Искатель приключений. Книга 1 - де Монтепен Ксавье - Страница 16

Рауль держал в своих руках крошечную и белую ручку своей невесты и устремлял на нее долгие и нежные взгляды. Между молодыми людьми были минуты молчания, исполненные выразительного красноречия. Кавалер наконец прервал это молчание и, обратившись к своей спутнице, которая смотрела на него с безмолвным обожанием, прошептал:

— Скажите мне, моя милая царица, суеверны ли вы?

Заметим мимоходом, что Рауль часто называл Жанну «моя царица» по причине удивительного сходства ее с царицей Савской.

— Не думаю, — отвечала Жанна. — Однако, друг мой, объяснитесь яснее, и я буду вам отвечать более положительным образом.

— Верите ли вы прорицаниям и предчувствиям?

— Нет.

— Напрасно, — прошептал кавалер.

— А вы разве верите, друг мой?..

— Твердо верю, но моя вера совсем не похожа на верование толпы…

— В чем же?

— В том, что моя радость и надежды происходят из того, что обычно приводит в отчаяние и пугает слабых…

— Я вас не понимаю.

— Я объяснюсь яснее. Мое убеждение состоит в том, что в свете почти всегда хорошее сменяет дурное, счастье является вслед за отчаянием. Я улыбаюсь пагубным предзнаменованиям, и чем прошлое мрачнее, тем более я верю в будущее.

— Страшное убеждение! — перебила молодая девушка.

— Оно основывается на опыте, — продолжал Рауль, — и, притом на моем собственном опыте… Хотите, я докажу вам это на нашем с вами примере, о, моя возлюбленная царица! До какой степени основательно мое убеждение?..

— Докажите, если хотите… Или, скорее, если сможете, — прибавила Жанна с улыбкой.

— Послушайте же…

— Нужно ли мне уверять вас, что я слушаю с глубочайшим вниманием?

— Помните ли вы, каким образом я попал к вам?

— Еще бы!

— Ночь была темная… Ревел ураган… Волны Сены потопили моего несчастного кучера в ту минуту, когда меня вытащили, почти умирающего, из обломков кареты.

— К несчастью, все это справедливо!..

— Если я не ошибаюсь, это были печальные предзнаменования!.. Наша любовь рождалась под покровительством смерти и гибели.

— Рауль, вы меня пугаете! — вскричала Жанна, сердце которой начинало сжиматься.

— Напротив, я хочу успокоить вас, — отвечал Рауль. — Под влиянием лихорадочного бреда увидел я в первый раз ваш образ… Смерть парила над головой моей в ту минуту, когда ваши черты запечатлевались навсегда в моем сердце! Смерть была под вашей кровлей, когда тайна моей любви сорвалась с губ моих, и De profundis еще звучал вокруг гроба вашей матери, когда я сказал вам, что люблю вас…

— Рауль!.. Рауль!.. Я боюсь!.. — снова повторила молодая девушка: — О! Зачем вы напоминаете мне все это?..

— Для того, чтобы вы верили, моя возлюбленная, как и сам я верю, что лучезарное светило нашего счастья засияет тем большим блеском, чем бледнее взошло оно. посреди надмогильного тумана!..

— Я разделяю ваши надежды, друг мой, но мне тяжело от ваших слов…

— Отчего?..

— Я была счастлива, узнав, что вы меня любите, и чувствуя, что я тоже люблю вас… Я никогда не думала об этом роковом начале, из которого произошла наша любовь, и хотела бы никогда не думать о том!..

— Дитя! — перебил Рауль тоном снисходительного и любящего сострадания. — Имейте более мужества!.. Поставьте вашу душу наравне с моею, разделите со мной веру, которая не обманывала меня никогда!..

— Постараюсь… — прошептала девушка.

Но софизмы Рауля обвили ее словно ледяным покровом; сердце ее сжалось и непонятная тоска показывала будущее в каком-то мрачном тумане. Всю дорогу Жанна напрасно старалась победить это впечатление.

Наконец карета остановилась у парижской заставы. Жак подошел к дверце.

— Куда прикажете ехать? — спросил он.

— На улицу Шерш-Миди, в гостиницу «Царь Соломон», — отвечал Рауль. — Не правда ли, какое странное совпадение, милая Жанна? — прибавил он с улыбкой, когда карета опять покатилась. — Первый дом, в котором остановится в Париже царица Савская, это гостиница «Царь Соломон»!..

— В самом деле, странно, — отвечала молодая девушка.

— Скажите мне, — продолжал Рауль, — точно ли вы уверены, что главное действующее лицо в картине на обоях не было портретом одной из ваших прабабушек?.. Это могло бы объяснить ваше удивительное сходство…

— Я уверена в обратном, — отвечала Жанна. — Потому что Маленький Замок, со всем принадлежащим ему, достался в наследство моему отцу, а я похожа лицом на мою бедную мать.

— Если так, то это просто случай, но случай — великий властелин, и я удивляюсь огромному таланту неизвестного художника, который умел воспроизвести такое небесное личико, как ваше!..

Жанна улыбнулась на этот комплимент, но не ответила на него. Мы уже знаем, что она была печальна и озабочена.

Карета снова остановилась, и на этот раз на улице Шерш-Миди, у гостиницы, названной Раулем.

Это был старый дом, весьма невзрачной наружности; узкий и почерневший фасад его несколько покривился; штукатурка во многих местах растрескалась от времени и напоминала морщинистое лицо столетней старухи. Над входом гигантская вывеска из листового железа была прикреплена железными скобами к тяжелой дубовой доске. Вывеска эта качалась при малейшем ветре с сильным бренчанием. Наивная кисть художника, имя которого не сохранилось, начертала на железном листе изображение человека высокого роста, в тюрбане и в длинной белой мантии с золотой каймой. Человек этот держал в правой руке жезл и как будто распоряжался легионом микроскопических работников, которые строили, по его приказаниям, здание весьма странной формы. Надпись, начертанная красивыми буквами, красными и золотыми, объясняла мысль живописца:

«Великому Царю Соломону»

Странное здание, составлявшее задний план картины, был Храм Иерусалимский.

XXI. Тайное жилище

Ворота гостиницы повернулись на своих петлях, и карета въехала на внутренний двор, окруженный конюшнями, в которых могли поместиться полсотни лошадей. Жак отворил дверцы кареты. Рауль вышел первый, потом взял Жанну на руки и перенес ее на землю.

В эту минуту, человек роста немного выше среднего, необыкновенно сухощавый, с живостью подошел к приезжим. Этому человеку могло быть лет семьдесят; он был в коротких штанах, узко стянутых у колен медными пряжками, и в узорчатых чулках, которые висели складками около его тощих икр. Серый суконный плащ и черная бархатная шапочка на плешивом черепе дополняли этот фантастический костюм. Лицо этого старика выражало хитрость и лукавство; вообще вся фигура его представляла в высочайшей степени жидовский тип.

Это был хозяин гостиницы. Его считали человеком богатым, но весьма скупым. Настоящее его имя было Самуил Вертами, но в квартале он был известен под именем Дяди-богача.

Самуил подошел к Раулю и Жанне. Узнав кавалера, он склонился почти до земли, что делало величайшую честь гибкости его позвоночного столба, снял бархатную шапочку, покрывавшую его голову, и пробормотал сквозь зубы церемонные уверения в нижайшем уважении и глубочайшей преданности. Рауль перебил его, сказав:

— Хорошо, хорошо, Самуил… все ли в порядке?.. — Да, кавалер, как всегда, — отвечал старик.

— Стало быть, мы можем войти?

— Можете, кавалер, и хотя вы хорошо знаете дорогу, я все-таки буду иметь честь проводить вас и…

Старый Самуил вдруг остановился. Рауль угадал причину внезапного молчания жида и, увидев на лице Жанны замешательство, поспешил сказать:

— Мою жену…

— Вас и мадам де ла Транблэ, — продолжал Самуил, снова поклонившись.

Потом он пошел вперед. Кавалер и Жанна последовали за ним. Все трое вошли во второй этаж, в ту комнату, о которой Рауль говорил Жаку месяц назад и которая называлась Комнатой Магов. Вокруг этой комнаты были расставлены большие шкафы с богатым запасом самых разнообразных костюмов; в одном углу стоял железный сундук, прикрепленный к полу. В этой комнате не было решительно никакой мебели, кроме трех или четырех грубых стульев.