Женщина в белом (1992г.) - Коллинз Уильям Уилки - Страница 90

Я колебалась. Все это было непонятно и странно. Мне даже казалось, что тревоги и волнения последних недель нарушили душевное равновесие миледи. Все же я наконец согласилась, хотя и понимала, что иду на риск. Если б письмо было адресовано кому-нибудь незнакомому или другому человеку, а не миссис Вэзи, которую я хорошо знала по отзывам, конечно, я отказала бы миледи. Благодарю бога ввиду того, что случилось в дальнейшем, благодарю бога, — я исполнила просьбу миледи в ее последний день в Блекуотер-Парке!

Письмо было написано и передано в мои руки. В тот же вечер я сама опустила его в почтовый ящик в деревне.

В тот день мы больше не видели сэра Персиваля.

По просьбе леди Глайд я ночевала в комнате рядом с ее спальней. Дверь между нашими комнатами оставалась открытой. В одиночестве и пустоте дома было нечто настолько непривычное и неприятное, что я была рада чувствовать присутствие живого человека в соседней комнате. Миледи легла очень поздно. Она перечитывала письма и жгла их, вынула из комода и шкафа все свои любимые вещицы, как будто не предполагала вернуться когда-либо еще в Блекуотер-Парк. Спала она очень беспокойно, несколько раз вскрикивала во сне и один раз так громко, что даже сама проснулась. Но наутро она не сочла нужным поделиться со мной и рассказать мне о своих снах. Возможно, в моем положении я не имела права ожидать этого. Теперь это уже не имеет значения. Все равно мне было очень жаль ее. Мне было жаль ее от всей души.

На следующий день была прекрасная солнечная погода. После завтрака сэр Персиваль пришел сказать, что экипаж будет подан без четверти двенадцать. Лондонский поезд останавливался на нашей станции двенадцатью минутами позже. Сэр Персиваль предупредил леди Глайд, что должен уйти, но постарается вернуться к ее отъезду. Если бы, по непредвиденной случайности, ему пришлось задержаться, мне было приказано проводить леди Глайд до станции и позаботиться о том, чтобы она не опоздала к поезду. Сэр Персиваль отрывисто отдавал эти приказания и все время ходил по комнате. Миледи внимательно следила за ним глазами. Но он ни разу даже не взглянул на нее.

Миледи все время молчала и заговорила, только когда он подошел к двери, чтобы уйти. Она протянула ему руку.

— Я больше не увижу вас, — сказала она, подчеркивая свои слова, — мы расстаемся, может быть, навсегда. Постараетесь ли и вы меня простить, Персиваль, от всего сердца, как я прощаю вас?

Он вдруг побледнел, и крупные капли пота выступили у него на лбу.

— Я еще вернусь, — сказал он и вышел из комнаты так поспешно, будто слова миледи его испугали.

Мне никогда не нравился сэр Персиваль, но при виде того, как он расстался с леди Глайд, мне стало стыдно за то, что я жила в его доме и ела его хлеб. Мне хотелось сказать несколько благочестивых, сочувственных слов бедной миледи, но что-то было в ее лице такое, когда она поглядела вслед своему мужу, что я передумала и промолчала.

В назначенное время карета подъехала к дому. Миледи была права — сэр Персиваль и не подумал вернуться. Я до последней минуты все ждала его, но ждала напрасно.

Я не несла никакой прямой ответственности за отъезд миледи, но на душе у меня было очень неспокойно.

— Миледи действительно едет в Лондон по собственному желанию? — спросила я, когда мы выехали за ворота.

— Я готова ехать куда угодно, — отвечала она, — только бы покончить с ужасной неизвестностью, которая мучит меня сейчас.

Тревога ее заразила и меня, я сама начала беспокоиться за мисс Голкомб не меньше, чем она. Я осмелилась попросить ее написать мне несколько строк из Лондона, если все будет благополучно. Она ответила:

— С большим удовольствием, миссис Майклсон.

— У всех у нас есть свой крест, и мы должны его безропотно нести, миледи, — сказала я, заметив, что она притихла и задумалась после того, как обещала написать мне.

Она промолчала — казалось, она слишком была занята своими мыслями, чтобы слушать меня.

— Боюсь, что миледи плохо спала эту ночь, — сказала я спустя немного времени.

— Да, — отвечала она, — мне снились такие тяжелые сны.

— Вот как, миледи?

И я подумала, что она расскажет мне. Но нет, она снова заговорила только для того, чтобы спросить меня:

— Вы сами отправили мое письмо к миссис Вэзи?

— Да, миледи.

— Сэр Персиваль сказал, что граф Фоско встретит меня на вокзале в Лондоне?

— Сказал, миледи.

Она тяжело вздохнула и за всю дорогу не произнесла больше ни слова.

Когда мы приехали на станцию, у нас оставалось всего две минуты до отхода поезда. Садовник, везший нас, занялся багажом, а я поспешила взять билет. Поезд уже подходил к платформе, когда я вернулась к миледи. Она была очень бледна и прижимала руку к сердцу, как будто внезапная боль или страх овладели ею в это последнее мгновение.

— Как я хотела бы, чтобы вы поехали со мной! — сказала она, хватая меня за руку, когда я отдавала ей билет.

Если б сейчас у нас было еще время или если б за день до этого я чувствовала то же, что почувствовала при этих словах, я устроилась бы так, чтобы сопровождать ее, даже если бы мне пришлось тут же отказаться от места у сэра Персиваля. Но когда она высказала свое пожелание, было уже поздно. Казалось, она сама поняла это и не повторяла больше, что хотела бы, чтобы я ехала с ней. Поезд остановился. Она дала садовнику несколько шиллингов на гостинцы его детям и с сердечной простотой пожала мне руку, прежде чем войти в вагон.

— Вы были очень добры ко мне и к моей сестре, — сказала она, — добры, когда мы были совсем одиноки. Я буду помнить о вас с благодарностью, пока жива и могу вспоминать. До свиданья, да благословит вас господь!

Она сказала эти слова таким голосом и с таким взглядом, что у меня навернулись слезы, — она произнесла эти слова, как будто прощалась со мной навеки.

— До свиданья, миледи, — сказала я, — до скорого, до более радостного свидания. От всего сердца желаю вам счастья! До радостной новой встречи!

Она покачала головой и вздрогнула, садясь на свое место. Кондуктор закрыл купе.

— Вы верите в сны? — шепнула она мне из окна. — Вчера ночью мне снился такой страшный сон, какого я никогда раньше не видела. Он все еще наполняет меня ужасом.

Не успела я ответить, как раздался свисток — и поезд тронулся. Ее бледное, нежное лицо тихо поплыло перед моими глазами в последний раз, — печально и торжественно она смотрела на меня из окна вагона. Она помахала мне рукой и скрылась из глаз.

В тот же день, к пяти часам пополудни, улучив минутку для отдыха среди массы домашних дел и забот, лежавших теперь на моих плечах, я села у себя в комнате, решив подкрепить свой смятенный дух проповедями моего дорогого покойного мужа. Впервые в жизни я не могла сосредоточиться на этих благочестивых и ободряющих словах. Придя к заключению, что отъезд леди Глайд расстроил и встревожил меня гораздо серьезнее и глубже, чем мне это казалось, я отложила проповеди в сторону и пошла пройтись по саду. Как мне было известно, сэр Персиваль еще отсутствовал, поэтому я могла погулять вполне спокойно.

Завернув за дом и подойдя к саду, я очень удивилась при виде совершенно незнакомого мне человека, который спокойно прогуливался в нашем саду.

Это была женщина. Она шла по дорожке, спиной ко мне, и собирала цветы.

Кровь застыла в моих жилах! Незнакомка в саду была миссис Рюбель!

Я была не в силах ни подойти к ней, ни окликнуть ее. Она сама подошла ко мне, невозмутимо, как всегда, с букетом в руках.

— В чем дело, мэм? — спросила она спокойно.

— Вы здесь! — сказала я задыхаясь. — Вы не уехали в Лондон? Вы не ездили в Кумберленд?

Миссис Рюбель с презрительной усмешкой понюхала цветы.

— Конечно, нет, — сказала она, — я и не думала уезжать из Блекуотер-Парка.

Я отдышалась и набралась храбрости, чтобы задать ей другой вопрос:

— Где мисс Голкомб?

На этот раз миссис Рюбель чуть ли не засмеялась мне в лицо и ответила:

— Мисс Голкомб, мэм, тоже никуда не уезжала из Блекуотер-Парка.