9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 1-4 - Мытько Игорь Евгеньевич - Страница 37

– Ой, он подмигивает, по-моему, – сказала Амели.

– Да. Подмигивает, – согласился Браунинг. – Он не может назвать преступника прямо, и поэтому намекает…

– Ты опер или фраер? – спросил кактус. – Да, намекаю! А зачем об этом вслух говорить? Может, еще на площади объявим?

Растение обиженно съежилось и исчезло, сменившись крепкой дубовой дверью со служебным афоризмом о входе-выходе без доклада.

– Ну? – спросил Браунинг, требовательно глядя на дверь. Дверь промолчала. Браунинг нахмурился[118].

– Только я что-то его намека не поняла, – сказала МакКанарейкл. – Кто крошит батоны? Пекарь? Булочник? Человек с засохшим батоном?

Дверь зашевелилась и появилась секретарша – либо та, которая беседовала с Сеном, либо другая точно такая же.

– У вас назначено?

– Вы крошите батоны? – прямо спросила мисс Сьюзан.

– Нет, – не моргнув глазом, ответила секретарша.

– Может быть, ваш начальник крошит батоны?

– Не замечала.

– А может, к вам сегодня приходил человек с засохшим батоном? – не унималась МакКанарейкл.

Секретарша заглянула в блокнот.

– Нет.

Мисс Сьюзан повернулась к Браунингу и развела руками.

– Так у вас назначено? – повторила секретарша.

– Нет, – сказал Браунинг.

– Тогда вы не сможете попасть на прием, – сказала секретарша.

– Не сможем, – согласился Браунинг.

– Это точно, – сказала секретарша.

Офисная привратница немного постояла, ожидая от странных посетителей еще каких-нибудь действий. Не дождавшись, она кивнула и закрыла дверь. Дверь потекла и заблестела.

– Рыбки, – удивилась Амели. – Золотые.

– Так вот в чем дело! – воскликнул следователь. – Не кто крошит батон, а кому крошат батон! Рыбам! Вот что имел в виду…

– Кто? – хищно булькнули из аквариума.

Браунинг тут же шагнул вперед.

– А кого это интересует?

Рыбки сбились в стайку в углу аквариума и сделали вид, что это не они.

– Ну что ж, – сказал сыщик. – Не будем откладывать кильку в долгий ящик и тянуть угря за хвост, а сразу возьмем кита за жабры[119]. Следствию все известно. Недавно кто-то из вас разговаривал с тремя детьми, после чего они исчезли. Рекомендую признаться чистосердечно, то есть сразу.

Рыбки молчали. Как рыбы. Только начали потихоньку косить друг на друга, причем косили все. Браунинг понял, что ситуация критическая. Стая собиралась прибегнуть к круговой поруке: каждая обвинит соседку, и разобраться, кто виноват на самом деле, будет невозможно.

И тут в допрос вмешалась МакКанарейкл, обладавшая невероятно продолжительным опытом выпытывания имен виновных у дружных ученических коллективов.

– Свидетели налево! – гаркнула мисс Сьюзан. – Подозреваемые – на месте!

Трюк удался. Стая ринулась налево, оставив в одиночестве рыбку с крашеным хохолком.

– Ага, – сказал Браунинг. – Попалась.

Он всмотрелся в задрожавшую преступницу и воскликнул:

– Да это же Сонька Золотое брюшко! Здравствуй, Соня. Что, за порчу корыта уже отсидела?

Сен Аесли и железная воля

Рассказывают (интересно, кто?), что в момент смерти перед глазами человека проходит вся его жизнь. Спорное утверждение. Но то, что вся жизнь в мельчайших подробностях проходит перед глазами человека, третий час неподвижно лежащего на полке для ухогорлоносов – доказанный факт.

Жизнь Сена Аесли проходила перед его глазами задом наперед. Сначала ему пришлось отсмотреть конфуз с золотой рыбкой, затем попытку побить кактус, отрыв от экскурсии, утреннюю инструкцию МакКанарейкл. Потом пошли полоса препятствий майора Клинча, пришествие Бальбо, травяные и спиртовые ванны мадам Камфри…

Плавное течение памяти споткнулось о события Вальпургиевой ночи. Точнее, старательно обошло ночь на 1 мая и устремилось дальше, к Великой Несостоявшейся Битве Народов, разоблачению коварного Бубльгума, потере магии и обретению друзей…

Добравшись до знакомства с Порри и Мергионой, память резвым аллюром понеслась в детство. Там вспоминать особо нечего: чтение книжек, развивающие игры, чтение книжек, примерное поведение, чтение книжек, чинные семейные праздники, одиннадцать свечей на торте, десять, девять…

Последние воспоминания датировались 2 июня 1995 года. Как он жил до своего четвертого дня рождения, да и сам день рождения Сен вспомнить не мог. Это казалось странным. Аесли прекрасно помнил все, что с ним происходило, начиная со 2 июня. А вот 1 июня и раньше – как отрезало. Ничего.

«Итак, с семью годами и одиннадцатью месяцами все ясно, – подытожил Сен. – Нормальная, логичная, разумная жизнь. Осталось два белых пятна. Неизвестно что было до 1 июня 95-го, и черт те что началось 1 мая 03-го».

У него появилось ощущение, что эти белые пятна как-то связаны. Ощущение ниоткуда не вытекало, но было очень сильным.

«Как они могут быть связаны? – строго спросил себя Аесли. – Будь добр, Сен Аесли, рассуждай логично. То, что ты временами ведешь себя как мартовский заяц, не дает тебе право делать умозаключения, основанные на каких-то ощущениях…»

И тут Сен внезапно понял, что ему… нравится делать умозаключения, основанные на каких-то ощущениях! «Хочуга Решительности повредила мою логику! – ужаснулся он. – Я пропал!»

Сену захотелось вскочить и забегать кругами. Он уже собрался начать считать по-венгерски, чтобы нейтрализовать ожившую хочугу… но хочуга и не думала оживать!

Вскочить и забегать кругами хотелось не хочуге – ему самому.

Сен так и сделал.

Набегавшись и вернувшись на полку, Аесли приступил к вдумчивому анализу. Вывод оказался обескураживающим. Последние решительные (а если быть честным – безответственные) поступки он совершал не столько под действием ослабевшей хочуги, сколько от желания безнаказанно получить удовольствие.

«Но это ведь неправильно! Это… нелогично! Мне же не два года, не три и не три с половиной…»

Сен запнулся. Эта фраза что-то значила. Какое-то смутное воспоминание начало пробиваться из глубин памяти, но тут над Аесли появилось деловитое лицо Мергионы.

– Я еду нашла, – сказал он. – Знаешь, чем кормят ухогорлоносов?

– Сгущенкой, – сказал Сен.

Воспоминание нырнуло обратно.

– Правильно, – Мергиона облизнула ложку и насторожилась. – Кажется, снаружи кто-то открывает дверь. Спрячемся?

– Ага. И прикинемся служебными ухогорлоносами. Ты будешь специализироваться на методах захвата заложников у террористов, Гаттер – на отважных электронных устройствах-камикадзе, а я – на тебе и Гаттере…

Дверь приятно заскрипела[120].

– Они здесь! – воскликнула Амели. – Рыбка правду сказала.

– Еще бы она правду не сказала, – проворчала МакКанарейкл. – С кипятильником в аквариуме и не такое скажешь… Пейджер, Гаттер, Аесли! Почему вы здесь?!

– Очень хорошо, что вы здесь, – сказал отец Браунинг. – Особенно ты, Сен. Надо срочно решить одну неразрешимую логическую проблему.

«Я не буду кричать „Да запросто!“ – стиснув зубы, приказал себе Аесли. – Хватит бессмысленных криков и необоснованных действий. Все. Отныне только разум, логика и… железная воля».

Он сел, с немалым усилием подавив желание подпрыгнуть и заорать какую-нибудь глупость.

– Отец Браунинг, вы сами себе противоречите. Если проблема неразрешима, то решить ее невозможно по определению.

– Вот как раз в этом проблема и заключается, – сказал Браунинг.

За стенами загудели перемещающиеся кабинеты.

Сен Аесли и неразрешимая проблема

– Так значит, отец Браунинг предотвратит преступление, но оно все-таки произойдет?

– А преступление произойдет, хотя его предотвратят?

– Ну да! Круто, правда?

Мергиона сверкнула горящими глазами. Порри и Амели энергично закивали. А ведь приключение чуть не закончилось самым банальным образом. Отец Браунинг, изложив проблему, настоятельно попросил заняться ее теоретической частью, причем где-нибудь подальше от места преступления. И, не обращая внимания на протестующие вопли, начал присматривать проход в Астрале для отправки детей прямиком в Первертс.