Том 3 - Ян Василий Григорьевич - Страница 25

Вдали, на снежных полях вокруг города, показались черные точки. Прятавшиеся долго люди торопились к развалинам старой Рязани, куда звал их знакомый призывный звон вечника.

Ратибор бросился им навстречу:

— Жива еще Русь!.. Жив еще корень рязанский!..

Глава вторая

НА ЛЕСНОЙ ПОЛЯНЕ

Тихо в дремучем вековом лесу. Отчетливо слышно, как падает с ветки клочковатый снег, как прыгает белка или вспорхнет одинокая зимняя птица. Иногда треск мороза в стволах разбудит тишину и откликнется вдали в густом ельнике. Изредка высоко в верхушках стройных сосен, покачиваемых ветром, послышится слабый шорох. И опять торжественная тишина наполняет тайной онемевший, словно настороженный старый лес.

Сугробы снега прикрыли кусты вереска, можжевельника и волчьих ягод. Ни пешком не пройти, ни верхом не проехать. Только на коротких лыжах, подбитых конской шкурой, можно пробраться через глухую чащу.

Еле заметная извилистая тропинка, протоптанная в глубину леса, вела на небольшую полянку. На ней собрались сторонники. Здесь были те, кому посчастливилось спастись от татарского отточенного меча или тугого аркана: мужики из сожженных селений, немногие уцелевшие защитники Рязани, оставшиеся ратники уничтоженных отрядов. Там, за лесом, где протянулись родные снежные поля, обливается слезами горе, сверкают мечи, течет кровь русских людей, пылают родные избы…

Ратники отдыхают, лежа на сосновых ветках, греясь у костров.

Тихий, задушевный голос затянул песню:

Несколько человек дружно подхватили:

Молодой сторонник сердито проворчал:

— Распелись не к добру!.. — и отвернулся с недовольным видом. Тяжелая рука крепко ударила его по плечу.

Он обернулся. Рядом стоял долговязый мужик в нагольном тулупе и собачьем треухе, с топором за поясом.

— Чего каркаешь? — спросил он.

Парень потирал плечо:

— Тьфу, Звяга! И рука ж у тебя!..

— Чем тебе песня плоха?

— Татары услышат…

— Где им сюда добраться! В снегу утопнут.

— Все одно, какое нонче пенье…

— А почему не петь?

— Избу сожгли… Тятьку зарубили… Любашу увели… — плаксиво протянул парень.

— Вот оно что!.. Да разве у тебя одного? Чего ты хлюпишь? Все мы это видели, все горя хлебнули! А завтра сами косоглазым хвосты отрубим! Все одно прогоним их!

Парень недоверчиво покачал головой.

— Нет! Без песни нельзя! — продолжал Звяга, опускаясь на подостланные еловые ветки. — Наше дело правое. Почему татары весело не поют, а волком воют? Их дело неверное. А правильный человек завсегда поет! То-то…

— У меня вон брюхо с голоду поет, — не уступал парень.

— Ишь ты! — громко засмеялся третий сторонник, подходя ближе. — Щи про тебя еще не сварены.

— Ничего! — спокойно возразил Звяга. — Как закипит в котелке вода, мы болтушки с мучной подпалкой нахлебаемся. Не взыщи только, что соли нет.

— Да и муки-то последняя горсть…

— И это нам впрок: заснем покрепче — во сне пироги увидим!

Неожиданно раздался резкий окрик:

— Стой! Кто идет?

По лесу пробирался на лыжах широкий, плотный и коротконогий крестьянин. Оглядывая сторонников, он часто откидывал голову назад, и тогда черная борода его стояла торчком. На плечах он тащил куль муки. Несколько сторонников подошли ближе. Остальные продолжали лежать, подставляя бока теплым лучам костра.

Насмешливый голос прокричал:

— Эй, удальцы-молодцы, гвозди вострые! Прибежал сват от тещи, прямо с погоста, отмахал верст со ста! Притащил муки аржаной куль большой. Подходи, кто не спесивый, не ленивый, подставляй чашку, ладони аль шапку! Торопись печь блины, не то опара сядет, кумовьев отвадит!..

— Откуда мука? Кто принес? — загудели, приподнимаясь, мужики.

— Да вот — человек тороватый, борода лопатой. Татарва его с печи спугнула, косноязычным стал и зовется с тех пор Ваула.

Звяга подскочил:

— Ваула! Сват!.. — и бросился обнимать приятеля.

— Смекнул я, что вы здесь голодуете, мучки вам и притащил, — объяснил Ваула.

— Ай да молодец! Накормил нас до отвала, когда в брюхе пусто стало!.. — говорили мужики.

— Садись, Ваула, к нашему костру!

— Нет, к нашему!..

— Да ты скажи, что с тобой сталось? — спрашивал Звяга. — Видел я, как ты с рязанской стены в реку скатился. Я думал, что ты утонул…

— Знать, день мой смертный еще не пришел, — выбрался! Двое суток по лесу скитался, пока не обсох.

— Го-го-го! — засмеялись мужики. — Своим ли паром сушился?

— А то чьим же? Бежал как мог, искал сторонников, наткнулся на выселок. Два старика меня обогрели, на лыжи поставили, каравай и куль муки дали. Иди, говорят, на сиверко. Там встретишь удалых сторонников. Скажи: земно им кланяемся, спасибо им, что родину берегут! И мы, старики, рогатины точим и скоро к ним прибежим.

— А что слышно там, у нас?

— Сами, что ли, не знаете? Время лихое, татары носятся то здесь то там, всех рубят, душат петлей, пощады никому не дают.

Издалека послышался протяжный свист, потом оклик дозорного:

— Эй, постой! Кто там едет на коне татарском?

Молодой, звонкий голос отвечал задорно:

— Конь из татарвы, да ездок такой же, как и вы!

На поляну выехал всадник. Конь был горбоносый, с поджарым, как у борзой, животом. На нем была татарская сбруя в сердоликах с серебряными пряжками и пестрые переметные сумы. На коне сидел мальчик в большой шапке и заплатанном зипунишке, обтянувшем узкую грудь. Тонкие ноги в кожаных лаптях были вдеты в короткие татарские стремена. Сзади, вцепившись в хвост коня, плелся второй мальчуган.

— Го-го-го! — грохотали сторонники. — Вот так вояка!

— Да с ним попутчик идет, коня за хвост дерет!

— Давно ли под лавкой медведкой ползал?

— Вишь какого лихого воина нам бабушка прислала!

Юный всадник подъехал к сторонникам:

— Примите нас, люди добрые. Мы из татарского плена удрали!

— Молодцы, ребята!

— Иди, иди к нам, кирпатый! А это что за молодец за тобой плетется?

— Да Поспелка! Он из сил выбился… Мы вдвоем на коне ускакали, а теперь по очереди пешком идем.

— Садись к нам, ребята!

Мальчик сошел с коня, привязал его к елке и подошел к костру. Его темные глаза казались огромными на бледном, исхудалом лице. Мальчик взглянул на своего спутника и прыснул от смеха:

— Брось, Поспелка, нюнить! Спаслись — и ладно!

— А что они с Булаткой сделают?

— А мы его выручим!

— Да как же вы, ребята, из плена-то удрали?

— Сейчас расскажу. Только нет ли у вас, люди добрые, сена хоть клок — коня подкормить? Без него мы бы пропали!

— Чего захотел! Откуда мы тебе сена достанем? Да твои сумы за седлом, поди, сухарями набиты?

— А я и не знаю, что в сумах, они не мои!

— Сейчас посмотрим, что тебе татары подарили!

Сторонники подошли к коню, отвязали переметные сумы и распустили ремешки. Разостлав на снегу армяк, вытряхнули сумы. Оттуда посыпались: бабья панева, вышитая рубаха, серебряный кубок, несколько нательных крестов и три цветных узелка. В одном оказались золотые и медные серьги, в другом — горсть монет, черных и серебряных, в третьем, побольше, — мелко накрошенные сухари.

— Вот это тебе впрок! — воскликнули сторонники. — Хоть мало сухарей, все же коня спасешь!

— Братцы, соколики! Да что ж это! Изверги вместе с серьгами у девок уши отрезали!

Мужики вскочили и стали передавать друг другу серьги: