брат мой, – неожиданно велел епископ. – Скажи.

Официант вздрогнул. Был он смуглым, черноволосым, усатым, средних лет. Типичный мадьяр, из тех, которых невзлюбил мой приятель-сапер.

– Ваше преосвященство… – Он еще продолжал раскладывать столовые приборы, но вроде как руки у него сами по себе работали, а голова была занята другим. – Ваше преосвященство… не ради себя…

По-романски он говорил хорошо, только больно уж был взволнован.

– Говори, брат мой, – велел епископ. – Я вижу, ты хочешь говорить со мной.

Официант опустился на колени. Схватил руку епископа и впился в нее поцелуем.

– Ваше преосвященство… свершите чудо!

– На все воля Искупителя и Сестры, – мягко ответил епископ. – Встань, добрый человек. В чем твоя беда?

– Мой сын умирает, ваше преосвященство! Спасите его! Все знают, вы мертвых возвращали к живым!

– Мертвых вернуть дано лишь Господу… – Жерар посмотрел на меня, на Антуана, а потом спросил: – Что с твоим сыном?

– Врачи сказали, что он не жилец, ваше преосвященство. У него рак, ваше преосвященство. Сотворите чудо!

Я только вздохнул мысленно и отвернулся. Есть болезни, от которых лечат, а есть и такие, что никто не спасет. Был бы с нами старый Жан, он бы это объяснил несчастному мадьяру. Может, присоветовал бы, как облегчить муки его сына. А чудеса… что ж, искренняя молитва способна чудеса творить, но тоже не всякие.

Официант тем временем все говорил и говорил, жарко и умоляюще, не выпуская руки епископа. Про то, что один сын у него погиб в малолетстве – глупо и случайно, задавило парня дилижансом, несущимся по дороге. Про второго сына, который никогда и никому не причинял зла, вырос и хорошее образование получил… Про его невесту, которая даже теперь, когда вся родня требует разорвать помолвку, хочет все-таки выйти замуж за умирающего парня, а потом, став вдовой, уйти в монастырь. Про то, что никогда и никого ни о чем он не просил, всего добился сам, и только горе заставило его обратиться к прославленному Жерару Светоносному с такой просьбой…

– Встань, – сказал Жерар. Я понял, что сейчас он откажет в просьбе о чуде, пообещает молиться за бедного парня и скажет все то, что положено говорить священнику в таких случаях…

– Ваше преосвященство…

– Ты сможешь провести меня к своему сыну? Незаметно. Так, чтобы никто не знал об этом?

Я в удивлении уставился на епископа. Антуан тоже был озадачен, ну а бедняга официант просто потерял дар речи. Наконец он вымолвил:

– Как будет угодно вашему преосвященству…

– Я не хочу, чтобы кто-то знал об этом, – сказал епископ. – Я помогу твоему сыну, если будет на то воля Искупителя. Но пусть никто и никогда не узнает, что Господь спас его моей рукой.

Что задумал Жерар, я понимал прекрасно. И от того на душе у меня было горько и противно.

Ясное дело, что такого чуда простому человеку не совершить. Это не падучую исцелять, или бесноватого в разум приводить. Значит… значит, сделает епископ вид, что пытается помочь больному. Конечно же, тот приободрится – ведь сам Жерар Светоносный ему спасение пообещал! И воспользовавшись этим, Жерар бедолагу попросит нашим провожатым послужить. А что сын его все-таки умрет… так ведь на все Божья воля…

Мы шли по узкой улочке Буды, старого района Аквиникума, подымаясь от реки вверх. Дома по большей части стояли красивые, каменные, этажей в пять. Хорошая земля, не бедствует народ…

Официант шел впереди, едва не переходя на бег. Впрочем, как мы уже узнали, был он вовсе не простым официантом, а одним из старших управителей гостиницы, ради того, чтобы проникнуть к епископу, надевшим ливрею… Временами мадьяр оглядывался, убеждаясь, что мы и впрямь идем следом. Мы шли. И на епископе, и на нас с Антуаном были плащи, скрывающие епископскую одежду Жерара и наше иудейское облачение.

Как ни удивительно, но епископ позволил нам с Антуаном его сопроводить. Я бы на его месте устыдился: что ж хорошего, такой спектакль перед умирающим разыгрывать!

– Сюда, ваше преосвященство.

Вслед за провожатым мы вошли в арку и оказались в маленьком дворике, куда выходили двери трех домов. Посреди дворика, возле клумбы, играли с щенком детишки, проводившие нас любопытными взглядами. Управитель достал тяжелый медный ключ, отпер дверь и впустил нас, предварительно заглянув и удостоверившись, что в передней никого нет.

Едва войдя, я понял, что в этом доме – умирающий. Тяжелый дух болезни стоял в воздухе. Лекарства и гнусная духота от вечно затворенных окон…

– Такой дух губит человека вернее любой болезни… – пробормотал Жерар себе под нос.

– Да, ваше преосвященство? – недослышав, вскинулся управитель.

– Проветривать надо, Ференц. Веди нас.

Мадьяр бросился к какой-то двери, приоткрыл, что-то рявкнул на своем, захлопнул дверь. Объяснил:

– Я велел прислуге не выходить. Они вас не увидят.

– Веди, – повторил Жерар.

Мы прошли несколько комнат – не то чтобы совсем уж роскошных, но и не бедных. В шкафах было много красивой посуды и безделушек цветного стекла и фарфора, везде чисто и прибрано, а несколько картин, висевших по стенам, принадлежали кисти хороших художников. Особенно удачна была темпера, изображавшая исход Искупителя из Рима, – устало бредущий в сгущавшейся тьме человек ничем не напоминал Пасынка Божьего, но почему-то сразу становилось ясно, что это именно он.

– Здесь, ваше преосвященство…

Первым вошел Жерар, потом мадьяр Ференц, потом мы с Антуаном. В небольшой спальне с глухо зашторенными окнами воздух был совсем уж тяжел да вдобавок еще и провонял крепким табаком. На высокой, как любят жители Паннонии, кровати лежал молодой мужчина с нездоровым измученным лицом. Рядом сидела на стуле пожилая женщина. Неужто мать? Тогда горе изрядно ее состарило…