Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 72

720 Белая жертва пускай, лоб преклонивши, падет!

        Все умоляйте богов, благочестным внимающих просьбам,

        Чтоб соблюдающий мир дом вековечно стоял!

        Но уже первую часть труда своего завершил я,

        И получила она с месяцем вместе конец.

Книга вторая

        Януса срок миновал. И год разрастается с песней:

        Месяц второй наступил, книга вторая пойдет.

        Ныне, элегии, вам широко паруса распущу я:

        Мелочью вы у меня были до этого дня.

5     Были послушными слугами мне в любовных заботах,

        Были забавою мне в юности ранней моей.

        Священнодействия я теперь воспеваю по фастам:

        Кто бы поверил, что я эту дорогу избрал?

        Это солдатская служба моя. Как могу, так воюю,

10   Ибо не всякий доспех будет хорош для меня.

        Коль не по силам метать мне будет копье боевое,

        Коль не могу усидеть на боевом я коне,

        Если и шлем не по мне или острый меч не по силам

        (Эти доспехи носить может и всякий другой), —

15   То ведь всем сердцем твои имена прославляем мы, Цезарь.

        И за твоею следим славой растущей всегда.

        Будь же со мной и взгляни на дары, приносимые мною,

        Ласковым взором, когда ты отдохнешь от побед.

        Февруев имя отцы искупительным жертвам давали,

20   Многое также о том нам и теперь говорит:

        Понтифик-жрец от царя и фламина шерсть получает,[347]

        Или же феврую, как встарь называлась она.

        Жженую полбу, какой подметает с крупинкою соли

        Ликтор, чистя дома, февруей также зовут.

25   Так называют и ветвь от дерева чистого, коей

        Кроет святая листва лоб непорочных жрецов.

        Фламина также жену я просящую февруи видел,

        И получила она феврую — ветку сосны.

        И, наконец, все то, чем тела мы свои очищаем,

30   Встарь бородатые так назвали предки у нас.

        Месяца имя февраль потому, что ремнями луперки[348]

        Бьют по земле и ее всю очищают кругом,

        Иль потому, что тогда, по умилостивленьи усопших,

        После февральных дней чистое время идет.

35   Верили наши отцы, что путем очищения можно

        Всякое зло прекратить и преступления смыть.

        Этот обычай идет из Греции: там полагают,

        Что нечестивые все можно очистить дела.

        Так очистил Лелей Акторида, так сам был очищен —

40   Смыл с него Фокову кровь фтийской водою Акаст.

        Так легковерный Эгей Фасианку, что на драконах

        Перелетела к нему, тоже очистил от скверн.

        Амфиарая же сын Навпактову Ахелою[349]

        Также сказал: «Ты омой нечисть мою!» Тот смыл.

45   Что за безумье, увы! Ужели смертоубийство

        Просто речною водой можно, по-вашему, смыть!

        Но (чтобы твердо ты знал, какой был у предков порядок)

        Януса месяц и встарь первым был, как и теперь;

        Месяц, идущий за ним, последним был месяцем года:

50   Священнодействам конец, Термин, ведь ты полагал.[350]

        Януса месяц был первым, ворота времен отворяя, —

        Месяц последний в году манам[351] последним был свят.

        Только много спустя, говорят, дважды пять децемвиров

        Сделали так, что февраль следует за январем.

55   В первые дни февраля Спасительнице Юноне

        Рядом с Фригийскою был Матерью храм возведен.

        «Где же теперь этот храм, посвященный великой богине

        В эти календы?» Давно время низвергло его.

        Так же погибли б у нас и все остальные святыни,

60   Если бы их не берег наш осмотрительный вождь.

        Ветхости он не дает коснуться наших святилищ:

        Он не одних лишь людей, но и богов бережет.

        Храмов не только творец, но их и святой обновитель,

        Боги тебя да хранят так же, как ты их хранишь!

65   Свыше да длят тебе век настолько, сколь дал ты всевышним,

        И нерушимым твой дом будет под стражею их!

        Тут посещает толпа почитателей рощу Гелерна,

        Где устремляется Тибр влиться в морскую волну,

        Тут и у Нумы святынь, в Капитолии у Громовержца,

70   И на Юпитеровой крепости режут овцу.

        Часто дождливые тут южный ветер тучи наводит

        С ливнями, и снеговой скрыта земля пеленой.

        После ж, как только Титан, заходя в Гесперийские воды,

        Снимет с пурпурных коней блеск самоцветный ярма,

75   Ночью кто-нибудь тут, глаза поднимая ко звездам,

        Спросит: «Где же лучи Лиры, блиставшей вчера?»

        Лиру ища, он и Льва заметит спину, который

        Наполовину уже скрылся внезапно в волнах.

        Ну, а Дельфин, что тебе был виден в звездном уборе,

80   Он от твоих убежит взоров в грядущую ночь.

        Он — иль счастливый клеврет, проследивший любовные шашни,

        Или же тот, кем спасен с лирой лесбийской поэт.

        Морю какому, какой стране Арион не известен,

        Волны морские смирять песней умевший своей?

85   Часто при пенье его и волк за овцою не гнался,

        Часто, от волка бежав, бег прекращала овца.

        Часто под сенью одной и собаки и зайцы лежали,

        Часто была на скале рядом со львицею лань.

        Бросив все сплетни свои, с Палладиной птицей[352] ворона,

90   С коршуном вместе могла дружно голубка сидеть.

        Кинфия[353] часто твоим, Арион, восхищалася пеньем,

        Будто бы это не ты вовсе, а брат ее пел.

        Имя твое, Арион, Сицилия вся прославляла

        И в Авзонийской земле славилась лира твоя.

95   В путь оттуда домой корабль Арион себе выбрал

        И погрузил на него то, что искусством добыл.

        Верно, несчастный, тебя пугали и ветры и волны,

        Но оказалось тебе море верней корабля.

        Вот уже кормчий стоит, обнаженным мечом угрожая,

100 И соучастников с ним вооружилась толпа.

        Кормчий, зачем тебе меч? Кораблем управляй ненадежным

        Разве такая твоим пальцам доверена снасть?

        Страха не зная, певец говорит: «Не боюся я смерти,

        Но разрешите вы мне тронуть кифару и спеть».

105 Все согласились, смеясь. Тогда он венок надевает,

        Что и твоим бы, о Феб, мог подойти волосам;

        Длинный плащ он надел, окрашенный пурпуром тирским,

        И зазвучала струна, тронута пальцем его.

        Слезным напевом он пел, подобно как острой стрелою

110 Лебедь пронзенный в висок кличет последнюю песнь.

        Тотчас, наряда не сняв, он прыгает прямо в пучину:

        Всю орошают корму синие брызги воды.

        Тут-то (возможно ль?) дельфин изогнутой круто спиною

        Необычайную вдруг ношу принял на себя.

115 Он же, с кифарою сидя на нем, в награду за помощь

        Снова поет и своей песней смягчает волну.