Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Шубин Александр Владленович - Страница 39

Что бы это значило: «успех в принципе был невозможен»? Успех политического движения всегда относителен. Большевики победили в гражданской войне. Можно ли однозначно присудить им «успех»? А украинскому национальному движению, например — однозначный неуспех? Да еще припечатать — успех украинского национального движения «в принципе был невозможен» (так и делали коммунистические авторы, разоблачая «петлюровщину»). А сегодня вот «ситуация дозрела» до украинской независимости. Не в 1917-1920 гг., когда и махновцы, и украинские националисты потерпели поражение, а сейчас. До успеха идей самоуправленческого социализма (вариантом которой был махновский анархизм) ситуация пока не дозрела. Пока.

А успех большевиков обернулся для большинства из них сокрушительным поражением при попытке воплотить в жизнь свои идеалы. Но некоторые стороны большевистского проекта воплотились в жизнь — даже ценой уничтожения значительной части большевиков. Абсолютный успех в принципе никогда невозможен, но возможны успехи (а их было немало и у махновского движения). Успех всегда относителен, но часто относительно и поражение.

В. Солдатенко с большой симпатией относится к В. Винниченко, который был марксистом. Можно ли утверждать, что успех Винниченко был в принципе невозможен? Идеалы марксизма так и не были достигнуты, но деятельность Винниченко повлияла на историю Украины. Даже потерпев поражение, украинские национальные социал-демократы достигли частичных успехов — украинская государственность в ее нынешних границах была признана Москвой, что через десятилетия имело большое значение при обретении Украиной независимости. Здесь можно с идеологическим пафосом воскликнуть: «как же можно оправдывать национализм и сепаратизм!» Но научная проблема в другом: какое воздействие оказывала данная политическая сила. Возможно ли было достичь больших успехов? При каких условиях? Как изменилась бы ситуация в этом случае?

Мы будем возвращаться к этим вопросам. Мы увидим, как коммунистический режим, оказавшись в сложной для себя ситуации, был готов терпеть махновскую автономию, которая достигала значительных успехов. Мы увидим, как коммунистический режим висел на волоске, и махновское движение становилось частью альтернатив тому пути, который привел от 1917 г. к 1937 г. и затем к 1991 г. Но только неисправимый фаталист может утверждать, что на этом пути не было развилок.

Значительный земельный фонд, конфискованный у кулаков и помещиков, позволил крестьянам расширить свои наделы. Это давало Махно прочную поддержку населения. Желающие могли организовывать из своих участков сельскохозяйственные коммуны (крупнейшая из них коммуна имени Розы Люксембург насчитывала 285 человек и засеяла 125 десятин земли){255}. Немалое значение придавалось наделению землей малоземельных и пришлых.

Антикулацкая и антипомещичья направленность махновщины привлекли к ней и середняцкие, и бедняцкие слои. Голос бедняков звучит в резолюциях Второго съезда советов Гуляйпольского района (февраль 1919 г.): «Впредь же до разрешения земельного вопроса окончательным образом съезд выносит свое пожелание, чтобы земельные комитеты на местах немедленно взяли на учет все помещичьи, удельные и другие земли и распределяли бы их между безземельными и малоземельными крестьянами, обеспечив и вообще всех граждан посевными материалами»{256}.

Важную роль в движении играли и рабочие. С началом хозяйственного кризиса они хлынули домой и приняли активное участие в событиях. Достаточно сказать, что крупнейшие деятели движения Петр Аршинов, Борис Веретельников, Виктор Белаш, Лев Задов и сам Махно были в свое время рабочими. Еще 15 декабря 1918 г. общее собрание рабочих по докладу Б. Веретельникова приняло решение о формировании добровольческих отрядов рабочих и о выплате уходящим на фронт пособия в размере полуторамесячной зарплаты{257}. Однако вскоре лидеры движения стали критически отзываться о рабочих. На митинге по поводу посещения района П. Дыбенко и А, Коллонтай Махно «стал ругать рабочих за то, что никто из рабочих не пошел в прием желающих в армию»{258}. Еще более обострились отношения с рабочими после конфликтов на предприятиях, оборудование которых махновцы «эвакуировали» в Гуляйполе при сдаче городов белым{259}.

В конкретной ситуации 1919 г. на первом плане стояли задачи военного выживания. И здесь система низового крестьянского самоуправления давала впечатляющие результаты. Благодаря притоку пополнения численность махновских войск с 400 человек в конце 1918 г. выросла до 55 тысяч в мае (32,2 тысячи не вооружены){260}. Для сравнения — Украинская советская республика располагала в это время 117 тысячами вооруженных и 71 тысячей невооруженных бойцов{261}. Пополнение осуществлялось за счет «добровольной мобилизации». В январе, когда белые перешли в наступление против района, Махно выступил за принудительную мобилизацию. Но на собрании комсостава и членов штаба анархистам Черняку, Венгерову и Уралову удалось убедить большинство в том, что принудительная мобилизация противоречит принципам революции{262}.

Вопрос о комплектовании войск стал одним из ключевых на II съезде. К этому времени под командованием Щуся был сформирован полк в Большой Михайловке. Однако Щусь, еще не подчинившийся до конца Махно, отказывался выводить его на позиции, поскольку другие села не выставляют бойцов в армию. Как уже говорилось, окончательно удалось подчинить Щуся только в марте 1919 г.

Добровольная мобилизация, объявленная на II съезде, привела к замене полусамостоятельных отрядов организованным ополчением с единым командованием. Теперь махновская бригада делилась на полки (некоторые из них первоначально назывались батальонами). Первоначально было создано три полка (два пехотных во главе с Калашниковым и Зубченко, и один кавалерийский во главе с Чернышом){263}. Для бригады достаточно трех полков, но, как мы увидим, у Махно их число будет расти, как будет расти и численность полков.

В соответствии с решениями III съезда советов каждый населенный пункт должен был выставить полк (первоначально 80-300 человек), который избирает командование и выступает на фронт. Вместе сражались люди, которые давно знали друг друга и доверяли командиру. Деревня, выставившая полк, охотно снабжала его — ведь полк состоял из родственников крестьян. Бойцы, в свою очередь, знали, что отступить на сотню километров — значит, поставить под удар собственные хаты.

Очевидно, что повстанческая армия была призвана ограждать население и общественные структуры от угрозы не только извне, но и изнутри района. Периодические вспышки бандитизма были вообще чрезвычайно характерны для этого периода революции: «В городе грабежи, пьянство, разгул, которые начинают захлестывать армию», — докладывал после занятия Харькова командующий группой войск РККА В. Ауссем{264}. Другой эпизод: «В конце апреля полк стоял на станции Тетерев, красноармейцы безнаказанно бесчинствовали — грабили, избивали пассажиров, убили несколько евреев»{265}, — вспоминает Антонов-Овсеенко о похождениях 9-го полка красных.

Здесь уместно привести фрагмент беседы Наркома Украины А. Затонского с красноармейцами, которых пришлось уговаривать не поворачивать на Киев, чтобы «разделаться с Чекой и Коммунией»: «Наконец один уже пожилой дядько спрашивает: “А чи правда, що Раковский жид, бо кажут, що раньше большевики були, а потим жиди коммуниста Раковского посадили…”