Загогулина - Москвина Марина Львовна - Страница 16

– Факт выскакивания – да, – говорю.

И смотрю на деда. А мы с ним друг друга понимаем без слов.

– Сядь, Лен, – сказал дедушка и говорит: – Я, товарищи, недавно по радио слушал. Один ученый докладывал. «Все мы состоим из звездного вещества!» Ты, Митрофаныч! И гражданка Ершова! Ты, Клюнин, тоже не исключение!

Огорошив этим Конфликтную комиссию, дед мой, Иван Терентьевич, объявил:

– Не для протокола! Стекло вставлю я! При условии! Что Клюнин НИКОГДА – ни вслух, ни про себя – не скажет слова «муть».

Клюнин встал. Всегда сутулый, он выпрямился! Он голову поднял, хоть вечно ходит понурый! Глаза – как у боярыни Морозовой с картины художника Сурикова!..

– Чем так, дядь Вань, – сказал он, – лучше я сам!..

– Кремень! – крикнул кто-то из собравшихся. – Не отрекся!!!

И Конфликтная комиссия дружески двинулась в деревню. В самом деле, глупо разводить конфликты, раз уж все мы без исключения состоим из звездного вещества.

СЕМЬ ЛЕТУЧИХ ПАССАЖИРОВ

Поезд шел медленно, как будто ему не хотелось уезжать так поздно вечером.

– Билеты, пожалуйста! – на весь вагон раздался бас.

И к нам в купе явился проводник с черными бакенбардами, абхаз. Он забрал у мамы билеты, сунул в планшет и сказал:

– Приятного путешествия в нашем фирменном поезде!

А я на поезде не хотела. Я хотела на самолете. Но мама – ни в какую! Поэтому я сказала:

– Мне больше нравится самолет.

– На самолете быстрее, – согласился проводник. – Но в поезде! – Он поднял указательный палец и потряс им около бакенбарда. – Поезд – это поездка! Это путешествие! Это приключение!!

Я говорю:

– Какие же тут приключения? Все только и делают, что спят или едят.

– Слушай, не будь ты как тот пассажир из прошлого рейса, – проводник сел и уперся кулаками в коленки. – Он мне заявляет: «Дайте таблетку: голова болит от этого однообразного шума!» А? Однообразного?! – Проводник ухмыльнулся. – Да я глаза закрою – скажу: по лесу мы едем. По городу… по полю!.. В туннель! Из туннеля. К станции подъезжаем… – все по стуку колес! А на мосту! Тут уже не стук – грохот! Ветер свистит, мост гудит!

– В самолете, – говорю, – все равно интересней.

– Не обращайте внимания, товарищ проводник, – сказала мама. – Просто Лена сегодня не в духе… За постель сейчас платить?

– Можно сейчас, можно потом, – ответил проводник. – Спокойной ночи.

Мама начала стелить постель, а меня, чтоб не мешала, выставила в коридор.

По коридору слонялся мальчик в клетчатой рубашке. Подходит и, как будто мы сто лет знакомы, спрашивает:

– Сказать одну вещь?

Я отвернулась, молчу и в окно смотрю.

Он с другой стороны:

– Ладно, – говорит, – скажу. У нас в купе едут летучие мыши.

– Живые? – я не поверила.

– Еще какие! Их один турист в пещере наловил. Я хотел мышь попросить, чтоб у нас в Салехарде ребятам показать! А папка не разрешил. Мой папка знаешь кто? Вертолетчик!

Та-ак! Это уже интересно.

– Покажи, – говорю. И сама не знаю, кого хочу больше увидеть: летучих мышей, папу-вертолетчика или туриста из пещеры.

Колин папа был такой, что целое окно загораживал. И как атлант, сидя, верхнюю полку головой подпирал. Только атланты бледные и хмурые, а Колин папа – наоборот. Навалил на стол продуктов, ест и разные истории из своей вертолетчицкой жизни рассказывает. Увидел нас, даже свистнул.

– Во! – говорит, – Колька шустрый! Весь в меня! Садись, барышня, дуй «Фанту»!

На верхней полке уже похрапывала старушка с пучком. На нижней сидел турист. Рядом с ним стояла большая картонная коробка. В ней кто-то возился и попискивал.

– Мыши-то кормленые? – спрашивает Колин папа.

– Второй день не едят, – махнул рукой турист.

– Так ты им сальца с чесноком! Милое дело! – Колин папа развернул тряпочку и отрезал сала.

Турист запустил руку в коробку… и достал мышь!

Из его кулака выглядывали уши торчком, глаза под самыми ушами и уголки крыльев. От сала мышь отвернулась.

Я говорю:

– Может, ей чего-нибудь молочного? Мыши-то ведь млекопитающие!

– Сырок! С изюмом! – Коля покопался в сумке и выудил творожный сырок.

При виде сырка летучая мышь скорчила такую физиономию, что всем стало ясно: молочные продукты эти мыши вообще терпеть не могут.

– Потому что всухомятку! – догадался Коля.

– Точно! – обрадовался папа. – А ну, Колюнь, сгоняй к проводнику. Пускай чаю нальет. Скажи, покрепче! Чтоб взбодрились!

Пришел проводник со стаканом в подстаканнике. Он ложкой зачерпнул чай, подул и поднес мыши.

Летучая мышь только голову в плечики втянула.

– Голодовку объявили, – сказал турист. – Ничего, еще попросите! – Он засунул мышь обратно и начал уплетать сырок.

– Не попросят, – вдруг сказал проводник. – Летучая мышь в неволе есть не будет. Сколько их у тебя?

– Семь штук! – гордо ответил турист.

– Семеро. – Проводник положил руку на коробку. – Где им в городе жить? В подземном переходе?

– Зачем? – Турист уничтожил сырок и принялся за сало. – Я их друзьям дарить буду!

– Если бы меня, – сказал своим басом проводник, – взять из поезда, вытащить, в пещеру сунуть! Я в пещере не то что есть – заснуть не смогу! Я к шуму привык, они к тишине! В общем, вот: летучая мышь в неволе жить не будет!

Проводник ушел. Меня тоже мама спать позвала.

Только я пижаму натянула, слышу:

– Удрали! Мыши удрали!

Выскакиваю в коридор. Мама вслед:

– Куда босиком? Вернись!

А там уже Коля! И его папа в одних трусах! И еще пассажиры! Все пихаются! Толкаются!..

– Граждане! Воздушная тревога! – кричит вертолетчик и полотенцем, как пропеллером, крутит.

А мыши – вжих! Вжих! На кожаных крыльях. Как будто между папой и летучими мышами воздушный бой идет.

Турист с пустой коробкой по коридору носится, глаза выпучил, а что делать – не знает.

Кто-то кричит:

– Проводник! Почему воробьи в поезде?

Одна мышь – раз! – обратно в Колино купе. Старушка спит себе, ухом не ведет. Единственная на весь вагон. Мышь подлетает, в бабкин пучок вцепилась и повисла на гребенке вниз головой. Бабка спросонья ее – хвать! Помяла в руке, зачем-то понюхала.

– Господи, – говорит, – И-исусе! – и давай летучую мышь под подушку запихивать.

Один с чемоданом в коридор выскочил, две авоськи на плече.

– Кровососы! – вопит. – А-а-а!

– Закрой рот! Мышь влетит! – рявкнул вертолетчик, врезавшись в чемодан.

А мыши – со свистом, зигзагами, над головами! Сами с гулькин нос, а посмотришь на тени – пеликаны!

У полустанка поезд замедлил ход. Рядом со мной появился проводник:

– Что я тебе говорил?! А ты – «самолет, самолет»… – и он открыл окно.

– Кто? Окно? – турист подбежал. – Ух! Ух! – а закрыть не может. – Девочка! Стой здесь! Не пускай! Я сейчас!

Я влезла на выступ, руки растопырила. Вижу, прямо на меня мышь летит. Я – оп! – и голову нагнула.

Она фьють в окно!

За ней вторая – фьють!

– Три!

– Лена, уйди от окна! – кричит мама. – Надует! – а ко мне пробраться не может.

– Ловишь? – спрашивает снизу Коля.

– Ловлю! – говорю. – Ой! Четыре!

– Пять, шесть… – считает проводник.

– Семь!!! – кричу. – Их всех… сдуло!

– Что значит – сдуло?! – рассвирепел турист. – Кто окно открыл?!

– Да! – пробасил проводник. – Кто разрешил открыть окно во время движения поезда? Граждане, разойдитесь! Зачем так волноваться? Почему дети не спят?

«Ту-дух! Ту-дух! Ту-дух!» – стучат колеса. В туннель. Из туннеля. Мчится наш фирменный поезд с черными окнами: в туннеле черно, и небо черное, и чернее, чем небо, горы.