Средство от облысения - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 7

– Валера! Валера! – завопила она.

Валера пришел только тогда, когда его имя прозвучало в пятый раз. К этому времени Лена уже рыдала – громко, с причитаниями и со стонами.

– Ой, да что же это? – вскрикивала она. – Раз в жизни оступилась, так теперь мне славу такую?

– Ты чего воешь? – Валера обескураженно смотрел на жену и Володю. – Вы же подарок обсуждаете.

– Подарок? – с упреком простонала Лена. – Знаешь, какой он нам подарочек приготовил? Его Ленка с любовниками путается, их жены приходят разбираться – на весь подъезд орут, даже из тридцать четвертой квартиры глухая бабка слышала, а он, – Лена ткнула пальцем в багрового, от стыда Володю, – на меня все сваливает.

– Как это? – не понял Валера.

– Один раз, всего один раз, – причитала Лена, – грех попутал, я же больше ни в жизнь. Я тебя, Валерочка, единственного люблю.

– Ну, не один раз, – Валера показал жене кулак, – но я все равно не врубаюсь. Мужик, ты чего от моей жены хочешь?

– Собственно, ничего, в общем, – замялся Володя.

– Может, и не он вовсе, – Лена ладошками вытирала слезы со щек, – жена его придумала, что любовники дверьми ошиблись. Мол, они мои, а не ее, а я ни сном ни духом, не мои они, а ее, а я…

– Подожди, – махнул на нее рукой Валера, – не тараторь.

Мысль в захмелевшей голове Валеры пробиралась со скоростью ледокола в Арктике.

– Вовка, ты с моей женой ни-ни?

Володя схватился рукой за голову:

– Никогда.

– Его жена гуляет, а я что, виновата, что у нас имена одинаковые? – снова запричитала Лена.

– Молчи! – прикрикнул Валера. – Все – назад! Ты зачем пришел?

– Выяснить... сложилась такая ситуация, – мялся Володя.

– Слушай, если я сейчас не выпью, – перебил его Валера, – ни за что не въеду.

– Налей и мне, – попросил Володя.

– И мне, – сказала Лена, – разволновалась, ужас просто.

Она шумно высморкалась в кухонное полотенце и достала закуску.

Володя опасался есть лекарственные огурцы, а бутерброды с колбасой в голодном желудке нейтрализовать действие водки не смогли.

Рюмка за рюмкой, и он основательно захмелел.

Валера не мог постигнуть суть произошедшего: кто чью дверь перепутал, кто к кому приходил отношения выяснять и кто чего наговорил. Но он остался успокоенным по главному вопросу: его жена не загуляла в очередной раз. Она и Володя наперебой убеждали его в Лениной верности, с каждой стопкой все более горячо.

– Кто тогда любовник? – спрашивал Валера. – Ты, Вовка, того... ходок?

– Ни вправо, ни влево! – отрицательно мотал головой из стороны в сторону Володя.

Лена великодушно пришла на помощь.

– Тебе же объясняют! – Она заговорщицки толкнула соседа под столом коленкой и прижатую ногу не убрала. – Сумасшедшая тетка ходит по квартирам и всех женщин подозревает, что они с ее мужиком крутят. К нам придет, ты ей не верь! Правда, Володя?

Он снова затряс головой, теперь – утвердительно. Отодвинулся от горячего бедра соседки. Заигрывания он воспринял как выпроваживание.

– Мне пора. Спасибо! Извините!

– Я поначалу расстроился, – говорил Валера, провожая соседа, – вдруг бить тебя придется, а ты мне нравишься, порядочный ты мужик, Вовка. Мало таких осталось. Ты как, не перебрал? За перила держись.

Алкоголь всегда обострял у Володи предшествующее чувство. Если до выпивки он пребывал в расслабленно-сентиментальном настроении, то, охмелев, мог расплакаться, слушая протяжные грустные русские песни по радио. Если настроение было веселым, мог пуститься в пляс, думал о детях – принимался за длительные нравоучительные беседы. Теперь же подозрение о неверности жены превратилось в абсолютную уверенность. Раздражение – в острую злость. По ее вине он оказался в нелепой ситуации: врал, выяснял у порядочной женщины, верна ли она мужу.

Спускался по лестнице и из каждой ступеньки, как из клавиш рояля, выбивал, произнося вслух, грехи своей жены:

– Чай заваривает слабо... экономит... сериалы идиотские... вместо футбола... собаку не дала завести... друга Генку не любит... яйца всмятку... ненавижу... трудно ей вкрутую сварить... порядком своим замучила... где ножницы, где ножницы... маму... с ноябрьскими забыла поздравить... в прошлом году... есть такой праздник... пусть не празднуют... а я с детства… шарики, транспаранты... ей на мое детство начхать... и еще изменяет... вот... дрянь такая…

Он надавил на звонок с такой силой, словно хотел расплющить его, и не отпускал до тех пор, пока испуганная Лена не открыла дверь.

– Ты? Что случилось?

– Вот зарплата, – сказал Володя, входя в квартиру и путаясь в карманах.

Он снял с вешалки кепку, вывалил в нее мятые купюры, высыпал монеты. Несколько секунд смотрел на деньги, потом пробормотал:

– Себе возьму на проезд в воще... обще… – в обобществленном, – выговорил он с трудом, – транспорте.

Выгреб из кепки мелочь, пытался засунуть ее обратно в карман. Но вывернутая подкладка не поддавалась, мелочь покатилась по полу.

Володя отчаянно пытался не шататься и сохранять равновесие. Снова посмотрел на кепку и надел ее на голову, вместе с деньгами, которые смешным комом вздулись на его макушке.

Лена присела и собрала монетки, протянула их мужу.

– Оставь себе и это! – гордо заявил Володя. – Все у меня забрала! Украла! Где дети?

– Уроки делают. Ты выпил?

– Почему дети не спят до сих пор? – рявкнул Володя.

– Потому что еще нет девяти часов.

– Смотри мне! – потряс Володя указательным пальцем перед ее носом.

Они топтались в узкой прихожей. Лена от волнения забыла все приготовленные слова.

– Что смотри? – залепетала она. – Как ты мог?

– Я мог? Мало того что ты сама... сама изменила мне, ты еще пыталась очернить другую женщину, только потому, что когда-то в ее субде, то есть в судьбе, была ошибка. Ты низкая, продажная баба!

– Что? – изумилась Лена. – Как ты меня назвал? Дурак! Пьяный дурак!

Прибежали Настя и Петя, испуганно застыли в проеме.

– Дети! – гаркнул на них Володя. – Почему не спите? В кровать – я сказал! Буду сам вас воспитывать, потому что ваша мать... мать ваша... вашу…

– Заткнись! – топнула ногой Лена. – Немедленно прекрати! Проспись, а потом поговорим!

– Проспись? – зацепился Володя за слово. – С тобой проспись? Никогда! Ты... все вы! Анна Каренина! – Володя презрительно ткнул в Лену пальцем. – Ирина с иностранцем! Все вы! И в литературе, и в жизни!

– Какие иностранцы? Что ты несешь?

Лена отвечала не по правилам. Никаких тебе «Володенька! Извини! Не кричи, я не слышу!».

Напротив! Сама во всю глотку вопила:

– Бессовестный! Надрался! Ушел! Пришел пьяный! Как тебе не совестно! Детей постыдись!

– Дети! Сам их воспитаю! Но они должны спать!

Мысли путались, но одна сидела железно: он тут не останется, он с ней не будет! Пусть еще радуется, что он сдерживает себя, а ведь очень хочется врезать кулаком в ее гладкое лицо, почувствовать, как мнется нежная кожа.

Да что там побить, ему хотелось убить ее, пусть помрет, проклятая, а детей он сам воспитает.

Кажется, уже говорил.

И Володя в третий раз с тем же посылом через голову жены обратился к Насте и Пете:

– Ничего не бойтесь! Спартанское воспитание! Обеспечу! Но спать по режиму!

– Папа, – сказала Настя, – мне кажется, тебе самому не мешает сейчас поспать.

Володя не слышал дочери, ему хотелось уйти красиво: гордо и презрительно. Но, развернувшись на месте, он нечаянно врезался в косяк двери. Дети захихикали.

Лена знала, что Володя пьянствовал этажом выше. Соседка позвонила, предупредила:

– Мы тут с твоим сидим, поддаем немного. Все улажено, не нервничай. Я же обещала, что не брошу тебя в беде.

Вот и не бросила!

Но когда муж ушел, Лена стала терзаться: как бы с ним, с пьяным, не случилось беды.

Она раз десять позвонила Гене Лидину (больше ночевать Володе было негде), пока не получила информацию: явился, в метро не уснул, ограблен не был, чуть-чуть выпивши.