Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 73

        Боги благое следят. Юпитер дельфина возносит

        В небо и девять ему звезд в награжденье дает.

        Мне бы твоей обладать и тысячью звуков, и грудью,

120 Коими ты, Меовид, встарь Ахиллеса воспел,

        Раз, чередуя стихи, пою я священные ноны,

        День, что великий почет фастам собой придает.

        Дух мой слабеет, и мне не по силам эта задача:

        Славить приходится мне этот особенно день.

125 Ну не безумно ль на стих элегический тяжесть такую

        Мне возлагать? Нужен здесь лишь героический стих.

        Отче отчизны[354] святой, народ и сенат тебе имя

        Это даст и даем, всадники, также и мы.

        Был таковым по делам ты и раньше, а назван позднее

130 Именем этим. Отцом был ты для мира давно.

        Так величают тебя на земле, как Юпитера в горнем

        Небе: ты людям отец, он же — небесным богам.

        Ромул, ему уступи: это он неприступными сделал

        Стены, которые Рем мог и прыжком одолеть.

135 Татия ты покорил, Куры малые, как и Ценину;[355]

        Риму при нашем вожде солнце сияет везде.

        Ты, уж не знаю какой, обладал неприметной земелькой, —

        Всем, что под небом лежит, Цезарь владеет теперь.

        Ты похититель, — а он целомудрия жен охранитель;

140 Ты нечестивцев спасал, — искореняет он зло;

        Ты за насилье стоял, — соблюдает Цезарь законы;

        Ты над отчизной царил, — первоначальствует он.[356]

        Рем обвиняет тебя, а он и врагов извиняет,

        Бог ты по воле отца, богом он сделал отца.

145 Но уж идейский юнец[357] показался до пояса в небе

        И проливает теперь смешанный с нектаром дождь.

        Вот уже тот, кого бил, бывало, северный ветер,

        Радостен: веет на нас с запада мягкий Зефир.

        Пять уже дней Люцифер над морской загорается гладью:

150 Скоро должно наступить время весеннее вновь.

        Все-таки не обманись: холода не ушли, не уходят,

        И уходящей зимы знаки не скоро пройдут.

        Третья ночь подойдет: ты узришь, что Медведицы Сторож[358]

        Без промедленья свои вытянул обе ноги.

155 Между гамадриад у Дианы-лучницы в сонме

        Хора святого ее нимфа была Каллисто.

        Лука богини она, рукою коснувшись, сказала:

        «Девственности моей будь ты свидетелем, лук».

        Клятву одобрив ее, сказала Кинфия: «Твердо

160 Клятвы держись и моей главною спутницей будь».

        Клятву сдержала б она, да была красота ей помехой;

        Смертных не знала — в соблазн вводит Юпитер ее.

        Феба, на диких зверей наохотясь в лесу, возвращалась

        В пору полдневной жары или уже ввечеру.

165 Только лишь в рощу вошла (а в роще под сенью дубовой

        Был глубокий ручей, свежей текущий водой), —

        «Здесь, говорит, в лесу окунемся, Тегейская дева!»

        Вспыхнула тут Каллисто, девы название вняв.

        Феба и нимф позвала, снимают нимфы одежды,

170 Эта же ждет и стыдом тайну свою выдает:

        А как рубашку сняла, полнота несомненная чрева

        Тотчас являет сама тайное бремя свое.

        «Клятвопреступная дочь Ликаона! — сказала богиня, —

        Прочь из сходбища дев, чистой воды не скверни!»

175 Десять раз месяц свои рога смыкал в полнолунье,

        Как обратилась дотоль слывшая девою в мать.

        В ярость Юнона пришла и меняет облик несчастной

        (Можно ли так? Ведь она не по любви отдалась!)

        И восклицает, увидев соперницу в образе зверя:

180 «Пусть теперь обнимать будет Юпитер ее!»

        Та, что недавно была Юпитеру вышнему милой,

        Грязной медведицей став, бродит по диким горам.

        Шел уж шестнадцатый год ребенку, зачатому втайне,

        Как повстречалася мать с первенцем-сыном родным.

185 Словно узнавши его, она, обезумевши, стала

        И завопила, и вой был материнским ее.

        Юноша тут же ее пронзил бы дротиком острым,

        Коль не восхитили б их в сферы всевышних богов.

        Рядом созвездья горят: Медведицей мы называем

190 Ближнее, вслед же за ней Сторож блистает ее.

        Но не смягчилась Юнона и Тефию просит седую

        Не допускать до своих синих Медведицу вод.[359]

        Сельского Фавна дымят алтари в наступившие иды

        Там, где теченье реки остров у нас разделил.

195 В сей знаменательный день под напором оружья вейентов

        Триста шесть Фабиев враз пали в кровавом бою.[360]

        Бремя защиты и груз правления Городом принял

        Дом лишь один, и взялись родичи все за мечи.

        Вышли все, как один, родовитые воины вместе.

200 Каждый годился б из них стать предводителем всех.

        Есть тропа от ворот Карменты у Януса храма;

        Нет тут пути никому: эти закляты врата.

        Здесь, как молва говорит, все триста Фабиев вышли:

        Нет на воротах вины, только заклятье на них.

205 Быстрым бегом они достигли потока Кремеры

        (Хищно катила она бурные воды свои).

        Лагерь устроили там и, мечи обнажив, устремились,

        Марсом объятые, в бой, войско тирренцев громить, —

        Истинно так свирепые львы ливийских ущелий

210 Мчатся на стадо, и врознь гонят его по полям.

        Все разбежались враги, получая позорные раны

        В спины: краснеет земля тускскою кровью кругом.

        Всюду враги сражены. Где открыто на битвенном поле

        Им победить не дано, скрытно готовятся в бой.

215 Поле там было, пределы его окружились холмами

        В чаще леса густой, полной свирепых зверей.

        Малую рать и обоз посредине враги оставляют,

        А остальные в кустах прячутся чащи лесной.

        Тут словно бурный поток, напоенный водой дождевою

220 Или же снегом, какой теплый Зефир растопил,

        Льется везде по полям и дорогам и в новом теченье

        Мчится, не зная границ и позабыв берега,

        Так же и Фабии все, разбежавшися, дол покрывают,

        Что только видят, крушат, всякий отбросивши страх.

225 Что с вами, доблестный род? Врагам не верьте коварным!

        Честная знать, берегись и вероломству не верь!

        Доблесть осилил обман: отовсюду в открытое поле

        Бросились толпы врагов и окружили бойцов.

        Как вам, немногие, быть против стольких вражеских тысяч?

230 Что в неминучей беде можно теперь предпринять?

        Так же, как дикий кабан, в лаврентских загнанный чащах,

        Молниеносным клыком прочь разгоняет собак,

        Хоть погибает и сам, — так гибнут, насытившись местью,

        Воины все, за удар сами удар нанося.

235 День этот Фабиев всех послал на воинственный подвиг —

        Посланным гибель судил день этот Фабиям всем.

        Чтобы, однако, не все Геркулесово сгинуло семя,[361] —