Плата - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 3

— Свят, свят! — пробормотал кто-то впечатлительный из слушателей.

— Повернулся он, чтобы бежать — хотя бежать-то некуда, топь кругом — а чувствует, ровно держит его кто-то пальцами костяными. Глянул он вниз — а дерево корень из земли выпростало и за ногу его ухватило! Воззвал он тут к святым силам — об чем раньше-то только думал? — а сзади ему голосом скрипучим: «Ты их не зови, они тебе не помогут. Ты сам ко мне пришел, никто не неволил». Он, конечно, от страха едва на ногах стоит, а все же нашел в себе силы, спросил — а ты кто? «Кто мое имя услышит, тот жив не будет, а живые Хозяином болота величают». «Отпусти меня, Хозяин болота, — взмолился Иштванов отец, — коня забрал, телегу забрал, на что тебе я?» — «А вот скоро узнаешь». — «Отпусти, не губи душу, дам за себя откуп!» — а сам думает: что угодно отдам, лишь бы выпустил. «Откуп? Что ж, откуп — это можно. Отдашь мне то, чего в доме своем не знаешь. Согласен?» — «Согласен!» — кричит мужик, а сам думает: «Вот глупое чудище! Да чего ж я в доме своем не знаю, ежели своими руками его по бревнышку сложил? Разве жена прикупила чего, пока я в отъезде был? Все одно продешевило чудище, достанется ему безделушка бабская…» И тут же разжался корень, и упал Иштванов отец, да головою об череп стукнулся, и в глазах у него все помутилось… А как очнулся, видит — солнце светит и лежит он в канаве у дороги по ту сторону болота. И уж такого страху ночью натерпелся, а тут, при солнышке-то, сумневаться стал: мол, коня с телегой утопил, да сам выбрался, а остальное во сне привиделось… Да только лоб потрогал — шишка. И, чувствует, в другой руке все еще держит водорослей клок. Взглянул — а это не водоросли, а мокрые волосы человечьи… — рассказчик сделал паузу, которую никто не осмелился нарушить. — В общем, без лошади, конечно, худо, но на третий день доковылял-таки он до дома. А там жена его встречает, на крыльцо выбегает, вся прям светится. «Сын, — говорит, — у нас родился! Первенец!» Это, значит, за те полгода, пока он в разъездах-то был… Вот тут-то он и понял, чего в дому своем не знает… Да… Так что Иштван на самом деле не старший. Второй он. Два года спустя родился.

— А с первым что стало? — робко поинтересовался один из крестьян.

— Кто ж знает… Подходят к колыбельке, а она пустая. И только дух такой нехороший, ровно тиной болотной несет… Соседям сказани, что помер, и даже пустой гробик похоронили, чтоб разговоры не шли.

Я усмехнулся. Мне уже доводилось слышать эту легенду, правда, имя там было другое. Хотя… этот крестьянин ведь не назвал имени. Он именовал героя истории «Иштванов отец». Так что, в принципе, это мог оказаться и тот же самый… Впрочем, неважно. Каждый рассказчик страшных историй уверяет, что это случилось именно в его деревне, с его соседом или родственником. Это придает байке достоверный вид.

Впрочем, так ли я уверен, что это байка? Я не из тех суеверных дураков, которые в каждом нетопыре видят вампира, а в каждом карканье вороны слышат предзнаменование. Но не могу не признать, что в мире бывает много странных вещей, которые трудно объяснить обычным образом. В моем собственном роду есть несколько мистических преданий, и достоверность некоторых из них подтверждена документально. Так, не менее тридцати человек подтвердили, что видели Карла Фридриха Роттенберга спустя два дня после его смерти на свадьбе его друга, а Амелия Каролина Роттенберг на пятом году вдовства и затворнической жизни родила не просто мертвого ребенка, а детский скелет, и ныне покоящийся в нашей фамильной усыпальнице…

В общем, чем больше я размышлял обо всем этом, тем больше склонялся к выводу, что… а вдруг? О болоте Черная Грязь действительно ходят скверные слухи. Конечно, нет ничего удивительного в том, что в болоте, где полно смертоносных трясин, время от времени пропадают люди. Но оно так или иначе лежит на моем пути. Разумеется, в такую погоду я собирался ехать в обход, и только днем. Но, если там действительно сохранилась гать, почему бы не поехать напрямую, и… прямо сейчас? В худшем случае я просто сэкономлю время. Не то чтобы я так уж стремился вернуться побыстрее к моей дорогой Матильде, но… (О том, что возможны и более худшие случаи, я предпочел не думать.) Зато в лучшем… все мои проблемы будут решены. Все претензии — к болотной твари. Можете послать приставов и арестовать ее… желательно темной дождливой ночью…

Крестьяне за соседним столом, наверное, решили бы, что я сумасшедший. Им было страшно даже просто слушать об этом, сидя в тепле и уюте, в помещении, где полно людей. Но… по-настоящему страшна лишь неизвестность. А когда заранее знаешь, к чему готовиться… Вряд ли этот болотный пень страшнее атаки кавалеристов Салла-хана, которую тамошние поэты сравнивают с самумом, смертоносным вихрем пустыни…

Впрочем, честно говоря, я не уверен, что рассуждал бы столь же решительно, если бы не выпитые перед этим несколько кружек вина (оказавшегося, кстати, неожиданно неплохим — или и впрямь мой вкус так огрубел в походе?). Я поднялся из-за стола (недавнюю сонливость как рукой сняло), набросил плащ и направился к выходу.

— Куда вы, сударь? — окликнул меня трактирщик.

— Я отменяю заказ на комнату. Я уезжаю прямо сейчас.

Он, конечно, округлил глаза и принялся меня отговаривать, рассказывая про погоду и время суток, но быстро замолк под моим тяжелым взглядом. Я вышел на крыльцо, поглубже надвигая капюшон (дождь, кажется, стал только сильнее). Слуга, увязая деревянными башмаками в грязи, вывел из конюшни Чалого. «Позаботился в лучшем виде, мой господин! И вычистил, и напоил, и задал корму…» «Молодец», — коротко бросил я, вскакивая в седло. Оставив слугу с раскрытым ртом и непроизвольно вытянутой в ожидании монеты рукой, я поскакал со двора.

Спустя примерно полчаса я миновал столб, на верхушке которого мокро блестел старый коровий череп с обломанными рогами. Ага, знак, предупреждающий о близости болота… А вот и развилка — основная дорога сворачивает налево, а прямо уходит едва различимая во тьме топкая тропинка между плотными стеблями высокой жестколистой травы.

А не наврал ли крестьянин насчет гати? Если под копытами захлюпает одна лишь жидкая грязь, без всяких признаков настила — поворачиваю обратно.

Но гать оказалась на месте, хотя и почти скрытая водой и болотным илом. Я был спокоен за Чалого: ему доводилось пробираться и не по таким местам, и он не станет ступать туда, где нет безопасной опоры.

Трудно сказать, сколько я ехал: темнота, дождь и однообразие дороги скрадывали ощущение времени. Впрочем, постепенно я стал замечать, что дорога не столь уж однообразна. Трава по бокам ее становилась все выше — прямо не обычная болотная трава, а настоящие дремучие заросли, способные скрыть всадника вместе с конем. Никогда прежде, даже на юге, мне не доводилось видеть стеблей такой высоты. Затем стали попадаться прогалины, вроде полян в лесу, только вместо земли — стоячая вода, заросшая ряской. Когда из-под этой ряски впервые с громким шумом внезапно вырвались крупные пузыри, я вздрогнул. Даже Чалый остановился, испуганно глядя на это место.

Вода бурлила около минуты, а потом все прекратилось столь же внезапно, сколь и началось. Затем… затем к увидел впереди два горящих глаза, наблюдавших за мной от самой земли. Признаюсь, мне стало не по себе; я остановился. Обладатель глаз тоже не двигался.

— Эй, ты! — окликнул я, думая, уж не тот ли это, кого я ищу.

Но ответом мне был лишь мерный шум дождя. На миг я даже пожалел, что у меня нет с собой какой-нибудь ладанки — но я столько раз видел трупы павших в бою или умерших от болезней с ладанками на шее, что никогда не верил в их эффективность. Меч куда надежней. Я обнажил его и двинулся вперед.

Чалый ступал осторожно, но без паники. Еще несколько шагов — и я рассмеялся: «глазами» оказалась пара светящихся грибов. Правда, необычные это были грибы. Мерзкие бледные шары, необычно большие, покрытые липкой на вид слизью и опутанные какой-то гадостью, по виду и впрямь похожей на паутину. Вот только паутиной с нитями такой толщины можно было бы подшивать солдатские сапоги.