Незримое сражение - Коллектив авторов - Страница 45

Все это долго обдумывали, взвешивали. Ведь безопасность местных подпольщиков открывала возможность для создания явочных квартир, что, в свою очередь, позволило бы активизировать подпольную борьбу против гитлеровцев.

Решили сделать такой ход. Иван Федоров, Игорь Кузьмин, Фома Кудояр под видом полицаев «арестовали» ночью остальных членов подпольной группы, и, захватив оружие, все вместе пришли к бывшей колхозной конюшне. Взяли лошадей, крепкие сани и растаяли во тьме морозной ночи.

В Хинельских, а потом в Брянских лесах подпольная группа И. Ф. Федорова выросла в хорошо вооруженный партизанский отряд. Впоследствии он влился в соединение А. Н. Сабурова.

Соединение Сабурова в декабре 1942 года базировалось в поселке Селезовка на северо-западе Житомирской области. С целью глубокой разведки командир соединения решил послать на запад небольшой отряд. В той стороне, куда должен был отправиться разведотряд, находилось местечко Морочное — родное, знакомое Морочное, где служил перед войной И. Ф. Федоров. Он и вызвался пойти с отрядом. Сабуров согласился.

Стояли крепкие морозы. Выпал снег. Погода была союзницей партизан. Маневренная группа в составе полусотни бойцов с 45-миллиметровой пушкой на санках выступила из Селезовки и двинулась на запад.

Под копытами партизанских коней уже стелилась ровенская земля. Один из разведчиков доложил командиру:

— Поезд!

— Автоматчикам — остановить! — приказал Иван Филиппович.

Небольшая группа смельчаков бросилась наперерез составу. Машинист, увидев партизан, сам остановил поезд, который вел на станцию Томашгруд. Платформы были загружены лесоматериалом.

Через несколько минут поездная бригада собралась возле Федорова и охотно отвечала на вопросы партизанского командира. Из разговора с железнодорожниками он узнал, что Томашгруд и соседняя с ней станция охраняются жандармскими гарнизонами.

У Федорова созрел план смелой операции. Замаскировав часть бойцов под командованием Темникова на платформах с лесом, в вагончике поездной бригады, в паровозной будке, Иван Филиппович приказал машинисту ехать так, чтобы в Томашгруд добраться в сумерках. А сам повел остальную часть отряда лесом. Сверили часы, чтобы прибыть одновременно.

На сердце у Ивана Филипповича было тревожно. За несколько часов могло случиться много непредвиденного. Успокоился только тогда, когда далеко в темноте засветился зеленый глазок семафора. Значит, поезд ожидали. А между тем поезд уже миновал входной семафор. Машинист показал партизанам посты и помещение, где были полицаи.

Стрелка часов подходила к условленному времени. Вдруг черное небо над Томашгрудом распорола зеленая вспышка сигнальной ракеты. Шквал огня и металла обрушился на полицаев с фронта и с флангов. В сухое стрекотание автоматов, в скороговорку ручных и станковых пулеметов вплетались басовитые взрывы противотанковых гранат.

Когда бой был в разгаре, обстановка вдруг усложнилась. С западной стороны к станции подошел товарный эшелон. Партизан Никитченко пробрался на паровоз и вывел его из строя. Уничтожили охрану. Вагоны подожгли. Пока группа конников под командованием Гришина вылавливала, обезоруживала и сгоняла в одну кучу остатки вражеского гарнизона, партизанские саперы во главе с Орловым заложили мины под стрелками и под остатками станции, взорвали два небольших железнодорожных моста. Таким образом парализовали связь с соседними станциями.

Красная ракета подала заранее условленный сигнал: «Сбор! Отход!» Отряд Федорова исчез в ночной тьме так же неожиданно, как и появился.

День провели в лесном селе Ельном. Выставили боевую охрану, так как не исключали преследования. Однако каратели искали партизан совсем в другом месте. И уж никак не ожидали, что они осмелятся совершить новое нападение.

Если хочешь выиграть бой — думай и за противника. И Федоров, точно рассчитав ход мыслей врага, понял: на железной дороге они партизан, по крайней мере следующей ночью, не ожидают.

Посоветовавшись с комиссаром Лукой Егоровичем Кузей, решили ударить на Остки. Разведданные не обещали легкой победы. Гарнизон там побольше, чем в Томашгруде. Союзник один — внезапность. Но удастся ли усыпить бдительность гитлеровцев? Продвигались полями, уходя от дорог и населенных пунктов. Разведку вели только визуально, не расспрашивая даже случайных прохожих. Только в селе Сновидовичи, в непосредственной близости от объекта атаки, взяли проводников. Те вывели рейдовую группу в таком месте, где густой сосняк ближе всего подступал к станции.

В полной темноте произвели боевое распределение. Первыми должны были пойти в атаку автоматчики, их поддержат с флангов пулеметчики.

С наскоро оборудованной огневой позиции ударят пушкари Виктора Дондукова. Сигнал к атаке — пушечный выстрел. Пушку установили как раз напротив каменного дома, в котором расположились главные силы вражеского гарнизона — жандармы и полицаи.

Ровно в час ночи Дондуков скомандовал:

— Огонь!

Снаряд сделал первую пробоину в толстой стене дома.

Из двери и окон белыми призраками (в одном белье!) выскакивали полицаи. Их встречали автоматные очереди партизанских стрелков. Дондуков блокировал полицейское логово. Почти одновременно вспыхнули лесопилка, помещение станции, депо, склад горючего. Территория станции была усеяна трупами гитлеровцев.

Когда партизаны выстроились для отхода, Иван Филиппович приказал рассчитаться по порядку номеров. Итоги боя радовали. Как и в Томашгруде, рейдовая группа не потеряла ни единого бойца.

Было чему и порадоваться, и посмеяться. Как только колонна партизан двинулась в путь, позади послышались жалобные возгласы:

— Ой, а что же с нами будет!

Их догоняли двадцать два полицая.

— Это что такое? — удивился Федоров.

— Мы в укрытии бой пересидели, а теперь к вам… Возьмите нас с собой, не оставляйте на растерзание немцам…

Веселая была минута. Неожиданное пополнение пришлось принять.

В первые дни 1943 года по Морочинскому району разнеслась молва: прибыл Федоров. Население обрадовалось такой новости, а гитлеровские приспешники засуетились.

Первый визит Иван Филиппович нанес на хутор Коники. Зашел к своему знакомому Антону Григорьевичу Шоломицкому — одному из старейших местных жителей.

— Господи, — даже перекрестился хозяин, так удивился. — Да вы не с неба ли упали?

— Нет, я, видите, без парашюта и не один.

Хозяин, не веря глазам своим, осторожно прикоснулся пальцами к красной ленточке на кубанке, потрогал каждую пуговицу на гимнастерке. И только тогда спохватился:

— Ой боже, да я же вас и сесть не пригласил. Растерялся от радости… Прошу к столу.

И начался обстоятельный разговор. Узнал из него Иван Филиппович, что старостой управы в Морочном немцы поставили Тарасюка — был он когда-то здесь богатеем, ярый националист. Теперь вершит Тарасюк суд и расправу. Особенно издевается он над семьями красноармейцев, сельских активистов. А перед немцами выслуживается до самозабвения.

— И сам я прожил на свете немало, и от людей слыхал да в книгах читал о янычарах, слугах султановых. Так вот, говорят морочнянцы, что Тарасюк хуже всякого султана. Одно слово — катюга несусветный.

То ли услышанное сравнение с султаном, то ли гнев, умноженный на презрение, подсказали Федорову мысль послать морочинскому старосте письмо-ультиматум, как когда-то запорожские казаки писали султану турецкому.

Сожалеет теперь Иван Филиппович, что не осталось копии того письма.

— Это, — шутит он, — мое лучшее творение в эпистолярном жанре. Боюсь, что теперь, по давности, процитирую его не совсем точно. Но хорошо помню, что начиналось оно словами: «Предателю Тарасюку, председателю фашистской управы в Морочном». А дальше крестил я его и кровавым псом, и кулацкой мордой, и фашистским прихвостнем, у которого руки по локти в крови советских людей. Приводил длинный список замученных им людей. И предупреждал: «Карающая рука народной мести скоро возьмет тебя за горло». А кончалось мое послание так: «Еще до первых петухов буду я в Морочном. Иду на тебя и на твоих полицаев с пехотой, кавалерией и артиллерией. Не вздумай оказать сопротивление — пожалеешь». И хоть со мной была только рейдовая группа, для острастки подписал: «Командир партизанской бригады И. Ф. Федоров».