Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мастера американской фантастики - Желязны Роджер Джозеф - Страница 13


13
Изменить размер шрифта:

Сзади на повороте высветились огни.

Я потушил фары и сместился. И снова, и снова, и снова.

Я летел, рассекая воздух, высоко над равнинами. Еще смещение, и я над парящей землей, а гигантские рептилии поднимают из грязи свои головы. Преследования не было…

Я снова сместился.

Лес — почти до самой вершины высокого холма, где стоял древний замок. Одетый воителем, я восседал на летящем гиппогрифе. Приземлившись в лесу, я приказал: «Стань конем!» — и произнес заветное слово.

Черный жеребец рысью нес меня по извилистой лесной тропе.

Остаться здесь, в дремучей чаще, и сразиться с ними волшебством или двигаться дальше и встретить их в мире науки?

Или окольным путем — в Другое место, надеясь окончательно ускользнуть от преследования?

Все решилось само.

Сзади раздалось клацанье копыт, и появился рыцарь на высоком горделивом коне, закованный в сверкающую броню, с красным крестом на щите.

— Достаточно! — скомандовал он. — Бросай поводья!

Я превратил его вознесенный грозно меч в змею. Он разжал ладонь, и змея зашуршала в траве.

— Почему ты не сдаешься? — спросил рыцарь. — Почему не присоединишься к нам, не успокоишься?

— Почему не сдаешься ты? Не бросишь их и не пойдешь со мной? Мы могли бы вместе изменять…

Но он подобрался слишком близко, рассчитывая столкнуть меня щитом.

Я взмахнул рукой, и его лошадь оступилась, скинув рыцаря на землю.

— Мор и войны следуют по твоим пятам! — закричал он.

— Любой прогресс требует платы.

— Глупец! Никакого прогресса не существует! Нет прогресса, как ты его представляешь. Что хорошего принесут все твои машины и идеи, если сами люди остаются прежними?

— Человек не всегда поспевает за идеями, — ответил я, спешился и подошел к нему. — Вечных Темных веков жаждете ты и тебе подобные. И все же мне жаль, что приходится делать это.

Я отстегнул нож и вонзил его в забрало, но шлем был пуст. Тот, кто скрывался под ним, ускользнул в Другое место, еще раз преподав урок о тщетности споров со сторонником этической эволюции.

Я сел на коня и двинулся в путь.

Через некоторое время сзади снова заклацали подковы.

Я произнес слово, посадившее меня на лоснящуюся спину единорога, молнией прорезающего черный лес. Погоня продолжалась.

Наконец появилась маленькая поляна с пирамидой из камней в центре. Я спешился и освободил немедленно исчезнувшего единорога.

Я забрался на пирамиду, закурил и стал ждать.

На поляну вышла серая кобыла.

— Стелла!

— Слезай оттуда! — крикнула она. — Они могут начать атаку в любой момент!

— Я готов, — сказал я.

— Их больше! Они победят, как побеждали всегда. А ты будешь терпеть поражение снова и снова, пока борешься. Спускайся и уходи со мной. Пока не поздно!

Молния сорвалась с безоблачного неба, но у пирамиды дрогнула и зажгла дерево поблизости.

— Они начали!

— Тогда уходи отсюда, девочка. Здесь тебе не место.

— Но ты мой!

— Я свой собственный и больше ничей! Не забывай об этом!

— Я люблю тебя!

— Ты предала меня.

— Нет. Ты говорил, что любишь человечество…

— Да.

— Не верю тебе! Не может быть — после того, что ты сделал…

Я поднял руку.

— Изыди Отсюда в пространстве и времени, — молвил я и остался один.

Молнии били чередой, опаляя землю.

Я потряс кулаком.

— Ну неужели вы никогда не оставите меня в покое? Дайте мне век, и я покажу вам мир, который, по-вашему, существовать не может!

В ответ земля задрожала и начала гудеть.

Я бился с ними. Я швырял молнии назад в их лица. Я выворачивал наизнанку поднявшиеся ветры. Но земля продолжала дрожать, и в основании пирамиды появились трещины.

— Покажитесь! — вскричал я. — Выйдите честно, один на один!

Но земля разверзлась, и пирамида рассыпалась.

Я падал во тьму.

Я бежал. Я был маленьким пушистым зверьком, а за мной по пятам неслась, рыча, свора гончих псов; их глаза сверкали, как огненные прожекторы, их клыки блестели, как мечи.

Я несся на крыльях колибри и услышал крик ястреба…

Я плыл сквозь мрак и вдруг почувствовал прикосновение щупальца…

Я излучался радиоволнами…

Меня заглушили помехи.

Я был пойман в силки, как рыба в сеть. Я попался…

Откуда-то донесся плач Стеллы.

— Почему ты рвешься, снова и снова? — спрашивала она. — Почему не довольствуешься жизнью спокойной и приятной? Неужели не помнишь, что они делали с тобой в прошлом? Разве дни со мной не бесконечно лучше?

— Нет! — закричал я.

— Я люблю тебя, — сказал она.

— Такая любовь — явление воображаемое, — ответил я, и был поднят и унесен прочь.

Она всхлипывала и следовала за мной.

— Я умолила их оставить тебя в мире, но ты швырнул этот дар мне в лицо.

— Мир евнуха, мир лоботомии… Нет, пусть они делают со мной, что хотят. Их правда обернется ложью.

— Неужели ты веришь в то, что говоришь? Неужели ты забыл солнце Кавказа — и терзающего тебя грифа?

— Не забыл, — ответил я. — Но я ненавижу их. Я буду бороться с ними всегда, и когда-нибудь добьюсь победы.

— Я люблю тебя…

— Неужели ты веришь в то, что говоришь?

— Глупец! — прогремел хор голосов; и я был распластан на скале и закован.

Весь день змея брызжет ядом в мое лицо, а Стелла подставляет чашу. И только когда женщина, предавшая меня, должна выплеснуть чашу мне в глаза, я кричу.

Но я снова освобожусь, и снова приду со многими дарами на помощь многострадальному человечеству. А до тех пор я могу лишь смотреть на мучительно тонкую решетку ее пальцев на дне этой чаши и кричать, когда она ее убирает.

Девушка и чудовище

Великое волнение завладело умами, ибо вновь настала пора решать. Старейшины проголосовали за жертвоприношение, несмотря на протесты самого старшего, Риллика.

— Нам нельзя сдаваться! — твердил он.

Но ему не ответили, и молодая девственница была отведена в пещеру дымов и накормлена сонными листьями.

— Так не должно быть, — упорствовал Риллик. — Это неправильно.

— Так было всегда, — возражали ему, бросая озабоченные взгляды туда, где солнце лило утренний свет.

А по густому лесу уже приближался Бог.

— Нам пора уходить.

— Но почему не остаться хоть раз? Не посмотреть, что будет делать бог-чудовище?

— Довольно богохульствований! Идем!

— С каждым годом нас все меньше, — втолковывал, плетясь следом, Риллик. — Однажды нам просто некого будет приносить в жертву.

— Тогда мы умрем, — ответили остальные.

— Так зачем же откладывать? — взывал он. — Давайте примем бой сейчас, пока у нас еще есть силы!

Но они качали головами с возрастающей век от века безропотностью. Все чтили возраст Риллика, однако не разделяли его мнения. Лишь последний взгляд, украдкой, бросили они назад на закованного в латы Бога, со смертоносным мечом восседающего на украшенном золоченой попоной коне. Там, где рождались дымы, забила хвостом юная девушка, закатывая дикие глаза под прекрасные бровные пластины. Она почувствовала божественное присутствие и заревела.

Подойдя к лесу, Риллик остановился, поднял скошенную лапу, пытаясь сформулировать мысль, и наконец заговорил:

— Я помню, — сказал он, — другие времена.

Роберт Силверберг

Как хорошо в вашем обществе

Он был единственным пассажиром на борту корабля, единственным человеком внутри изящного цилиндра, со скоростью десять тысяч миль в секунду удаляющегося от Мира Бредли. И все же он не был одинок. Его сопровождали жена, отец, дочь, сын и другие: Овидий и Хэмингуэй, Платон и Шекспир, Гете и Аттила, и Александр Великий — кубики с матрицами близких и знаменитостей. И старый друг Хуан, человек, который разделял его мечты, ту же утопическую фантазию. Хуан, который был с ним с самого начала и почти до самого конца… Нет, он не почувствует одиночества за три года путешествия к месту своей ссылки.