Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна - Страница 85

В музыке, которая тогда считалась частью математики, Ибн Сина дал удивительный для своего времени ответ на вопрос: «Откуда музыка Произошла?»

Жреческая — религиозная философия отвечала, исток ее — в музыке небесных сфер. Стоя на высоких зиккуратах, жрецы якобы слышали низкое звучание Сатурна или высокое — Венеры, или среднее — Юпитера. У каждой планеты — свой тон. Так же считали и пифагорейцы. Так считал и Газзали, Бурханиддин сказал бы: «Музыка — это божественное озарение Мухаммада». И привел бы в доказательство хадис: «И сотворил аллах внешность Мухаммада, затем отдал приказ: смотрите все в сторону святого Мухаммада. И тот, кто увидел тень его, стал певцом и обладателем тамбура». Так считают все мусульманские богословы и по сей день, Ибн Сина пишет в «Книге исцеления»: «Нужда заставляет человека сообщать другим людям, что у него на душе, и узнавать то, что на душе у других. Ведь существование рода человеческого зависит от взаимообогащения людей… Но для того чтобы что-то сообщать и что-то узнавать, необходимо произвести нечто такое, что выражало бы стремление души к тому и другому, необходимо, чтобы это нечто было легко воспроизводимо… каким-то естественным органом». Вывод: музыку создал человек как удовлетворение своего духовного самовыражения и общения.

Всю музыку Ибн Сина делит на ГАРМОНИКУ и РИТМИКУ[196]. В Гармонике главную роль играет мелодии.

Трактовка интервала у Ибн Сины — мелодическая, а не гармоническая. Интервал, — пишет он, — это «объединение двух звуков, следующих друг за другом и одной мелодии», то есть последовательное расположенно звуков, — горизонталь. Но знал Ибн Сина и одновременное воспроизведение двух звуков в интервалах кварты или квинты, то есть вертикаль. Здесь ранняя попытка осмыслить художественную функцию интервала в гармоническом значении, отсюда один шаг до органума.

Ряды интервалов: консонантность и диссонантность, Консонантность терции — открытие александрийцев, И век. Научное ее обоснование дал Фараби. Ибн Сина же показал путь перехода пифагорейских терций к терциям чистого строя, что впоследствии сыграло важную роль в формировании мажорных и минорных ладов., В XVII веке в Европе чистый строй будет заменен темперированным строем. Идеи Ибн Сины разрабатывались Европой, в в XVI веке терция, признанная консонансом, получила право на жизнь. А это способствовало развитию гармонического мышления, то есть музыки XVIII и XIX веков.

В ритмике Ибн Сина дал детальную разработку поэтического ритма, как связи слова и музыки.

После перерыва вечером никто на площадь Регистан не пришел. Бурханиддин не поверил своим глазам. Вот сидят судьи. Вот стоят сарбазы. Вот два русских офицера с толмачом пришли. Вот приведенный из Арка Али сидит на своем месте. А народа… нет. И, наверное, вышел уже из Арка эмир!

Бурханиддин рванул ворот рубашки — нечем дышать. И вдруг раздались звуки дойры…. Где-то совсем близко. Три дойры. Нет, тридцать дойр ударили одновременно. И закричали карнаи. И вплелось в них море дутаров. И море флейт.

«Я схожу с ума, — подумал Бурханиддин. В глазах у него потемнело, в сердце ударила резкая боль, и он упал. Нежная, ласковая тишина постепенно начали стирать площадь Регистан, голубой купол мечети Мир-Араба, стены, минарет Калян с гнездом аиста на верхней площадке, всю Бухару…»

Очнулся Бурханиддин, видит — народ вокруг него, в дойрами, карнаями, флейтами… В ворота же входит эмир.

Увидев необычную картину, эмир остановился. Ничто не дрогнуло в его лице. Спокойно стоит, ждет, И столько величия, простоты. «Вот она, порода, — подумал Бурханиддин, поднимаясь. — Ничто его не выведет из себя».

— Народ приглашает вас в гости, эмир, — сказал, низко кланяясь Алим-хану, ювелир Усто А’ло, — и вас, многоуважаемый судья, Эмир вежливо поблагодарил, принял приглашение. На Бурханиддина даже не взглянул.

И двинулся по улицам города кортеж, какого еще некогда не видела Бухара: эмир впереди, за ним бухарцы, «приглашенные зовом дойры». Кто умел играть хоть на каком-нибудь инструменте, включался в общую музыку. В Бухаре принято: там, где эмир, надо быть вместе с ним — из горе и в веселье, впереди идут самые лучшие музыканты — Тула Гиждувани и Эргаш мулла-ёни. Про их игру на струнах народ сказал: «Разрывающие небеса».

Какое это было шествие! У эмира даже слезы выступили на Глаза. И он не стыдился их. Вот оно, счастье! Вот оно — единое — он и его народ! Не так ли он пойдёт с ними в бой защищать Бухару от большевиков?

Ах, какое это великое чувство, когда идешь впереди своего народа! «Абсолютный мировой порядок стоит на четырех ногах, — вспомнил эмир слова из „Индии“ Беруни, которую читал накануне, — на правдивости, приветливом обращении, почитании и сострадании. Четвертый, последний, век будет стоять на одной ноге, да и та быстро исчезнет, ибо люди станут орудием собственных страстей и соблазнов».

«Неправда! — перебил сам себя эмир. — Человек может быть выше соблазнов. Разве не готов я сейчас все отдать за то, чтобы Бухара снова стала сильной, независимой и открыла свои ворота всему миру, как в старые добрые времена? Разве не сказано в Коране: „Люди! Бойтесь вашего господа, который сотворил вас из одной души. Все люди — одна семья под покровительством господа… О вы, которые уверовали! Входите все в покорность и не следуйте по стопам сатаны!“

— Ибн Сина — безбожник и еретик! — произнес эмир вслух, утопая голосом в музыке. — Входите в покорность и не следуйте по стопам Ибн Сины, посмевшего встать между вами и мной! — говорил он уже громко, сквозь музыку.

— Входите все в покорность и не следуйте по стопам сатаны Ибн Сины, ибо только я господин ваших душ! — говорил он со слезами на глазах.

— Входите все в покорность и не следуйте по стопам Ибн Сины! — громко говорил эмир, входя в возвышенное состояние экстаза.

И вдруг все стихло и в полной тишине прозвучал только один его голос:

— Входите все в покорность и не следуйте По стопам Ибн Сины, ибо только я — ваша слава!

Народ молча смотрел в глаза эмиру.

Алим-хан огляделся. Стоит он в бедном дворе. Развалившаяся глиняная хибара, куча сухих листьев и навоза вместо дров, худая коза рядом с собакой, старый с кожаными ведрами чигирь поднимает воду из арыка на жал кий клочок земли, засеянный лишь наполовину. Старуха с откинутой паранджой перетирает на жернове Зерно, Две женщины сбивают масло, группа девушек обрабатывает хлопок…

— Это дом Али, — сказал ювелир усто А'ло, подходя с поклоном к эмиру. — Это его мать, — он показал на старуху. — Женщины — соседи, крестьянки. Наполовину Засеянное поле — то поле, мимо которого вы ехали в ту злополучную ночь. Помните? Мать Али приглашает вас в дом.

Эмир растерялся. Краешками глаз огляделся. Телохранители сзади. Справа — Бурханиддин-махдум, слева — Гийас-махдум. Откуда он появился?! Чуть поодаль — сарбазы. С ружьями. Английскими… Все на месте.

— Кстати, музыка, которую вы только что слышали, — музыка Ибн Сины, — сказал эмиру Муса-ходжа. — А этот инструмент, — старик поднял гиджак, — изобрел Фараби, усовершенствовал Ибн Сина.

— Виноград, — сказал белобородый старик, снимая гроздь с лозы, — Хусайни называется, по имени Ибн Сины. Он его вывел. Отведайте! — И старик, обмыв кисть водой, протянул ее эмиру с низким поклоном.

— А вот и механика Ибн Сины, — сказал другой старик, показывая на механические приспособления, с помощью которых женщины взбивали масло, очищали хлопок, мололи зерно. — А вот и чигирь… Знаменитый чигирь, что поднимает воду из арыка на наши поля. Видите, колесо с висящими на нем кожаными ведрами. Крутятся оно, опускаются ведра в воду, наполняются ею, поднимаются, Полные, Я выплескиваются в арык, что идет уже по полю. Пустые ведра снова опускаются в воду. Это тоже подарил нам Ибн Сина[197]. Так он учил нас поднимать воду из обмелевшей реки. Вот что он вам дал на вечные времена. Вот какую механику!