Цезарь - Дюма Александр - Страница 39

Но через это уничтожение Цицерон неожиданно для себя поссорился с Катоном. На этих досках были записи о деятельности Катона в Византии и на Кипре; а Катон очень дорожил тем, чтобы память об этих его трудах на благо отечества сохранилась. Чем закончилась эта ссора? К сожалению, Цицерон не написал об этом в своих письмах, а Плутарх на этот счет очень немногословен:

«Тем самым Цицерон нанес Катону удар, ответа на который не последовало, но который, однако, сильно охладил их дружбу».

Итак, весь этот год прошел ни так, ни сяк, в разных мелких дрязгах.

Помпей поручил Габинию восстановить Птолемея на египетском троне, и Габиний вернулся, сгибаясь под тяжестью миллионов; это еще больше распалило желание Красса отправиться в поход на Сирию; но для этого, как мы уже сказали, Красс и Помпей должны были сначала стать консулами.

Мы подошли к началу 699 года.

Повсюду ходили слухи, что после совещания с Цезарем мир был поделен между этими тремя людьми. Когда оказалось, что Помпей и Красс вместе заявили себя на должности консулов, никаких сомнений уже не оставалось.

– Ты будешь добиваться консулата? – спросили у Помпея Марцеллин и Домиций.

– Может быть, да, а может быть, нет, ответил тот.

– Но дай же, наконец, определенный ответ.

– Ну что ж, – сказал Помпей, – я буду добиваться его на радость честным людям и на горе негодяям.

Подобный союз не внушал доверия никому, кто еще хоть сколько-нибудь дорожил, если не Республикой, то, по крайней мере, именем Республики. С тем же вопросом обратились к Крассу; его ответ был несколько более скромным.

– Я буду добиваться этой магистратуры, – сказал он, – если увижу, что смогу быть полезен государству; в ином случае я воздержусь.

После этого спесивого ответа Помпея и двойственного ответа Красса еще несколько человек отважились состязаться с ними; но когда положение определилось, то есть когда Помпей и Красс официально выступили соискателями, все остальные тут же сняли свои кандидатуры, кроме Домиция.

Его опять же поддерживал Катон, подобно тому, как он поддерживал Бибула против Цезаря.

Катон, как известно, не стеснялся. Он выходил на площади и говорил, что вовсе не консулата добиваются на самом деле Помпей и Красс, а тирании; что их цель не в том, чтобы получить магистратуру в Риме, а в том, чтобы завладеть крупнейшими провинциями и огромной военной силой; и сея повсюду эти слова, он проталкивал вперед Домиция, призывая его не терять надежды и подбадривая его тем, что он борется за общую свободу.

Вокруг говорили:

– А ведь верно, Катон прав, почему вдруг эти люди, которые уже были консулами вместе, вместе претендуют на второй консулат? почему опять вдвоем, почему не один из них? Разве мало в Риме граждан, которые были бы достойны стать коллегами Красса или Помпея?

Помпей испугался. – В любой борьбе он пугался очень легко. – Тогда, как истинный солдат, он решил прибегнуть к силе.

На Домиция устроили засаду: когда он еще до рассвета отправился на Форум вместе с несколькими друзьями, среди которых был и Катон, люди Помпея набросились на эту горстку, как какие-нибудь клодиевы головорезы, убили слугу, который нес факел, и ранили Катона.

К счастью, они еще не ушли далеко от дома Домиция; он и несколько оставшихся его друзей укрылись там. Тогда люди Помпея установили вокруг дома блокаду, и в отсутствие соперника Помпей и Красс спокойно получили свой консулат. Но им угрожала одна опасность.

Катон домогался должности претора; Катон, которого они только что сделали своим смертным врагом, и который только что оправился от раны, полученной им при сопровождении Домиция на Форум. Но устранить Катона следовало отнюдь не силой.

Катон имел зычный голос, и когда он кричал, его если и не слушали, то, по крайней мере, слышали во всем Риме. Красс и Помпей были богаты. Они разделили несколько миллионов между трибами, и Катон на выборах провалился.

Преторами были назначены Антий и Ватиний: ставленники Помпея и Красса. Уверенные, что больше не встретят никакого сопротивления, они вытолкнули вперед трибуна Трибония, который объявил указы, составленные в Луке. Цезарю на пять лет продлили его полномочия в Галлии. Красс и Помпей разыграли по жребию Сирию и обе Испании; Сирия выпала Крассу, а обе Испании – Помпею. Каждый получил то, что хотел:

Красс, желавший получить в управление Сирию, чтобы объявить войну парфянам, получил свою Сирию; Помпей, хорошо знавший Испанию и намеревавшийся собрать там, иначе говоря, у ворот Италии, войска, которые могли однажды понадобиться ему для его планов, получил свою Испанию, и при этом ему даже не пришлось покидать свою жену, в которую он был все больше и больше влюблен; наконец, народ, считавший, что ничто в Риме не может быть устроено без Помпея, сохранял своего Помпея в Риме.

Но больше всех радовался Красс! Миллионы Габиния не давали ему заснуть. Мильтиад и Фемистокл боролись за лавры; Габиний и Красс – за миллионы.

Глава 33

Итак, с точки зрения этого пессимиста, которого звали Катоном, дела шли все хуже и хуже.

Что же до Цицерона, то горький опыт научил его быть умнее. Он насмешничал потихоньку, – Цицерон не мог удержаться от насмешек; – но он раскланивался с Помпеем и улыбался ему; но он писал Цезарю, что считает его своим вторым «я».

При этом Цезарь, со своей стороны, всячески ласкал его – эпистолярно, разумеется.

«Вы рекомендуете мне Марка Орфия, писал он ему; я сделаю его царем Галлии, если только вы не предпочитаете, чтобы я сделал его легатом Лепты.

Есть ли у вас еще кто-нибудь, чтобы прислать его ко мне, и чтобы я сделал его богатым? Присылайте!»

Вот так делались дела в Риме; и Цицерон послал Требация; «я передаю его, – писал он, – из своих рук в победоносные и верные руки Цезаря». И потом заканчивал: «Берегите ваше здоровье и любите меня, как вы любите. (Et me ut amas, ama.)»

Стоит ли говорить, что он не потешался больше над Крассом, – по крайней мере, вслух; – только в конфиденциальных письмах он продолжал называть его Лысым и Миллионщиком; он рукоплескал его планам, он поздравлял его при встрече с его будущими победами над парфянами, и тот поверял ему свои надежды.

Его победы над парфянами! О, он вовсе не собирался ограничиваться только парфянами: он еще покажет, что подвиги Лукулла в войне с Тиграном и подвиги Помпея в войне с Митридатом – просто детские шалости; он повторит триумфальный марш Александра, он пройдет через Бактрию в Индию и остановится, только достигнув внешних морей!

И, однако, в указе, которым Красс был назначен проконсулом Сирии, не было ни слова о войне с Парфией; но все знали, что она была навязчивой идеей Красса; – вплоть до Цезаря, который в своих письмах из Галлии хвалил его планы и поощрял его к их воплощению.

Что же до Помпея, то в это время Плутарх рассказывает только о его любви; самые значительные его деяния как консула заключались в том, что он возил свою жену по всей Италии: он показывал ее народу, он хотел, чтобы все могли любоваться той, которую он любит; а все разговоры вертелись только вокруг привязанности Юлии к Помпею.

Среди всей легкости брачных отношений той эпохи подобная любовь двадцатилетней девушки к пятидесятилетнему мужчине была просто скандальна.

Так что Плутарх считает себя обязанным объяснить причины этой любви:

«Ее нежность и любовь объяснялась, – говорит он, – верностью ее мужа и свойственной Помпею серьезностью, которая, однако, была лишена суровости и делала его общество весьма приятным».

Этим интимным подробностям можно верить, потому что кто сообщал их? Женщина, которой они были хорошо известны: куртизанка Флора.

Но, к сожалению, Помпей не всегда мог оставаться рядом со своей женой. Подошло время назначения новых эдилов; как консул, Помпей должен был председательствовать на выборах. Он явился на Марсово поле. Выборы были бурными; в ход пошло оружие; несколько человек было убито и ранено вблизи Помпея, так что кровь забрызгала его тогу; ему нужно было сменить одежду. Помпей послал принести ему из дома новую тогу и отправил туда окровавленную.