Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 108

        Вот подымается вал, всех прочих возвышенней, грозно

50   Перед одиннадцатым он за девятым идет.

        Я умереть не боюсь, но страшусь этой смерти плачевной,

        Если б не в море тонуть, смерть я наградой бы счел.

        Благо — в положенный час умереть иль в сраженье погибнуть,

        Чтобы в привычной земле тело покой обрело,

55   Благо — от близких своих забот ожидать о могиле,

        Вместо того чтоб на корм рыбам морским угодить.

        Пусть я погибели злой заслужил, — но здесь не один я

        На корабле, — за меня что ж неповинным страдать?

        О небожители, вы и лазурные боги морские,

60   Сонмы и тех к других, — нам перестаньте грозить!

        Жизнь, сохраненная мне милосерднейшим Цезаря гневом,

        Лишь довлеклась бы до тех, мне предназначенных мест!

        Если провинность мою сопоставить с возмездием, — знайте,

        Цезарем я за нее не был на смерть осужден.

65   Если бы Цезарь желал услать меня к водам стигийским.

        Ваша бы помощь ему в этом была не нужна.

        Только бы он захотел, моей бы он крови потоки

        Пролил, — что сам даровал, он полноправен отнять.

        Вы же, кого никаким я не мог оскорбить преступленьем,

70   Да удовольствуют вас, боги, страданья мои.

        Пусть несчастному жизнь сохранить вы желали бы все же, —

        Если пропал человек, то уж его не спасти.

        Вы пощадите меня, и море утихнет, и ветер

        Станет попутным, — а я? Ссыльным останусь, увы!

75   Жадностью я не гоним, богатств не ищу непомерных,

        Чтобы товары менять, в море бразды не веду;

        Как в молодые года, учиться не еду в Афины

        И не к азийским стремлюсь, виденным мной, городам.

        Я не мечтаю, сойдя в Александровом городе славном,

80   Видеть услады твои, о жизнерадостный Нил.

        Кто бы поверил, зачем ожидаю попутного ветра? —

        Быть на Сарматской земле я у бессмертных молю.

        Велено жить мне в дикарской стране, на западном Понте, —

        Плачусь, что медленно так мчусь я от родины прочь.

85   Чтоб очутиться в глухих, бог весть где затерянных Томах,

        Сам я изгнания путь, вышних моля, тороплю.

        Если я вами любим, эти страшные воды смирите,

        Божеской волей своей мой охраните корабль.

        Если ж не мил, не спешите к земле, мне сужденной, причалить, —

90   Полнаказания в том, где мне приказано жить.

        Мчите! Что делать мне здесь? Паруса надувайте мне, ветры!

        Все ли мне вдоль берегов милой Авзонии плыть?

        Цезарь не хочет того, — не держите гонимого богом!

        Пусть увидит меня берег Понтийской земли.

95   Цезарь меня покарал, я виновен; блюдя благочестье,

        Я преступлений своих и не берусь защищать.

        Но коль деянья людей не вводят богов в заблужденье,

        Знайте: хоть я виноват, нет злодеяний за мной.

        Сами вы знаете: я совершил и вправду оплошность,

100 В этом не умысел злой — глупость повинна моя.

        Если я Августов дом поддерживал, меньший из граждан,

        Если я Цезарев суд волей всеобщей считал,

        Ежели время его называл я счастливейшим веком,

        Если я Цезарю жег ладан и цезарям всем,

105 Ежели все это так, меня пощадите, о боги!

        Если же нет, — с головой пусть меня скроет волна.

        Что это? Или редеть начинают набухшие тучи?

        Или меняется вид моря, смирившего гнев?

        То не случайно! То вы, в благовременье призваны, боги,

110 Не ошибаясь ни в чем, мне пожелали помочь.

Элегия III

        Только представлю себе той ночи печальнейшей образ,

        Той, что в Граде была ночью последней моей,

        Только лишь вспомню, как я со всем дорогим расставался, —

        Даже сейчас у меня капают слезы из глаз.

5     День приближался уже, в который Цезарь назначил

        Мне за последний предел милой Авзонии плыть.

        Чтоб изготовиться в путь, ни сил, ни часов не хватало;

        Все отупело во мне, закоченела душа.

        Я не успел для себя ни рабов, ни спутника выбрать,

10   Платья не взял, никаких ссыльному нужных вещей.

        Я помертвел, как тот, кто, молнией Зевса сраженный,

        Жив, но не знает и сам, жив ли еще или мертв.

        И лишь когда моя боль прогнала помрачавшие душу

        Тучи и чувства мои вновь возвратились ко мне,

15   Я наконец, уходя, к друзьям обратился печальным,

        Хоть из всего их числа двое лишь было со мной.

        Плакала горше, чем я, жена, меня обнимая,

        Ливнем слезы лились по неповинным щекам.

        Дочь в то время была в отсутствии, в Ливии дальней,

20   И об изгнанье моем знать ничего не могла.

        Всюду, куда ни взгляни, раздавались рыданья и стоны,

        Будто бы дом голосил на погребенье моем.

        Женщин, мужчин и даже детей моя гибель повергла

        В скорбь, и в доме моем каждый был угол в слезах.

25   Если великий пример применим к ничтожному делу, —

        Троя такою была в день разрушенья ее.

        Но и людей и собак голоса понемногу притихли,

        И уж луна в небесах ночи коней погнала.

        Я поглядел на нее, а потом и на тот Капитолий,

30   Чья не на пользу стена с Ларом сомкнулась моим.

        «Вышние силы! — сказал, — чья в этих палатах обитель,

        Храмы, которых моим впредь уж не видеть глазам,

        Вы, с кем я расстаюсь, Квиринова гордого града

        Боги, в сей час и навек вам поклоненье мое.

35   Пусть я поздно берусь за щит, когда уже ранен, —

        Все же изгнанья позор, боги, снимите с меня.

        Сыну небес, я молю, скажите, что впал я в ошибку,

        Чтобы вину он мою за преступленье не счел.

        То, что ведомо вам, пусть услышит меня покаравший.

40   Умилосердится бог, — горе смогу я избыть».

        Так я всевышних молил; жены были дольше моленья.

        Горьких рыданий ее всхлипы мешали словам.

        К Ларам она между тем, распустив волоса, припадала,

        Губы касались, дрожа, стывшей алтарной золы.

45   Сколько к Пенатам она, не желавшим внимать, обращала

        Слов, бессильных уже милого мужа спасти!

        Но торопливая ночь не давала времени медлить,

        Вниз от вершины небес нимфа аркадская шла.[535]

        Что было делать? Меня не пускала любимая нежно

50   Родина: но наступил крайний изгнания срок.

        Сколько я раз говорил поспешавшим: «К чему торопиться?

        Вдумайтесь только, куда нам и откуда спешить!»

        Сколько я раз себе лгал, что нам назначили будто

        Благоприятнейший день для отправления в путь.

55   Трижды ступил на порог я и трижды вернулся, — казалось,

        Ноги в согласье с душой медлили сами идти.

        Сколько я раз, простившись, опять разговаривал долго,

        И уж совсем уходя, снова своих целовал.

        Дав порученье, его повторял; желал обмануться,

60   В каждом предмете хотел видеть возврата залог.

        И наконец: «Что спешить? — говорю. — Я в Скифию выслан,

        Должен покинуть я Рим — медля, я прав, и вдвойне!