Чистовик - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 50

— Вот это да, — только и вымолвил я.

Все-таки, похоже, я принял правильное решение. Выслушает меня Дитриш или нет, поверит или прогонит прочь — но он один из немногих здесь, кто действительно может поверить.

Поверить и помочь.

17

Мы всегда склонны недооценивать своих ровесников. Да, нам с ними комфортнее всего, мы слушаем одну музыку, читаем одни книги, работаем (хотя бы поначалу) на одинаковых должностях — в словосочетаниях «молодой инженер», «молодой врач» или «молодой сисадмин» существенно будет все-таки прилагательное. Но вот каких-то великих дел мы от них не ждем. Нам проще смириться с мудростью стариков, опытом зрелых людей или даже гениальностью ребенка. Но наш ровесник — ну как он может совершить что-то значительное, как может пользоваться уважением и любовью больше, чем мы? Это же Колька, Петька, Сережка. Мы с ним в детском саду дрались, в школе хулиганили, в студенчестве оттягивались. Я же его знаю как облупленного, он обалдуй обалдуем, хороший парень, но звезд с неба не хвата… Что? Хватает? Вот прямо так? Его научные статьи во всем мире публикуются, его в Гарвард зовут лекции читать? Да не может быть… меня преподаватели всегда ему в пример ставили…

Наверное, все дело именно в этом. Когда видишь своего ровесника, который пользуется всеобщим уважением, возникает… ну, даже не зависть. Что-то вроде растерянности и сомнения. И невольно думаешь, а мог бы ты сам оказаться на его месте?

Усадьба господина Дитриша, а точнее — рода Дитришей, производила впечатление настоящего семейного гнезда — старого, но крепкого, обжитого до последнего чуланчика, настолько сроднившегося с окружающей местностью, что оно выглядело естественнее гор, лесов и виноградников. Может быть, за это надо было благодарить архитектора, а может быть — время. Время на самом деле лучший архитектор. Оно даже унылый доходный дом способно превратить в жемчужину городского ансамбля. В свое время парижане демонстрации устраивали против Эйфелевой башни, а сейчас без нее Парижа считай что и нет…

Мне предложили войти в дом, сообщив, что Дитриш вот-вот вернется с конной прогулки, или подождать в беседке перед усадьбой. Я скромно выбрал беседку, что, впрочем, не помешало слуге принести мне зеленый чай и тоненькие сигары. Обнадеживающее гостеприимство. Я сидел в увитой зеленью беседке, смотрел на мирный пейзаж вокруг, но взгляд то и дело скользил к башне. Она была теперь совсем близко. Я мог ее рассмотреть во всех деталях и пришел к мысли, что первая аналогия — со скрученным веером — была очень удачной. Представьте себе, что из единого фундамента выстроили из стекла и стали десятка три тонких и высоченных небоскребов, каким-то чудом удерживающихся в наклонном положении. Потом слегка сдвиньте небоскребы так, чтобы они наползали друг на друга. И получившийся полусложенный веер закрутите вокруг оси спиралью.

Представили?

Теперь добавим размеры. Высотой «пластины веера» должны быть метров триста. Шириной — метров двадцать. Толщиной — метров пять, может, немногим больше.

И вот вся эта футуристическая, абсолютно нелепая в горах конструкция нависала над старинной каменной усадьбой. Наверняка временами тень от нее накрывала и усадьбу, и двор вокруг нее.

Но этого никто не замечал.

Я успел до половины скурить сигару, оказавшуюся куда вкуснее папирос Андре, когда на дороге, вьющейся среди виноградников, показался конный. Каким-то образом молодой землевладелец уже узнал о моем появлении — он бросил слуге поводья возле самой беседки и пошел прямо ко мне. Белый костюм для верховой езды, высокие белые сапоги из мягкой кожи — он выглядел именно так, как в моем представлении и должен был выглядеть богатый и уважаемый землевладелец, отправившийся осматривать свои владения.

Я поднялся навстречу.

Дитриш был моим ровесником и немного походил на меня. Вот только был явно физически крепче, рыхлость городского жителя его не коснулась (ну да, попробуй всю жизнь ходить пешком и скакать на лошади на свежем воздухе — много у тебя останется лишнего жирка или бледной пухлости физиономии?). В довершение всего хоть мы и были чем-то похожи, но Дитриш был явно красивее. Это я признал совершенно честно и объективно. Причем красив он был не слащавой юной красотой, ценимой немолодыми женщинами («красавчик!») и не брутальностью городского мачо, ценимой юными девушками («настоящий мужик!»), а какой-то общей правильностью и лица, и фигуры. В общем, женщины в него должны были влюбляться, а мужики уважать.

У меня возникла горькая мысль, что я вижу нечто вроде улучшенной копии самого себя.

— Добрый день. — Он протянул руку, легко и дружелюбно улыбаясь. — Вы давно меня ждете?

— Нет, недолго. — Я пожал ему руку, признавая, что и рукопожатие было приятным. — Спасибо. Меня угостили чаем и сигарами. Рад вас видеть, господин Дитриш.

— Аль, — сказал Дитриш. — Просто Аль. Мы, кажется, ровесники.

— О да, — сказал я. — Тогда я Кирилл. Или просто Кир.

— Кирилл. — Он будто покатал имя на языке, пробуя на вкус. — Кирилл. Очень красиво и необычно. Пройдемте в дом, или…

Я посмотрел на башню. Сказал:

— Может быть, поговорим здесь?

— Ага, — сказал Дитриш вполголоса. — Вы тоже… Давайте здесь.

Он уселся напротив меня, махнул рукой слуге, который принес мне чай и с тех пор стоял поодаль. Слуга скрылся в доме.

— Я тоже выпью чая, — сказал Дитриш. — Вы ее видите?

— Башню? Да.

— Какая она?

Я усмехнулся. Нет, все-таки мы и впрямь были похожи.

— Высокая, метров двести. Будто веер из стекла и стали, скрученный винтом.

— Я тоже так объясняю, — улыбнулся Дитриш. — Объяснял, пока не понял, что бесполезно. Откуда вы, Кирилл?

Выбор это или нет?

Я прислушался к себе.

Нет, ничего не прорезается… Никаких способностей. Значит, особого выбора у меня и нет.

Я посмотрел в глаза Дитриша.

— Из другого мира.

— О, — сказал Дитриш. — О!

Он даже встал, нервно прошелся по беседке. Появился слуга, принес еще одну чашку и чайник на подносе. Дитриш кивком отпустил его.

— Я вас не удивил, — сказал я.

— Вы? Не удивили? Вы меня поразили, Кирилл! Вы… нет, я думал, но… чтобы так.

Я вдруг понял, что этот красивый, умный, богатый, абсолютно самодостаточный парень и впрямь поражен до глубины души. И мне сразу стало с ним легче.

— Мне казалось, что раз вы видите эту башню, то и с функционалами встречались.

— С кем?

— С Людьми-над-людьми.

— Они никогда не утверждали, что они из другого мира. Они вообще ничего не говорят о себе. Я полагал, что на каком-то из материков сохранился более цивилизованный анклав…

— Вы даже знаете, что материков много, — сказал я с удовольствием. — Может быть, и слово «история» вам знакомо?

— Знакомо. — Он хмыкнул и сел. Налил себе чай. — Только слово и знакомо. У нас нет истории. На нее табу… знаете такое слово?

— Знаю.

— Ну вот, у нас рассуждать о том, что было раньше, — верх неприличия.

— Бедная девушка, — сказал я. — Не знал…

— Какая девушка?

— В библиотеке. Я расспрашивал ее об истории вашего мира. Она отправила меня к вам.

— А… я знаю, о ком вы. — Его лицо сразу потеплело. — Да, вы удачно спросили. Диана такая же чокнутая, как и я. Ей тоже хочется знать, что было до того, как мир погиб.

— Но ведь у вас есть люди, которые посещают материк… ищут там разные вещи.

— Есть. Два-три отчаянных капитана. Но их интересует только прибыль. А вы, наверное, интересуетесь чем-то большим.

— Да.

— И могли бы мне что-то рассказать? — В голосе Дитриша прорезались умоляющие нотки.

— Мог бы, — сказал я. — Ну… существует много миров, похожих на Землю. Собственно говоря, они все — Земля. Только разная.

— Так… — Дитриш благоговейно смотрел на меня.

— Эти миры… они как-то разделены в пространстве. И, по-моему, не только в пространстве, но и во времени. На некоторых живут люди. На других цивилизации нет.