Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 51

- Ты, - сорвавшимся голосом прошу, - на сушу... не хочешь?

Черт, ну до чего же он хорош - поразительно, неожиданно хорош, притом что искушенность - не его стиль, и он не делает ничего особенного. Я чувствую себя так, словно искупался в "Пламенеющей розе", и только требования разума позволяют мне удержаться от того, чтобы подгрести под себя законную добычу.

Впрочем, прозрачно намекнуть мне не запрещено. Заведя руки за смуглую спину, я обхватываю барраярца за бедра и вжимаюсь, демонстрируя очевидность насущных необходимостей. У нас впереди еще полночи, и сладость предвкушения щекочет изнутри.

Эрик кивает, и струя из душа, включенного на игольчатый режим, неожиданно окатывает мою разгоряченную голову. Контраст удивительно приятен, но, не давая мне блаженно осесть на дно ванны, Эрик крепко придерживает меня за плечо.

С трудом вернувшись в реальность, я тяжело, как доисторический ящер, выступаю на мгновенно впитывающий избытки воды подогретый пол. Лишь досушивая волосы, понемногу прихожу в себя. Инстинкты тоже древние и тяжелые, так что самоконтроля хватает лишь на то, чтобы не наброситься на барраярца прямо здесь. Может быть, я переигрываю со спокойствием - но иного способа справиться с собою нет, и я все равно не могу не прожигать Эрика взглядом сквозь завесу волос. Если промедлить еще немного, случится пожар.

В спальню мы выходим, одетые лишь в полотенца, и те остаются лежать возле кровати. Занавесь, закрывающая постель – маленький дом в доме, темные невесомые полотнища, - расступается, повинуясь движению руки, и я приглашаю Эрика в это, защищенное от прочего мира, пространство.

- Иди сюда.

Эрик ухмыляется и, неожиданно ускользнув из-под руки, падает на постель ничком - так, что пружинит матрац.

- Ого! - по-мальчишески азартно заявляет он. - Такое бы ложе, да мне в семь лет. Как бы я на нем замечательно прыгал.

- Можешь попробовать сейчас, - в нетерпении согласный на любой его каприз, соглашаюсь. Вот я уже рядом, занавесь задернута, сквозь голубовато-серую ткань пробивается свет ламп, встроенных по краям кровати, создает впечатление полной отстраненности от мира: нет нигде и ничего, только это пространство, плывущее по ночи, как корабль.

Эрик крепко, медленно проводит ладонями по моим плечам, и я едва не срываюсь в стон, громкий и откровенный сверх допустимого.

- Ну, я в твоем распоряжении, - хищно и требовательно улыбается барраярец. - Вымытый, очищенный от предрассудков, как апельсин от кожуры, и изрядно разгоряченный.

Он, конечно же, понимает, насколько не одинок в своем состоянии.

- И не ты один... - констатирую, целуя, оглаживая жадными руками по плечам, по спине. - Хорошо, что ты достаточно крепок.

Притягиваю к себе, обхватив руками и ногами - а не так Эрик и тяжел, можно перевернуться на спину, увлекая его за собой, - и целую до головокружения и гипоксийных звездочек перед глазами.

Мой любовник выдыхает рывками, как после тяжелого бега. Я чуть отстраняюсь, поворачиваю его на бок, давая себе пространство для действий, и отвечаю уже не словами – чем-то вроде широкой гаммы шипения, стонов и мурлыканья: то втираюсь в него все теснее, то вылизываю шею, грудь, прикусываю соски, провожу пальцами по животу, лаская умелой ладонью ниже – и не встречаю ни малейшего возражения. Потом, положив ладони на ягодицы, прижимаю плотней.

- Так хорошо?

- Хорошо, - отвечает обычно упрямый барраярец с каким-то удивлением в голосе. - Наверное, я действительно изменился, если одна эта мысль не вызывает у меня бешенства. Но если я живу здесь, с тобой... то почему бы не жить с тобой, а? - Тихо смеется. – Или ты дожидаешься формальной капитуляции, Иллуми?

- Не капитуляции, - дразня зубами мочку его уха, предлагаю я. - Просьбы.

Пусть даже сдержанной - мне хватит, мне и сейчас уже более чем хватает, но нужно себя обуздать.

- Хм? - он катает слово на языке, склоняется еще ниже. - Иллуми? Э-э… пожалуйста.

Ну, наконец-то. Сколько можно было испытывать мою выдержку, в самом-то деле? Ловлю губы нетерпеливым поцелуем и с деланной строгостью добавляю, когда отрываюсь от горячего, охотно отвечающего рта: - На первый раз сойдет.

Расслабившийся Эрик без сопротивления ложится на лопатки. Он не солгал, его и вправду покинуло обычное настороженное напряжение; поставь сейчас барраярца на ноги – не удержится, и не нужно.

Потянувшись за флаконом, предусмотрительно выложенным неподалеку, прошу, слыша в собственном голосе нетерпеливую жадность:

- Постарайся лежать смирно.

Медленно и нежно, укрощая желание взять свое целиком и без промедлений. Хорошо бы мой непокорный избранник сумел выдержать, не дергаясь особо, пять следующих минут, а лучше - десять...

Боль может быть приятной, пусть он об этом не имеет ни малейшего понятия. Но здесь и сейчас ей не должно быть места.

Я намеренно замедляю движения, раз за разом проникая в невольно сопротивляющееся тело, добавляя масла и глубины, стараясь дышать ровно - это помогает сдержаться.

Нависнув над добычей сверху, я ловлю себя на собственническом желании оставить метки, знак, что отныне он мне принадлежит, - жестко и требовательно, прихватывая зубами и зализывая, меняя силу и длительность, так, чтобы поцелуем вскружило голову.

И делаю. Удивительно, как точно Эрик отвечает, каждым полустоном и вздохом, и как легко и естественно случается все, чего в нетерпении дожидались и он, и я. Приходится приостановиться, чтобы - вдвоем же - перевести сбившееся дыхание. Мы вжимаемся друг в друга, замираем, я бормочу любовнику что-то бессвязное, задыхающееся, сладкое, сам не очень понимая, о чем.

- ... не больно? - наконец, спрашиваю. По-прежнему расслабленное тело подо мной словно идет волной, Эрик по-прежнему меня слушается, как ни поразительно.

- М-м, нет... Лежать... смирно? - переспрашивает он осторожно.

- Нет, - едва ли не со стоном разрешаю. Искусственное спокойствие должно даваться ему дорогой ценой, раздразненное долгой прелюдией тело пытается урвать свое, и я с величайшим трудом удерживаюсь от того, чтобы навязать парню предпочитаемый ритм. - Делай... что хочешь.

Мне приходится немного отстраниться - отчего-то Эрик чуть напрягается - и снова прижаться, отбросив мешающиеся волосы за спину. Странное ощущение, он точно в смятении, и я пытаюсь и успокоить, и выяснить, все ли в порядке.

- Так хорошо ...?

Он подается ко мне навстречу - длинным, до невозможности медленным, почти робким движением, переходя наконец от полной неподвижности бесчувственного, или притворяющегося таковым, тела к первому отклику.

Мед-лен-но. Еще медленней. Совсем тихо. Иначе и нескольких секунд не продержаться.

Короткие отрывистые поцелуи. Замедленные движения, шумное дыхание, сердце грохочет в каждой вене. Я чувствую его как самого себя... и даже эта непривычно прохладная, опасливо сдержанная телесная радость кажется мне не обидной, а прозрачно ясной. Как мне удалось изгнать страх из его души, так холодность постепенно покинет тело, и удовольствие когда-нибудь проявится в полную силу, разбуженное привычными для мужчины ощущениями. А пока - слитные общие движения, потихоньку усиливающиеся, естественные, как дыхание или ходьба. Постепенно увеличивая темп - остатками мыслей хоть немного себя придерживая, - с беззастенчивым довольным стоном при каждом движении...

Сквозь мое собственное удовольствие прорывается мгновение ошеломительной короткой разрядки, настигшей Эрика, - такой для меня сладкий, но почти сразу миновавший, спазм мышц и выдох-стон. Мудрое тело расслабляется сразу же - если бы не это, я бы, пожалуй, мог ему навредить. Потому что ручаться за себя я просто не в состоянии. И несколько десятков секунд, полных жара, дрожи и близкого предела, запоминаются смутно, как картина, увиденная сквозь вуаль. Наслаждением смыло все.

Я прижимаюсь щекой к потному виску, успокаиваясь, вслепую поглаживая покорного и горячего, как разогретый солнцем камень, любовника; справившись с сонливостью, отстраняюсь и заглядываю в лицо, проверяя, все ли в порядке.