История Древнего мира - Нефедов Сергей Александрович - Страница 8

Деревни шумеров жили той же жизнью, что и крестьянские общины других стран Южной Азии. Пока земли было достаточно, общинники вместе осушали поля, вместе пахали и вместе собирали урожай. Эти унаследованные от охотников древние обычаи коллективизма не вызывали сомнений во времена благополучия и достатка, когда хватало всем и все были сыты. Но постепенно община разрослась, и в неурожайные годы стала ощущаться нехватка хлеба. Крестьяне стали задумываться над своей жизнью, и лучшие работники стали говорить, что при совместной работе многие ленятся. "Если трудиться сообща, то работа будет двигаться медленно, – говорит китайский трактат, – найдутся такие, кто будет работать не в полную силу. Если же разделить землю, то работа пойдет быстрее и ленящихся не будет". Действительно, ведь пахать землю – это не охотиться загоном, здесь можно работать и одному – и всё, что ты вырастишь, будет твоим, "каждому – по труду его". Поля были поделены между семьями на одинаковые участки, но, чтобы сохранить справедливость, эти участки время от времени переделялись. "Тучными землями не разрешалось радоваться кому-то одному, от плохих земель не разрешалось страдать кому-то одному, поэтому раз в три года обменивали поля и жилища". Родовому храму было выделено большое поле, и общинники обрабатывали его сообща; зерно с этого поля хранилось про запас и выдавалось нуждающимся; им кормились жившие при храме ремесленники и жрецы; из него варили пиво для родовых празднеств. Со временем земля храма тоже стала делиться на наделы: с одного надела урожай шел жрецу, с другого – ремесленнику, с третьего – про запас.

Между тем, время шло, население возрастало и после каждого передела участки мельчали. Малодетные семьи стали возражать против переделов; они требовали закрепить наделы за хозяевами с тем, чтобы глава семьи сам делил свой участок между сыновьями. Постепенно переделы прекратились: земля превратилась в ЧАСТНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ .

Появление Частной Собственности открыло дорогу к великим переменам в жизни людей. Родовая община распалась на семьи, и семьи отгородились друг от друга глухими заборами. На смену прежней общности жен и свободной любви пришла суровая семейная мораль. После изобретения плуга семью кормил пахарь-мужчина, поэтому он стал хозяином и господином; женщина постепенно превратилась в служанку и собственность. В одних семьях детей было мало, в других – много, и после разделов отцовской земли участки получались неодинаковыми. В общине появились бедные и богатые. Бедняки не могли кормиться со своих крохотных наделов, они брали зерно в долг у богатых соседей – так появилось ростовщичество. Несостоятельные должники, в конце концов, продавали свою землю заимодавцам и искали пропитания как могли. Многие из них шли работать в храм; храмовые земли теперь возделывались рабочими отрядами из обедневших общинников и чужаков-пришельцев. Некоторые арендовали землю у зажиточных соседей, другие пытались прокормиться ремеслом, становились гончарами или ткачами. В селах появились ремесленные кварталы и рынки, где ремесленники обменивали свои товары на хлеб. Разросшиеся поселки превращались в многолюдные города – и вместе с этим превращением менялся облик эпохи. На смену тихим деревням Золотого Века приходил новый мир – мир городов, в котором соседствовали богатство и бедность, добро и зло, ненависть и любовь. Философы XX века назовут этот мир БУРЖУАЗНЫМ ОБЩЕСТВОМ.

Т еперь эта страна выглядит бесплодной и необитаемой пустыней. Плоская глиняная равнина уходит в дрожащее марево горизонта и смыкается там с голубым безоблачным небом. Кое-где возвышаются глиняные холмы с покатыми склонами; их много на этой равнине, и пастухи-арабы называют их «холмами потопа». Эти холмы – это заплывшие глиной развалины древних, существовавших до «потопа» городов.

Когда-то на улицах этих городов шумела толпа, сновал рабочий люд, кричали торговцы. К речной пристани причаливали большие парусные ладьи, связанные из длинных, загибающихся к носу и к корме стволов просмоленного тростника. Эти корабли привозили товары из дальних стран, с берегов Персидского залива и из Индии. У пристани располагался рынок, где торговали рыбой, тканями, зерном, рабами. По рынку разгуливали обнаженные проститутки: для многих женщин это был единственный способ заработать кусок хлеба. Дальше от рынка улицы становились более тихими; они тянулись между глухими стенами домов, лишь кое-где прорезанных калитками. Калитка обычно вела в прихожую, а из нее – во внутренний дворик, где у богачей располагался бассейн. На двор выходили жилые комнаты с деревянной галереей по второму этажу; мебель была только в богатых домах, простые горожане сидели и спали на циновках. Обычной одеждой горожан были льняные юбки, короткие у мужчин и более длинные у женщин; впрочем, бедняки зачастую вообще не имели одежды и ходили нагими. Головы обычно брили; жрецы и знать носили роскошные парики, служившие одновременно головным убором и украшением.

В центре города возвышался храмовый комплекс с зиккуратом – огромной ступенчатой пирамидой с ведущими на вершину лестницами. В святилище на вершине зиккурата обитала богиня города, и каждый год в праздник Нового года верховный жрец, энси, поднимался в святилище, чтобы вступить с ней в священный брак.

Великой Матерью крупнейшего города Двуречья, Урука, была Иштар, богиня любви и плодородия. По легенде, Иштар любила юного бога весны Таммуза, умиравшего осенью и воскресавшего весной – после того, как Иштар спускалась в ад и спасала своего возлюбленного. Шумеры верили в ад и рай и так же, как все люди, искали вечной жизни. Легенды рассказывают, как энси Урука, Гильгамеш, сошел в подземное царство, чтобы узнать от умершего друга о том, что же происходит после смерти. Друг не сумел его обнадежить, и лишь нимфа Сидури подсказала, как нужно жить: "Гильгамеш, куда ты стремишься? Жизни, которую ты ищешь, ты не найдешь. Ты же, Гильгамеш, лучше наполняй свой желудок, веселись день и ночь, ежедневно устраивай празднества, пляши и ликуй. Пусть твои платья будут чисты, голова вымыта водой. Смотри на младенца, которого ты держишь в руках и пусть жена твоя радуется в твоих объятиях".