Загогулина - Москвина Марина Львовна - Страница 18

Свет снова замигал. Вагон поехал дальше. А мы спрятались за ширму и стали свою муху искать, она лежала в сумке в коробке из-под леденцов с другими янтарями. Муху мы взяли, остальное положили, как было.

Слышим – голос Яниса:

– …Этого не может быть!

А другой голос возмущается;

– Как это «не может»? Была сумка – и нет сумки!

– Вы что-то путаете, – отвечал Янис. – Вий картонный. Он и мухи не обидит. Идемте – сами увидите.

– Что ж я вам, вру? Вырвал и украл! У меня там деньги, документы, ключи. Черт знает что такое! Я этого так не оставлю!

– Вадим скандалит, – сказал Дзинтар. – Бежим!

Мы повесили сумку Вию на плечо, через запасной выход выбрались на улицу и понеслись к морю.

Дед Степан издалека увидел нас:

– Где вы болтаетесь? – кричит из сада. – Идите есть!

Я махнула рукой: «Не сейчас!»

Мы бежали, бежали по берегу. Янтарь с мухой Дзинтар сжимал в кулаке.

Вдруг он подбросил его – кусочек янтаря кувыркнулся в лучах заходящего солнца, и я увидела, как в нем отразилось море, песчаные дюны и сосны…

И все это лето на Рижском взморье.

АВТОГРАФ ШАЛЯПИНА

Бабушка жарила гренки. Макнет хлеб в яйцо – плюх на сковороду! Сковорода: «Ш-ш-ш!» А бабушка в белом фартуке с оранжевым самоваром на животе.

Рядом с бабушкой – буфет. На нем, под стеклом в картонной рамке, стоит фотография певца Шаляпина. Он там в роли царя Бориса Годунова. В левом углу карточки наверху черными чернилами написано: «И. М. Лукину па память». И подпись: «Ф. Шаляпин. 1916 г.» А на обратной стороне – уже другим почерком: «На память Коле Пащенко. Вспомните совхоз “Скотовод”. 1947 год. Дроненко».

Кто такой Коля Пащенко, и зачем ему вспоминать совхоз «Скотовод», глядя на Шаляпина в роли Бориса Годунова, неизвестно. И еще неизвестно, как у нас дома очутилась эта фотография. Хотя моя бабушка в молодости работала у Шаляпина медсестрой.

– Бабуль! – я села за стол и вытащила из миски самый поджаристый гренок. – Вот ты у Шаляпина медсестрой работала…

– Было дело, – кивнула бабушка.

– Как думаешь, какую нам песню спеть на смотре по стройподготовке?

– Из тех, что пел Федор Иванович? – спрашивает бабушка.

– Ну, необязательно, – говорю, – нам главное, чтоб солдатско-матросская. Коля Тарабукин речевку нашел, а с песней – никак! «Через две зимы» – пятый «А» поет, «Шла Маруся» – пятый «В». А нам бы такую – чтоб никто!

Бабушка подумала и говорит:

– Знала я одну матросскую песню. Задуше-евная! Значит, дело было на корабле. Вспомню? Нет? Слова там, вроде, такие:

– Вишь, какая матросская.

– Ну, а дальше?

– Дальше припев:

– А? – сказала бабушка. – Подходящая?

– Сила! – говорю. – Маршировать-то под нее можно?

– Да не ахти! – призналась бабушка. – Мотив у ней больно заунывный. Хотя… это ведь как спеть!

Она сняла с огня сковородку и… замаршировала по кухне.

– Ать-два – левой! Ать-два – ле… Но на при-зы-ы-ыв влюбленного матро-о-са ска-за-ла ле-ди: «НЕТ!», по-тупив в во-ду взор! За-билось серд-це в нем, словно крылья аль-батро-о-са, и бросил ле-ди он в бу-шу-ю-щий простор!!!

Вот это была песня! Прямо потрясающая! Только леди жалко. Я как представила валы – с нашу пятиэтажку, – сразу поняла, чего она всю дорогу стояла, потупив в воду взор. Ее просто-напросто укачало. Да и матроса явно укачало. Сто против одного: если б не свирепая болтанка, в жизни бы он на такое не решился.

В общем, на другой день слова «Моря грозного» стали известны всему нашему классу. А еще на другой день (времени-то у нас было в обрез!), мы выстроились парами на верхнем этаже.

С лестницы шумел и напирал пятый «В». Из актового зала высыпали отмучившиеся «ашники». Нас поджидала комиссия – учителя и старшеклассники – по трое в каждом углу. В центре – главные военачальники: директор школы Сусанна Григорьевна и какой-то неизвестный в костюме, видно, представитель РОНО.

– Уважаемый председатель комиссии! – зарапортовал Тарабукин. – Пятый класс «Б» в количестве тридцати пяти человек к смотру строевой подготовки готов!

– Здравствуйте, учащиеся пятого «Б»! – Сусанна Григорьевна улыбнулась и ласково посмотрела на представителя.

Представитель поправил галстук и заложил руки за спину.

– Здрав-ствуй-те!!! – мы так гаркнули, как будто перед нами стояли, по крайней мере, Кутузов и Барклай де Толли.

– Нале-во! – сказала Сусанна Григорьевна. – Шагом марш! Речевку начи-най!

– Лучше нашей школы… – взревел Тарабукин.

– …не было и нет! – ахнули мы хором.

– Готовы прожить в ней…

– …до старости лет!

– Любое задание… – вскричал Тарабукин.

– …выполнить рады!

– Сочтем порученье…

– …зачесть!

– Если школа скажет: «НАДО»…

– …мы ответим: «ЕСТЬ!»

Сусанна Григорьевна опять улыбнулась и шепнула что-то на ухо представителю. Тот кивнул и тоже заулыбался.

Из всех углов члены комиссии подняли оценки: сплошные десять баллов!

– Раз-два левой! – командовала Сусанна Григорьевна. – Левой! Левой! Песню запевай!

– О-ни сто-я-а-ли, – грянули мы все вместе, – на ко-ра-бле у бо-орта! Он пе-ред ней стоял с про-тя-ну-той ру-кой! На ней бо-га-тый шелк! На нем бушлат поте-ортый! Он на не-е смотрел с на-деждой и мольбой!

Сусанна Григорьевна улыбаться перестала. Почувствовала, наверное, что песня будет невеселой. На этот раз она даже не взглянула на представителя, зато он повел себя как-то странно. Сорвал с носа очки, сунул их в карман, потом опять надел и, стуча ногой в такт песни, воззрился на Сусанну Григорьевну.

Когда мы дошли до места, где матрос выбрасывает леди в бушующий простор, представитель кашлянул и сказал:

– Да-а! Вот так история!

Что он этим хотел сказать – не знаю. Но по тому как, «потупив взор», стояла Сусанна Григорьевна, как переглядывались, перешептывались и прыскали по углам члены комиссии, мы почуяли неладное и поддали жару!

– А поутру, – загорланили мы что есть мочи, – когда восходит солнце, в прибрежном кабаке в углу матрос рыдал!.. И пил он жгучий ром в кругу друзей матросов! И страшным голосом он леди призывал!!!

– Виноват, не расслышал… В каком кабаке? – спросил тут на весь зал представитель РОНО.

– В прибрежном, – ответила ему Сусанна Григорьевна. – А ну-ка, пятый «Б», спускайтесь и подождите меня у раздевалки!

Короче, мне велели привести родителей. Родители у меня в командировке, поэтому вести надо было бабушку.

Когда я пришла домой, бабушка накинулась на меня с расспросами. Она так переживала за наш смотр! Просто язык не поворачивался рассказать все, как есть.

– Бабуль, – говорю. – Понимаешь… Спели мы отлично!

– Поздравляю! – торжествующе сказала бабушка. – А кто тебе такую песню присоветовал?!

Я сказала:

– Ба, ты только не волнуйся! У нас завтра… собрание… И тебя на него… пригласили!

– Зачем? – бабушка сначала перепугалась, а потом подмигнула мне и погрозила пальцем: – Признавайся, – говорит. – Разболтала, что я у Шаляпина работала? Эх вы, следопыты! Ну, так и быть, приду!

Я решила утром выложить бабушке все начистоту. Но когда проснулась – бабушка уже выудила из своего зеркального шкафа нарядный шерстяной сарафан, белую кофту в горошек, круглую зеленую гребенку и давай все это примерять! Такая расхаживала по квартире веселая!