Со щитом и на щите - Димаров Анатолий - Страница 32

— Выходи строиться!

Съел — не съел, бросай все и беги из столовой.

Вскоре мы научились есть так, что за нами не угонишься.

Раз в месяц нашей роте приходилось дежурить по гарнизону. И нашей заветнейшей мечтой было попасть в наряд на кухню. Всю ночь мы чистили картошку — целые горы картошки, кололи дрова, таскали воду, а днем еще и грязную посуду мыли, и убирали в помещении. Занятия не очень приятные, старослужащие избегали этих нарядов, как могли, мы же спали и видели себя в наряде на кухне: хотя и устанешь так, что ноги гудят, зато и наешься до отвала!

Как-то нам с Мишкой повар положил полный котелок вареного сала. То ли просто расщедрился, то ли хотел проверить, сколько может съесть новобранец, но положил с верхом, еще и пообещал:

— Поедите — за добавкой придете.

И мы принялись с жадностью есть. Уминали это сало, кусок за куском, пока в котелке ничего не осталось.

— Возьмем еще? — спросил раскрасневшийся Мишка.

Я колебался. Сало стояло в горле, но мысль о том, что я откажусь от еды, казалась дикой.

— Возьмем!

На этот раз Мишка вернулся с поваром.

— Съели все?! И еще будете есть? Ну и ну!

Нам не оставалось ничего, как поддержать свою добрую славу.

Из-за стола мы встали нашпигованные салом, как рождественские гуси. Кое-как добрели до картошки и повалились на нее. Лежали, пока нас не поднял помкомвзвода.

Ничего с нами не произошло. Наши волчьи желудки спокойненько переварили все сало, и через несколько дней мы снова с вожделением ждали очередного наряда на кухню.

Вот что значит свежий воздух и физические упражнения!

Наконец нам выдали настоящие боевые винтовки.

Когда мы вернулись в казарму с новенькими, смазанными солидолом винтовками, то не могли налюбоваться своим оружием.

Это были не модернизированные трехлинейки, которыми до сих пор была вооружена наша армия. Только позднее, во время войны, мы по-настоящему оценили безотказное то оружие, которое верой и правдой послужит до самого последнего выстрела в мае сорок пятого года. А тогда мы с плохо скрытым пренебрежением поглядывали на бойцов, вооруженных старыми винтовками. Как же, у нас на плечах СВТ — оружие до сих пор неслыханное и невиданное. Не исключена даже вероятность, что за рубежом уже пронюхали о нем. Потому-то мы и должны быть особенно бдительными, оберегать свое новое оружие от постороннего глаза.

Так объяснил нам помкомвзвода и добавил грозно:

— Кто штык потеряет — голову оторву!

Почему-то он больше всего боялся, что мы потеряем именно эту часть винтовки. Может, потому, что штык не примыкали к стволу в походном положении, а носили отдельно, на ремне. Да и похож он был больше на кинжал или тесак, чем на обыкновенный штык. С рукояткой и плоским лезвием с желобком посредине. Одного лишь блеска этих штыков достаточно, чтобы все враги в плен сдались! А тут еще и винтовки. СВТ — самозарядная винтовка Токарева. То есть такие, что сами заряжаются, сами и стреляют, — нажимай знай на курок. Выпалил все пули — есть еще один запасной магазин. Враг и головы не сможет поднять. Будет лежать уткнувшись, пока мы не подойдем и не закричим: «Хенде хох!»

— Отставить! — кричит помкомвзвода. — Говорите по-английски!

По-английски мы не знаем, приходится замолчать. Не сводим глаз с винтовок, застывших в пирамидах, даже ладони чешутся дотронуться до них.

Потом мы их изучали. Разбирали до последнего винтика, до последней пружинки довольно-таки сложные механизмы и ужасно гордились: это не то что трехлинейка, которую раз-два и разобрал. А здесь как разложишь деталей и деталек — голову поломаешь, пока разберешься, какую куда приспособить! Даже командиры наши и те сперва запинались. Особенно если приходил кто-нибудь из бойцов — в одной руке собранная винтовка, а в другой «лишняя» к ней деталь.

Куда ее приткнуть?

Чаще обращались к командирам отделений, а то и к лейтенанту. Помкомвзвода же старались обходить. У того один ответ:

— Отставить! Начинайте сначала!

Недели через две мы знали новое оружие назубок. По стольку раз за день разбирали и собирали, что теперь могли с завязанными глазами сказать, какую куда деталь ставить.

Чистили мы винтовки каждый день перед отбоем. Винтовка должна сиять, как солнце. Не дай бог, заметят грязное пятнышко или точечку ржавчины. Даже сам командир роты не ленился наведаться к нам ночью, когда мы уже спали. Войдет, махнет рукой дневальному, ринувшемуся навстречу, чтобы не докладывал, и к пирамидам — винтовки осматривать…

Позднее, нянчась с новыми винтовками, мы начали жалеть, что нас вооружили не старенькими трехлинейками: ведь их чистить — одно удовольствие. А с этой чертякой повозишься, пока командир отделения разрешит поставить ее в пирамиду.

— Зато стрелять легче, — утешает меня и себя Мишка. — Не нужно каждый раз с затвором морочиться. Нажал на гашетку — и все.

Легче или трудней — мы еще не знаем. И нам очень хочется пострелять, с чем и пристаем мы то и дело к командирам, которые пока что учат нас лишь целиться: лежа, с колена, стоя.

— На огневой рубеж… короткими перебежками… вперед!

Срываемся с места, бежим. Пробежишь шагов пять — и падай. Еще пять шагов — и на землю. Земля твердая, утоптанная, брякнешься — аж екнет внутри, а помкомвзвода, как всегда, недоволен.

Боец Кононенко, вам что, пуховую перину подстелить?

Но вскоре и огневой рубеж: глубокие, по грудь, окопы. Здесь «вражеский» огонь особенно губителен, поэтому вместо перебежек мы оставшееся пространство ползем, ползем по-пластунски, роя носом пылищу. А помкомвзвода от пуль заворожен, поэтому он спокойненько ходит между нами, нависая то над одним, то над другим:

— Ниже голову! Врастай пупом в землю! Третий от края, убери свои ягодицы!

Пыль набивается в рот, пот заливает глаза, сердце готово выскочить из груди, а помкомвзвода все недоволен:

— Шевелитесь быстрей! Ярчук, вы что, заснули?

Вваливаемся наконец в окопы. Падаем грудью на бруствер, чтобы хоть немного остудить распаленное тело. А над головами уже звучит команда:

— Лежа… по мишеням… заряжай!

Так учили нас стрелять до тех пор, пока не наступил день, когда каждому выдали не учебные, а настоящие, боевые патроны. С тяжелыми, хищно заостренными пулями.

В этот день волновались не только мы — нервничали и наши командиры. Ведь от того, насколько успешно мы поразим мишени, зависит оценка их работы.

Особенные надежды они возлагали на тех, кто имел значок «Ворошиловский стрелок». В том числе на Мишку и на меня. И мы всех заверяли, что взвод не посрамим. Стрелять будем так, чтоб других завидки взяли.

— Толька, а ты хоть в мишень попадешь? — шепотом спросил Мишка.

Я на него страшно рассердился:

— Попаду, и не хуже тебя!

Сегодня стреляет только наш взвод. Но по случаю такого события пришел и сам командир роты.

— Ну как, орлы, к бою готовы?

— Готовы, товарищ капитан!

— Тогда начинайте.

И наш лейтенант подает команду:

— Взво-од, на огневой рубеж… короткими перебежками… вперед!

Бежим. А все-таки не напрасно гоняли нас все эти дни командиры: вскакиваем и падаем, как автоматы. Потом ползем по-пластунски.

Вот и окопы… И брустверы, на которых можно перевести дыхание.

— Лежа… по мишеням… заряжай!

Клац-клац-клац — щелкают затворы.

— Первое отделение к стрельбе готово!

— Второе отделение к стрельбе готово!

— Третье отделение к стрельбе готово!

Лейтенант подбегает к командиру роты, берет под козырек:

— Товарищ капитан, взвод к стрельбе готов!

— Начинайте.

— Взво-од, слушай мою команду!

Мы затаиваем дыхание, у нас замирают сердца. Мишени давно уже на мушках, пальцы — на гашетках.

— По мише-еням… огонь!

Господи, хоть бы попасть!

Бах-бах — слева и справа.

Выдохнув, как учили, воздух, нажимаю на гашетку. Раз, второй, третий… Не осознав как следует, что делаю, выпускаю все десять пуль подряд.