Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович - Страница 38

— Ты, — Никифоров, задохнулся от ярости. — Ты какое имеешь право, сопляк? За собой лучше смотри! Ничтожество этот Плавский, и вы сейчас в этом убедитесь!

— Доставить гада! — отдал приказ Трепанов и, посмотрев на ребят, добавил: — Прошу соблюдать особую осторожность!

— Осторожность — дело хорошее! — улыбнулся Никифоров. — Только Плавский сломался. Я в этом уверен.

Выводной открыл дверь камеры.

— Руки назад! — приказал он.

Двинулись по коридору. У тюремной машины — это был старенький «Рено» с кузовом — Плавского приняли еще четыре конвоира.

В дороге он был совершенно спокоен и даже насвистывал какой-то мотивчик. Подъехали к МУРу. Плавский не делал никаких попыток к побегу. Стали подниматься по лестнице. Все шло хорошо до четвертого этажа. А когда оказались на площадке, которая вела к пятому, бандит рванулся к перилам.

— Что, взяли меня, взяли?! — срываясь на визг, заорал он.

Конвоиры бросились к нему, но опоздали: Плавский перемахнул перила и камнем полетел вниз.

Вызвали Трепанова. Санитары уложили Плавского на носилки. Левая рука погибшего свесилась, и Трепанов отчетливо увидел лодочку с веслами, нарисованную на ладони химическим карандашом.

Вернулись в кабинет.

— Прокололся я… — Никифоров виновато развел руками.

— Считаю необходимым проанализировать случившееся, — Трепанов с трудом произнес непривычное слово и продолжал: — Мы все проявили преступную недальновидность. Все, кроме Кондратьева, чутье которого сработало точно. Дело, конечно, не в том, что сегодня я обещал лично товарищу Дзержинскому скорейшее раскрытие этого дела, хотя такое обещание тоже налагает на нас немало, а в том, что я на данный момент не вижу практических путей к раскрытию дела. Пока у нас в руках был Плавский, мы имели возможность работать активно. А теперь все снова сводится к тому, что будем ждать у моря погоды. Какая у нас надежда на гражданку Вентулову? Никакой. Все, что она могла нам дать, — она дала.

— Не все, — сказал Коля. — У меня есть такое предположение, что Кутьков и его банда искали в квартире Жичигина деньги и не нашли. Они до сих пор думают, что Маша знает, где эти деньги, и из-за этого преследуют ее.

— Если бы ты был прав, — сказал Никифоров, — они бы не пытались ее убить. Мертвая она что им расскажет?

— А ты не понял, — возразил Коля. — Вот именно то, что они хотят ее убить, и дает мне мысль: они боятся, что она отдаст эти деньги нам!

— Что-то долго она их отдает, — улыбнулся Афиноген.

— Ну, тут ты, положим, не прав, — заметил Трепанов. — Если эти жичигинские деньги на самом деле существуют, — это дает нам большую надежду, братки… В том, конечно, случае, если Мария решится их отдать нам. Есть у меня одна идея. Но не все сразу. Коля, ты должен с девушкой решительно поговорить. Честно, прямо. Довод один: все отдаем революции, самое дорогое, так неужели же такая девушка, как она, скроет от народа какие-то паршивые деньги?

Маша открыла дверь и повисла у Коли на шее:

— Живой. Ну, слава богу, я уж не знала, что и думать.

Коля чувствовал на щеке ее теплое дыхание и боялся пошевелиться. Он стоял и думал, что вот теперь совершенно определенно можно признаться хотя бы самому себе: он любит Машу, и с этим уже ничего не поделаешь. Укором всплыла и кольнула мысль о Маруське. «Их даже зовут одинаково…» — подумал Коля, но тут же отогнал эту мысль.

А Маша ждала от него признания, вполне четких и очень определенных слов, о которых она много читала в романах, а слышала всего только раз — от гусарского корнета на балу в Смольном. Но Смольный, бал, корнет в развевающемся ментике — все это осталось в безвозвратно ушедшей жизни, а сейчас она со страхом и удивлением чувствовала, что неравнодушна к этому парню, — о ужас! — крестьянину, представителю этой «взбесившейся черни».

Но Коля никаких слов не произнес и даже не пытался ее обнять. И она не поняла, что произошло это не столько от природной Колиной застенчивости, сколько от того, что был он человеком чистым и цельным и очень боялся ее обидеть, оскорбить. И, не поняв этого, Маша рассердилась и резко оттолкнула Колю.

— Собственно, зачем вы явились? — спросила она надменно. Коля огорченно ответил:

— Дело есть, — он никак не мог привыкнуть к неожиданным перепадам ее настроения.

— Понятно, — сказала она с горьким упреком. — Дело, дело, дело. Куда нужно идти?

— Давайте просто пройдемся, — попросил Коля. — Не могу здесь, голова разболелась.

Они вышли на улицу. По бульвару шагали красноармейцы, оркестр играл марш. Впереди несли красный транспарант: «Все на защиту Петрограда!» Коля остановился на краю тротуара и смотрел вслед уходившим бойцам.

— У тебя такая физиономия, что даже противно! — сказала Маша. В последние несколько дней они говорили другу то «ты», то «вы».

— Люди на фронт уходят, — сказал Коля с болью. — А я…

— А ты сойди с тротуара и встань в их ряды, — насмешливо посоветовала Маша.

— Нельзя мне… — Коля не понял иронии. — Работа у меня.

— Какая работа? — спросила она с вызовом. — Со мной по улицам шляться, как у вас в деревне говорят?

— У нас в деревне так не говорят! — обиделся Коля. — Это тебя в Смольном таким словам научили.

— Замолчи лучше! — тихо и зло сказала она.

— Неужели Петроград сдадут, — Коля понял, что спорить с нею сейчас опасно, и перевел разговор на другое. Но Маша еще не остыла. Она с такой яростью посмотрела на Колю, что ему стало страшно.

— Сдадут — не сдадут, тебе-то какая разница? Для тебя что изменится? Был Коля-Миколай, есть ты Коля-Миколай, таким тебя на погост снесут! Какое время страшное — каждый за целый мир решает, все в душу лезут…

— Хватит… — Он повернулся и зашагал прочь.

Маша испугалась.

— Коля! — крикнула она ему вслед. — Не сердись! Я больше не буду.

Коля остановился и подождал, пока она приблизилась.

— Я тебе вот что скажу, — Коля отвернулся. — Надоело мне все это, и я только потому сейчас с тобой разговариваю, что у меня приказ: узнать, где деньги Жичигина, за которыми приходил Кутьков. Если знаешь, — говори, и я пошел.

— Значит, только приказ… — сказала она с горечью. — Приказ, работа и все. Уходи! Я ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! Красные, белые, бандиты, милиция ваша… — все одним миром мазаны… Всем вам одно только и надо: золото! А на живого человека наплевать!