Цезарь - Дюма Александр - Страница 62

Против Цезаря было огромное предубеждение.

Сторона, против которой он выступал, называлась стороной честных людей. Цезарь решил быть более честным, чем эти честные люди.

Аристократия, с которой он сражался, следовала старому закону, закону Эвменид, как говорил Эсхил, закону мести. Он же провозгласил новый закон, закон Минервы, закон доброты.

Было ли это естественным свойством его души, «которой, – говорит Светоний, – ненависть была незнакома, и которая если мстила, то мстила очень неохотно»? Был ли это расчет? Расчет в любом случае высокий, расчет человека, который сознавал, что после резни Суллы и бойни Мария победу можно было одержать, вызвав изумление своим милосердием.

Мы уже рассказали, как обращались в бегство люди и целые города; но время бежать было только у жителей достаточно отдаленных поселений. Цезарь двигался так стремительно, что в близлежащие города он входил через считанные мгновения после того, как туда долетела весть, что он идет.

Так что у этих людей не было никакой возможности бежать. Им приходилось оставаться на месте в ожидании погромов, пожаров, смерти. Цезарь проходил, никого не грабя, ничего не поджигая, не убив ни одного человека.

Это было так ново, так неожиданно, что люди, которым он не причинял вреда, оставались в полном изумлении. Неужели это был тот самый племянник Мария, тот самый сообщник Катилины, тот самый подстрекатель Клодия? Никаких грабежей! никаких пожаров! никаких казней! в то время как Помпей, человек порядка, представитель морали и закона, напротив, объявлял своими врагами кого только угодно, и не обещал ничего, кроме проскрипций, розг, виселиц.

Об этом сообщают вовсе не его враги; если бы это было так, я первый сказал бы вам: не верьте в то зло, которое приписывают побежденному, особенно в гражданских войнах. – Нет, это говорит Цицерон.

Впрочем, взгляните сами; вот выдержки из того, что он рассказывает о планах Помпея:

Как Цицерон и говорил, он хорошо знал это; и другие тоже знали, все знали; это сборище разорившейся знати громко кричало об этом. Да, впрочем, откуда было взяться сомнениям? Разве Помпей не был учеником Суллы? Так что едва все эти ростовщики и денежные мешки поняли, что им оставят их денежки и их хорошенькие виллы, они охотно примирились с предводителем черни.

Люди перестали бежать, ворота городов отворились: сначала жители смотрели, как он проходит, потом вышли к нему, а потом устремились ему навстречу. Вспомните возвращение с острова Эльба; этот поход Цезаря необычайно напоминает его.

И Цицерон писал Аттику:

Но если после того, что мы прочитали, Цицерон не осуждает Помпея, что сказали бы те, кто осуждал его?

Глава 55

А что же, посреди всего этого, приключилось с Помпеем? что сталось с этим человеком, который отверг все условия мира? Что сталось с этим хвастливым императором, которому довольно было, – как он говорил, – топнуть ногой, чтобы из земли поднялись легионы пехоты и конницы?

Что сталось с Помпеем, никто не знал. Помпей исчез, его разыскивали: десять миллионов сестерциев тому, кто найдет пропавшего Помпея.

Был один человек, который должен был знать, где Помпей. Это Цицерон. Ну же, Цицерон, где Помпей? Ведь вы писали об этом Аттику в феврале 705 года от основания Рима, за сорок восемь лет до Рождества Христова. Что вы говорили об этом?

«Чтобы окончательно опозориться, нашему другу не хватает только предоставить Домиция самому себе. Все думают, что он придет к нему на помощь; я лично сомневаюсь.

– Неужели, скажете вы, он бросит на произвол Домиция, человека столь значительного, когда у него самого в распоряжении тридцать когорт?

О! да; он бросит его, мой дорогой Аттик, или я сильно заблуждаюсь. Его страх неописуем. Он думает только о том, чтобы бежать!..»

Так и написано: Nihil spectat nisi fugam!

Вот таков этот человек, с которым, по вашему мнению, я должен связать свою судьбу. Я знаю, что вы так думаете. Ну что же, я вижу, от кого мне бежать; к несчастью, я не вижу, за кем мне последовать.

Я произнес, говорите вы, памятные слова, когда сказал, что предпочел бы быть побежденным с Помпеем, чем победить с другими.

Да, но с тем Помпеем, каким он был, с тем Помпеем, каким он по крайней мере казался, а не с этим Помпеем, который бежит, не зная ни куда, ни почему, который бросил все, чем мы обладали, который покинул отечество и готов покинуть Италию. Я сказал это? ну что ж; тем хуже! Что сделано, то сделано. Я побежден.

Впрочем, я никогда не привыкну ни видеть все эти вещи, которые я никогда бы не счел возможными, ни следовать за человеком, который отнял меня у моих близких и у меня самого.

Прощайте! я в подробностях извещу вас о том, что будет дальше».

Хотите знать, что было дальше? Читайте:

Как видите, Помпей нашелся: он бежит в сторону Брундизия.

О! вот он уже в Брундизии, то есть в самой крайней точке Италии. Взгляните, он пишет оттуда Цицерону: