Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович - Страница 37

А вон там, на правом берегу, сразу за гривкой, здоровенное болото, да какое богатое — и дичью, и клюквой...

За такими вот разговорами плыли мы и час, и два, и три. И навстречу нам не попалось буквально никого, то есть ни единой посудины — великая река была пустынна. Часов около восьми вечера приплыли мы к какой-то тихой заветной заводи.

— Шабаш, ребята! — весело сказал капитан. — Рыбачить будем. Что же мы на реке, а без свежей рыбы. Стыд, да и только!

— Ура! — закричал Петька и кинулся в трюм баржи за удочками.

Моторист Володя выскочил на топкий бережок, густо заросший тальником, быстро вырубил с десяток удилищ, потом схватил лопату, консервную банку и вскорости притащил в ней сплетающихся в клубок здоровенных дождевых червяков. А над тихой заводью многослойными, движущимися пластами параллельно воде, вертикальными столбами и даже крутящимися спиралями буйствовали полчища комаров. Разумеется, они тут же кинулись на нас, но мы загодя намазались «Дэтой», которую я раздобыл в трюме. Поначалу все, кроме Клавы, забросили удочки в воду, но постепенно рыбаки позорно ретировались в кубрики, плотно задраив окна и двери. Лишь мы с младшим матросом Витькой (он как-то ловко умудрялся забрасывать удочку и вытаскивать рыбу одной рукой, но, правда, насаживать червяка и снимать пойманную рыбу с крючка приходилось ассистенту — то есть мне) продолжали рыбачить. А рыбалка была простая: бросаешь наживку, рыба сразу же хватает ее, и ты выдергиваешь добычу на палубу. Правда, рыба-то была, к сожалению, вся одинаковая: мелкий, в пол-ладони жадный окунь. Через час на палубе появилась Клава, до самых глаз обмотанная платком, собрала пойманную рыбу (мы к тому времени напластали ее ведра четыре) и грозно сказала:

— Рыбаки, так вашу разэтак. Я вот самих вас эту рыбу чистить заставлю. В аккурат вам до Игарки хватит.

После этого мы рыбачить бросили, но суда наши почему-то еще часа два стояли, уткнувшись в берег, а в путь мы отправились уж в двенадцатом часу ночи и шли всю ночь, меняя вахты.

20 июля

С утра Клава попробовала было заставить Петьку потрошить пойманных вчера окуней, но уже на третьей или четвертой рыбине он плавником проколол себе палец и, охая от боли, убрался на железную крышу баржи. Пришлось заняться этим мне. Вдвоем с Клавой мы довольно быстро выпотрошили с ведро окуней, остальных же она решительно выкинула за борт. Впрочем, уха удалась на славу, и неудивительно: рыба была свежайшая, и было ее больше, чем бульона.

Весь день без особенных происшествий шли и шли вниз. Эта бездельная жизнь, похоже, стала угнетать и меня: я уже не так остро воспринимаю прелесть окружающих красот, так же, как и Петька, начал считать часы и километры, сам себе (не вслух, разумеется, а про себя) задавая все тот же риторический вопрос: «Ну когда же, когда появится наша Игарка?!»

— Сегодня к вечеру, — сказал за обедом моторист Коля, — до Верхне-Имбатовска дойти должны, а там, между прочим, большой рыбзавод. И при нем женское общежитие, полное вербованных сезонниц, так что, я думаю, нынче ночью оскоромимся.

— Оскоромимся! — дружно заорали мужики, и даже Витя со своей забинтованной рукой поддержал общий порыв.

— Кобели вы, кобели! — грустно взмахнула половником Клава. — Все вы, похоже, одним миром мазаны. И что вас всех, окаянных, так на сладкое тянет?..

— Сама-то давно ли в монашки записалась? — сально усмехнулся Коля. — Кобели!..

Клава отвечать не стала, и разговор этот утих сам собой.

Спать мы с Петькой улеглись в двенадцатом часу ночи, когда до вожделенного Верхне-Имбатовска еще не дошли, а проснулся я в восьмом часу утра — баржа наша (вместе с катером, разумеется) огибала какой-то лесистый остров.

— Ну и как Верхне-Имбатовск? — спросил я у рулевого Володи. — Оскоромились?

— Да кого там! — горестно махнул он рукой. — Пришли мы туда во втором часу ночи. Магазины все закрытые; мы — трезвые как стекло, с пустыми руками! Кому мы нужны такие?.. В один барак сунулись, в другой — нас оттуда по сусалам... Плюнули мы и решили идти дальше. Видно, не судьба... — И он грустно вздохнул.

21 июля

Путь наш продолжается без особенных происшествий. Давно уже изменились и ландшафт и растительность. Теперь вместо величественной ангарской сосны по берегам растет все больше лиственница («листвяшка», как зовут здесь это дерево). Солнце круглые сутки жарит и жарит с небес; все так же свирепствует комар (впрочем, на середине реки, обдуваемой ветром, его гораздо меньше, чем по берегам).

Днем на моторной лодке догнал нас небритый рыбак с красными глазами. После переговоров с капитаном он за длинную веревку прицепил свою лодку к корме нашего катера, сам же перебрался к нам на баржу — он пойдет с нами до Туруханска (сэкономит бензин). В уплату за провоз выдал он Клаве на кухню трех больших стерлядей и кострючка (маленького осетра) килограмма в четыре-пять весом.

— Рыба-то вся колотая, — говорю я рыбаку, — самоловами, поди, добывал ее.

— Ну да, — охотно согласился мужик, — краснуху[36] больше чем возьмешь? Спокон веку ее самоловами[37] берут. И мы, и отцы наши, и деды-прадеды. Самая верная снасть...

— Снасть-то варварская. Рыба не столько ловится, сколько калечится, а потом болеет и дохнет. Небось сам чувствуешь — в Енисее меньше рыбы стало, и с каждым годом все хуже и хуже.

— Рыбы все меньше — это верно, — согласился рыбак. — Только самоловы наши тут вовсе ни при чем. Я ведь уже говорил: и отцы наши, и деды-прадеды самоловами рыбу в Енисее брали, а не скудела река. Всем для жизни хватало... И ведь никаких рыбнадзоров в прежние времена не было, никто на реке никого не ловил.

— А кто же тогда виноват? — спросил я.

— А вот он виноват, — махнул головой рыбак, указывая на свой лодочный мотор. — И вот он виноват. — Он ткнул пальцем в наш катер. И самолет виноват, и вертолет... Отцы-то наши на долбленках ходили, на веслах да бечевой. И рыбы брали из реки столько, сколько могли взять, съесть или продать случайному человеку. Да и откуда в прежние-то времена здесь ему было взяться? А теперь все норовят загрести поболее да поболее сбыть.

— И ты тоже? — уточнил я.

— А что же, и я, конечно. Ну, я-то ладно, я не жадный. А есть на реке такие оборотистые мужики!.. — Рыбак зажмурился и замотал головой. — Миллионами ворочают, рыбу в Красноярск, в Новосибирск да в Москву вертолетами да самолетами гонят. И все кругом у них куплены — и рыбнадзор, и милиция, и летчики... Вот эти действительно гребут. Этим никто и ничто не указ... Никто их и пальцем не тронет, а вот такого, вроде меня, — это пожалуйста. Вы откуда идете-то?

— Из Красноярска.

— Во-от. Видали, сколько деревень вдоль Енисея брошенных стоит? А все он виноват, рыбнадзор. Это что же такое — жить на реке, а рыбу не ловить? Зачем же жить здесь тогда? Какая тут еще радость, кроме рыбалки да охоты? Никакой. Нет, рыбнадзор — это утеснение похуже колхоза будет.

— В Африке есть такая пословица, — подзудил я рыбака. — «Ты ловишь маленькую рыбку, а тебя ловит большой крокодил». Это, видно, про нынешнюю рыбалку на Енисее.

— Точно, — грустно согласился со мной рыбак. — Оно конечно, говорят: ловите, дескать, другую рыбу, а краснуху выпускайте назад. Да кто же ее выпустит? Да и чего ее колотую выпускать, она все равно сдохнет, так пусть лучше ко мне на стол попадет. Опять же ничего другого тут нету: ни хлеб сеять, ни картошку сажать нельзя, ни скот кормить. Тут только и дел, что рыбачить. А рыбнадзор говорит — нельзя! Остается что — или бежать отсюда, или воровать по крупной, чтобы рыбнадзор тот скупить весь с потрохами — а он, вы знаете, дорого стоит! — так что, выходит, они сами нас в хищники толкают. Нет, будь моя воля, я бы первым делом на Енисее весь рыбнадзор запретил, а всех рыбнадзоровцев посадил, потому как честных там — ни одного. Да и как будешь честным — жить у воды, да не замочиться?.. — Он махнул рукой и сплюнул в Енисей.